Иногда даже время не вылечит, не осушит твой океан слёз и не спасёт от тоски.
Истина не тускнеет от повторения.
Меж деревьев цветущей вишни, ароматно пахнущих цветов, душистого запаха весны шла пара девушек, под руку скрывшись в тенях скромных персиков. Мартовская чудесная погода располагала к прогулке. Аромат свежести, новой жизни. Вдохновение само по себе приходило под этой чудесной тенью. Хонами позвала свою подругу-домоседку сюда, ибо у той с недавних пор были проблемы с при написании песен. Хорошая прогулка на свежем воздухе и домашняя еда должны были придать сил подруге! Парк, в который девушки пришли на пикник, самый большой в районе, и тут гуляло множество других парочек, хрупкая Канаде Йоисаки ежилась от них. Воскресные прогулки с Хонами стали выходным ритуалом, но ощущение от нахождения на улице в дневное время всё ещё было непривычным. Лепестки не успели начать опадать, поэтому бутоны крепко держались на ветвях, распространяя аромат сакуры, персика и сливы по всей округе. В воздухе висела пыль и кружились аура безмятежности. «Красиво», — подумала она. Вглядываясь в розовые тычинки, она ненадолго забыла, что не может как следует расслабиться. Новая песня их группы вот-вот должна быть выпущена, но она не могла написать музыку для следующей. Так называемое вдохновение и "муза" покинули её. Канаде могла бы попробовать и без него работать, это уже не первый раз, когда такое происходит, но её нынешняя ситуация отличалась от предыдущих. Это была не усталость от постоянного недосыпа, неправильного питания или общей слабости... Это болела её собственная душа. Мочизуки-сан не знает, что произошло сегодня ночью. Она не знает, что я и Юки... Канаде останавливается, будто бы впереди было нечто страшное, и страх сковал её. Мочизуки тоже замерла, дёрнувшись на месте, они только поднялись на небольшой пригорок с пышной цветущей сливой. Аромат будущих фруктов застыл в атмосфере, солнце было закрыто густой кроной, хорошее место для пикника с Йоисаки-сан. Вчерашний голос Юки который раз проигрался в голове Канаде, словно на повторе в плейлисте. Эти холодные, грубые слова, которые Асахина-сан позволила себе высказать в её сторону, когда они пытались выяснить их взаимоотношения. После продолжительной тишины в наушниках раздался тихий, слабый, безэмоциональный, пропитанный болью голос.Предательница.
Смысл отзывался внутри Канаде, давая ей это смертельное осознание. Асахина Мафую всё ещё страдала. Музыка, что должна была её спасти, писалась больше не с тем же смыслом и посылом. Музыка должна была подстраиваться под тексты Юки и её настроение, но она была что-ли… Слишком тёплая? Слишком светлая? Будто Канаде назло начала это делать. Много споров было о звучании, какая аранжировка лучше подойдёт, темп композиции, но всё-таки, будучи человеком, для которого мнение других людей важнее, композиторша подстраивала свои мелодии под состояние Мафую, а той они совсем последнее время не нравились, она критиковала и просила менять звучание, но объяснить, что в каждой из новых версий не так, была не в состоянии. «Это звучит не так, сделай, как раньше», — всё, что могла попросить девушка. Но когда в последний раз вчера Канаде поменяла семпл в попытке хоть как-то угодить Асахине после прослушивания сказала лишь одно.Пропало.
