***
Он никогда не ошибался так сильно, как в тот день, когда решил, что больше не подвластен Иллуми.— Маленький наивный Киллуа, — стоя в углу комнаты и перебирая свои иглы, прошептал тогда аники.
***
В родном доме Киллуа редко где можно услышать посторонние звуки, только тяжелая тишина и свист ветра, поющий а капелла для всех его жителей. Он гуляет по поместью, утробно воя в каменных стенах, плутает по длинным темным коридорам, слегка колыша массивные шторы, что не дают солнечному свету проникнуть в обитель мрака и ужаса. Ведь кто знает, что может таиться в темноте комнаты. На бледном лице и руках была чужая кровь, иглы переливались в его ладонях, Иллуми бережно рассматривал их, любовался отливом красного на идеальном золотом покрытии, крутил меж пальцев, сцепляя в единый пучок и вновь рассыпая порознь. Столь, на первый взгляд, незначительное оружие, словно ручей, перетекало от кончиков пальцев своего хозяина до запястья, едва касаясь кожи бритвенно острым лезвием и возвращалось, так и не задев тонкой кожи. Это было похоже на жонглирование — те же точные действия, что заставляли замереть на месте и завороженно наблюдать за происходящим, пытаясь разгадать суть трюка. Они убаюкивали, гипнотизировали, позже даря глупеньким зрителям бесконечное чувство обреченности существования, окутывая стенки органов липкой, мерзкой слизью первобытного страха, от которой рвало только кровью. А артисту, что и дальше играл с оружием, было совершенно безразлично. Действия, доведенные уже до автоматизма, не могли прерваться. Ну, а тот, кто попытался бы сделать это, видимо, надеясь на что-то, мгновенно поплатился бы своей жизнью. Он был бы всё так же спокоен, ни один мускул не дрогнул бы на его лице, сколько крови бы на него не попало. Его взгляд был бы направлен только на оружие. Такой пустой и холодный взгляд. Всегда, когда он убивал, жертва пыталась рассмотреть его: люди, звери, да кто угодно — все пытались всмотреться в его лицо. Как глупо. На бесстрастном лице Иллуми нельзя было задержаться дольше двух секунд, ощущение, что тебя уничтожат медленно и болезненно настигало каждое живое существо, стоило ему превысить этот лимит и всмотреться в две всеобъемлющие, безмолвные бездны в его пустых глазах. Даже его отец предпочитал не задерживаться на них, к чему Иллуми давно уже привык. Но тут на секунду его взгляд дрогнул. В очередной раз поднеся пучок игл к лицу, он всматривался в них, будто ища одну особенную, ни в чем не похожую на своих сестер. С отвратительной тягучестью перемещался его взор с одной на другую, выбирая себе игрушку для пыток. Спустя секунды, что длились вечность, глаза остановились, всматриваясь в одну белесую иглу, что он когда-то окрестил Киллуа: тонкую, маленькую, хрупкую и ядовитую. Всё ради одного момента, для которого он создавал её долго и бережно, оберегая и не используя всё это время. Назвать иглу в честь своего любимого младшего брата — верх любви и отвращения, ведь иглы главный и в тоже время расходный материал в его арсенале. Послышался звон металла и удары его об голый пол. — Они расходный материал, — холодно оглядывая иглы, протянул аники, — ненужные, мешающиеся под ногами, но только не ты, Киллуа, — слова текли как мёд, окутывая Иллуми, проникали в мозг, затормаживая реакцию, — ты хуже всех них: ты ниже, слабее и бесполезнее, — ладони аккуратно сжимали иглу, поднося её все ближе к бледному лицу, покрытому тенью мерзкой, в своем проявлении, любви. — Ты — мой маленький глупый брат, который возомнил себя взрослым, — он говорил это оружию, словно настоящему человеку, каждое слово было пропитано больной, на грани безумия и адекватности, нежностью. Она окутывала с ног до головы, словно железная дева, что оберегала бы от всех врагов, заточив и заставив медленно умирать от её заботы. Глаза убийцы расширились. — Ты — слабый слепой котенок, что пытается идти на свет, не видя обрыв под ногами, веря глупым людишкам, что ты с каким рвением называешь «друзьями», — вся его речь была тиха и ели различима, Иллуми говорил только для него, только ему, и Киллуа слышал. Киллуа точно слышал. Ведь он уже давно был здесь, Иллуми знал это, нет, ощущал всем своим пустым нутром. Что ж, может, это и к лучшему, не придется следить за глупым младшим братом, аники просто оставит его здесь, подле себя. Только так он мог помочь ему, только так Иллуми мог спасти Киллуа. Спасти от мира, спасти от Гона, спасти от самого себя, укутав своей заботой. Его глаза медленно закрылись, дыхание замерло, а на лице появилось слабое подобие улыбки, что источало снисходительность и жалость, жалость к самому себе. Киллуа замер, его разум кричал, орал, срывался в горле хрипом помощи и бессилия. Страх давно сковал его тело липкими щупальцами, проникая всё глубже, забираясь в глотку, теснясь в пищеводе, разрывал стенки желудка сочась к другим органам — обволакивая, оплетая их паническим ужасом. Он мешал дыханию, заставлял альвеолы опасно раздуваться, хотя если он умрет, то будет даже лучше. Прекрасные, всегда холодные глазки младшего, лихорадочно блестели и бегали по окружению комнаты, к сожалению, и на миг не задерживаясь на его фигуре, как почувствовал Иллуми — он всё еще стоял с иглой в руках, не поднимая тяжелых век, замер, словно древнее изваяние. Киллуа боялся даже лишний раз думать о своём брате. Панически боялся. Значит, игла была тут совсем не при чем?.. А он то думал, что окажется умнее своего брата, что наконец-то сможет превзойти его хоть на долю секунды, обхитрить. Смешно, даже такая мысль уже была смешна и глупа, но он всё равно надеялся, думал, хотя внутри прекрасно понимал, что этому не бывать. Беспорядочные мысли мелькали в его голове, путались, связывались и больно били по сознанию, смешиваясь со страхом. На секунду поддавшись этим размышлениям, Киллуа упустил тот момент, когда, в очередной раз заглянув в комнату, Иллуми попал из его поля зрения.— «Его нигде нет!» — с оглушительным ужасом кричал голос внутри.
— «Нет, нет, нет, нет, нет, нет… НЕТ!» — взгляд панически метался по сторонам, он был как загнанная в угол птица, боясь всё же найти ту самую тень, притаившуюся в углу комнаты. В самой темноте, там где их никто не найдет и не достанет. — Пойдем, Киллуа, — послышался шепот в его голове. — Со мной тебе будет безопасно, я не обижу тебя, — слова эхом разносились теперь уже по комнате, — никто не причинит тебе боль кроме меня, обещаю. Над ним выросла тёмная, густая как смола, тень. Тонкая бледная рука потянулась к нему, в мгновенье парализуя все тело, оставляя только возможность сдавленно дышать. Крик раздирающего изнутри ужаса не смог вырваться наружу, вместо этого тихий хрип, похожий на предсмертный вздох повешенного, разрезал душную тишину комнаты перед ним. — «Мой последний хрип», — подумал тогда Киллуа, прежде чем упасть в пустоту сознания. Безмолвное тело упало в руки Иллуми. Он проверил пульс и, улыбнувшись, поднял тело на руки, заходя в свою комнату, осторожно закрывая дверь.— Я защищу тебя, Киллуа.