Словно бы она упала в пустой аквариум из комнаты Асахины-сан, что заполнен отсутствием смысла в её жизни. Канаде тонула в этой липкой неприятной субстанции, проникаясь эгоистичной эмпатией. Пространство было всё ещё полым, но как же внутри болело. Она не может, не могла, не сможет? Музыка была смыслом просыпаться днём и сидеть до утра, ей казалось, всё осталось прежним, ничего не поменялось… Но это было же не так. Ей хотелось проснуться пораньше каждый день, чтобы спросить у Мочизуки-сан, как дела в школе, и получить ответ. Ей хотелось узнать, придёт ли она сегодня к ней готовить ужин, разделит ли трапезу, будет рассказывать о своём кружке и друзьях. Ей хотелось узнать, как скоро Мочизуки-сан поделится своей музыкой. Эта ноющая боль сейчас парализовала девушку, выбила из жестокой реальности. Она правда изменилась, предала идеалы найткорд-25. Мелодия, которая спасёт человека, уже стояла рядом с ней. — Йоисаки-сан? — чей-то знакомый голос развеял тьму аквариума, вытаскивая из него Канаде в реальность насильно к прекрасным цветам, деревьям и любящим глазам. Оглядевшись, что они уже были на далёком склоне с чудесным видом на пригород, дома и их родной район, глаза прилипли к девушке. Порхающие ресницы кратким взглядом перемещались по сторонам, будто бы оглядываясь на предмет посторонних людей или лучшего места для пикника, но на самом деле каждый раз возвращались к ней. Всегда столь уютная Хонами сейчас была встревожена, ей не хватало храбрости спросить причину печалей девушки перед ней. Может быть, ей не нравится место, куда они пришли? — Мочизуки-сан...? — словно очнувшись от затяжного сна, неторопливо зовёт Канаде свою спутницу, её лицо прояснилось осознание. Она не застряла в своей тёмной комнате перед компьютером, слушая глухую тишину найткора, а была на шумной улице среди цветов. Их руки оказались сплетены, тёплые и мягкие пальцы Мочизуки и её собственные соединились в замок, не позволяющий ни одной из девушек упасть в пропасть свои собственных страхов и комплексов, пока они держались друг за друга. — Тебе снова стало плохо от солнца? Если чувствуешь себя нехорошо, мы можем пойти домой и... — как всегда игнорируя собственные желания, предлагает Хонами. Если бы она послушала себя со стороны, то поняла, как жалко звучит. Ещё вчерашним вечером начала делать заготовки к сегодняшней прогулке и испекла вкусный пирог для пикника. Утром продолжила собираться даже в магазин специально к самому открытию пришла, взяла самые свежие продукты. Ну невозможно так кропотливо готовиться и тут же просто: пойдём домой. Совсем не ценила себя Хонами и свой труд. Но её труд ценила Канаде. Одно лишь присутствие Мочизуки дарило невообразимое ощущение комфорта, уюта и домашнего тепла, которое она потеряла с уходом матери и болезнью отца. Нечто родное, не поддающееся описанию чувство, может быть, ближе к материнской любви, а может, ближе как к партнёрской привязанности. Между ними давно были очень тесные взаимоотношения, но назвать это дружбой у обоих язык не поворачивался из-за их собственных предрассудков. Всё-таки Хонами работала в доме Йоисаки как помощница, но зачастую она уже помогала не по дому, а с чем-то душевным. Сердечный друг, который заботился о моральном состоянии. Она должна доверить свои страхи Мочизуки, иначе у неё не выйдет расслабиться на сегодняшнем пикнике, больше всего она боялась этого. Хрупкая рука сжала сильнее, пытаясь вцепиться в тепло, которое будто бы выскальзывало из её ладони с каждой секундой молчания. Синеватые глаза василькового цвета с сочувствием взглянули в светлые, наполненные ледяной чистотой глубины глаз Канаде. — Мочизуки-сан... Могу ли я тебе довериться? — отрицая собственные же слова, отведя взгляд от Хонами, сипнет Канаде. Юки бы не понравилось, что её обсуждают за спиной, но... Канаде просто не знала, как выйти из этой ситуации сама. И ведь причиной конфликту была во все держащая её за руку девушка. Как ей рассказать, чтобы она не догадалась. Рука домработницы сжимается в ответ, поддерживая тепло, как очаг дома. Эти слова придали ей храбрости, которой обычно не хватало для действий. Она нужна Йоисаки-сан, нет, Канаде-сан! — Конечно, Йоисаки-сан! Вы всегда можете со мной поделиться своими переживаниями и чувствами, — она разгорается с каждым словом, словно пламя её души вырывается наружу. — Я могу не понять вас, но приложу все силы, чтобы помочь и разобраться! Смотреть на неё сейчас было сущее удовольствие. Всегда робкий птенец раскрыл свои пламенные крылья. Длинный подол сарафана кремового цвета взволновано, как и сама хозяйка, шелестел на ветру. Клетчатый свитер будто бы сдерживал напор огня, а аккуратный хвост на бок дрожал от нетерпения. Корзинка под её рукой захрустела от напора, она испугано разжала захват, и сумка вместе со всем содержимым грохнулась на землю, разбегаясь по низкой траве.Наш обед!
Канаде вспоминает занятия на спортивной площадке и пытается среагировать, чтобы спасти содержимое корзинки. Два мощных рывка, она забыла, что они всё ещё держаться крепко за руки, и вместе с ней кубарем за сумкой валится и Хонами, не ожидая подобной силы от худой и маленькой на вид домоседки. Школьницы пролетают по склону, но, не успевая сделать повторный кульбит, останавливаются на середине, упав вместе на спину, но всё ещё не расцепивши руки. Это было так иронично, подло, несправедливо. Не иметь возможность поделиться своими чувствами и переживаниями, потому что их тайный союз, скреплённый сплетением рук, и был тому причиной. Седые длинные локоны испачкались в весенней грязи и тусклой траве, но девушку это не слишком беспокоило. Глаза её прилипли к Хонами, что в ужасе смотрела на происходящий бардак. — Йоисаки-сан, ты в порядке?! Нигде не болит? — Да. Хонами пытается расцепить сплетение рук, чтобы встать и собраться, проверить еду и привести их обеих в порядок, но Канаде продолжает крепко её удерживать, не давая встать с мягкой травы. Ветер поднимал в воздух лепестки и цветочную пыльцу, разнося за собой зарождение новой жизни. Чего-то, что уже было когда-то, но в новом месте. Веки Хонами дрожат, губы поджаты, она готова чуть ли не расплакаться. Вид такой испачканной Канаде вызывает в ней воспоминание об их первой встрече. Тогда она не знала, как выглядит девушка, первый раз увидев её в дверном проёме квартиры: Бледно-синяя кожа с обкусанными губами, тяжёлыми мешками под глазами, грязными, с кучей мусора волосами и в давно нестираной футболке. Но сейчас Канаде была другой, может, земля с травой в её волосах и напомнила о старой ней, но кто же тогда перед ней? Тихая улыбка не сходила с губ Йоисаки, даже когда та подняла взор в высь. — Спасибо, Мочизуки. Хонами растерялась. За что её сейчас благодарят? Она же ничего не сделала. Мало того, что сейчас упали и, скорее всего, пирог испорчен, так ещё Канаде грохнулась и испачкалась. Слова застряли на губах: «За что ты благодаришь меня». Каждая клеточка в её теле не понимала происходящего, но былой пыл уверенности постепенно возвращался. Постараться, понять, выслушать — это всё, на что она способна. Канаде больше всех заслуживала быть услышанной и если она не сможет даже этого для неё сделать, какой тогда толк. — За что? — выпускает из себя слова Хонами вместе с глупыми слезами. — За то, что всегда обо мне заботишься… — она не смотрит на Хонами, небо в её глазах плывёт, создавая из холодных глубин чистое бескрайнее море. Она прикрывает ресницы, будто бы что-то собирается ещё сказать, обдумывает. Но ничего не говорит. Рука всё так же крепко держит. Расплакавшаяся девушка в чувствах то же обращается к небу. Светло-розовые листья волнуются, белые барашки-облачка медленно ползут по небесной равнине, друг к другу прижимаясь и сливаясь в единое целое. Прозрачные драгоценные слёзы блестят под ласковым солнцем, она тоже закрывает глаза. Момент уединения тихий и спокойный. Их обеих ласкает ветер, природа и далёкий отсюда шум города. Не нужно лишних слов, объяснений и действий. Это был пик их любви. Музыка их души. — Ты слышишь? — спрашивает Канаде, открывая глаза. Над ней всё так же плыли стаи пушистых облачков, нежная трава целовала кожу, а пальцы Хонами надёжно удерживали в этом мире. — Музыку? — переспрашивает Хонами, боясь открыть глаза и предстать перед Канаде, вся в слезах и бледная от страха. — Я слышу музыку во всём, и сейчас играет самая прекрасная мелодия на свете, я бы хотела её записать и вписать в свою новую песню, — она привстаёт, садится на землю, на которой до этого так долго и упорно лежала, отказываясь вставать. Волосы длинной шалью ползут по её спине, первые опавшие цветы и травинки были вместо драгоценных украшений. — Песню? — снова недоумевает Хонами, сильнее сжимая глаза, не плакать. Пока она будет лежать с закрытыми глазами, слёзы не смогут течь по её щекам. Рядом происходит какое-то шуршание, и прямо около левого уха девушки слышится незнакомая ей до этого мелодия. Сначала она лишь напевала какие-то отдельные ноты, не стараясь это сделать красиво или как-то идеально, для неё было важно поделиться этим первым рождённым звуком с той, кому эта мелодия и была посвящена. Хонами, словно заколдованная, слушала музыку, созданную без инструментов, и была уже на пике чувств, готовясь снова расплакаться, но не смогла даже раскрыть глаза, как Канаде начала петь. Её грустная и прекрасная мелодия превратилась в колыбельную, целую уже связанную песню, которая тронула девушку до глубины души. Канаде тихо напевала от всего сердца слова, адресованные самой себе: — ♩ Лалала-лааааа... ♩ — — ♫ Лалалала-лала-лала… Ла…♫...— — ♬Ммммм…. Мммм…Ммм…. Мммм ♬... — — ♪ Ммммммммм…Ммм...Ммм… Мммммм… Ммммм… ♪... — Маленькое выступление окончилось, Канаде лежала прямо рядом с Хонами, близко к голове, чтобы та могла слышать тихий напев композиторши. Волосы спутались и были уже похожи на птичье гнездо, магия её пения развеялась вместе с последним выдохом. Девушка, лежащая рядом, наконец, раскрыла очи. Канаде растянулась и дремала, убаюканная под собственную колыбельную, выдохшись без сил. Ночью она же не спала, работала над новой песней, которую обрела благодаря Хонами.«Как мне её теперь разбудить и что делать с пикником-то?»