Леопардовые пятна

В углу заскреблось и забилось нечто. Денис лениво мазнул взглядом по стене, углу, дощатому полу. Ничего. Никого. Скука. Духота висела удушающая, на улицу высунуться было нельзя – в воздухе чувствовался кровянисто-сливовый запах, а окрестности будто гудели как беспокойные пчёлы. Спасала только ледяная вода, прелесть которой Денис понял не сразу. Лес что-то шептал на неизвестном Денису наречии, певучем и скачущем, вода тянула гулом, который приятной волной отдавался в голове. Душно-холодное лето постепенно заканчивалось, желтея и угасая. Денис, вальяжно раскинувшийся на драном матрасе на полу, потягивал ледяную воду из жестяной кружки и от нечего делать время от времени плевал в потолок. Плевал он настолько хорошо, что всё время попадал в одно и то же место. Шёл не пойми какой день в Топях – сначала они смешались, спутались как карты в умелых руках шулера, никто из них не понимал, сколько же они здесь; начали происходить пугающие странности, лес начал звать и затягивать в себя, стены в монастыре начали давить, а вся еда-вода по вкусу стала походить на резину; потом, после того, как он загрыз Хозяина и всех раздражающих его людей, стало полегче – дни развернулись, как разворачиваются лёгкие новорождённого с первым вздохом, и наступило затишье. Дни стояли и простаивали, дожди лили несколько дней, небо не хотело сбрасывать кипенно-серые краски. После того, как ему покорилась местная ведьма, Денис понял, что Топи признали его. Он мог бы отпустить их всех, всех до единого приехавших с ним бедолаг, но высокая трава нашёптывала ему, что скоро здесь будет весело. Если не весело, то хотя бы интересно. Однажды было настолько же весело-интересно, насколько и жутко: Денис проснулся в холодном поту, слепо смотрел в потолок широко распахнутыми глазами, разбуженный тёмным нечто. Ему казалось, Топи и всё вокруг полыхало холодным огнём, который совсем не жёг, в голове звенело тысячеголосым колоколом, и всё, чего Денису хотелось – это спать; но сначала сжечь тут всё, сжечь дотла. А может быть, ему всё это казалось. Я подожгу этот чёртов дом. Я подожгу этот чёртов сарай рядом с домом. Я сожгу блядский монастырь. Я сожгу-подожгу бескрайние поля высокой травы и лес. Я выжгу эту блядскую деревню. Себя. Их. Всех. Я сожгу и выжгу всё, лишь бы остаться одному в этой симуляции. А если не получится сжечь, тогда потоплю, разломаю или разорву. Я уничтожу всё, лишь бы сгинуть окончательно. Титов привык к кисельным туманам и кипятошной, обжигающе-горячей росе по утрам, к бесконечности леса и лохматости близлежащих полей, которые ластились к ладоням и вибрировали под пальцами, ко всякой случающийся приблуде и напрягающим мелочам. Он привык к воде, которая мутила рассудок получше алкоголя. Привыкнуть было не то чтобы тяжело, отнюдь: по своей природе Денис был не-много шебутной и ёбнутый, всякая дичь его не особо напрягала или пугала, и окончательно перестала его пугать где-то через пару-тройку дней после тяжёлых слов о диагнозе – они выпали изо рта врача колокольным звоном, который вторил в голове каждый раз, стоило ступить на территорию местного колченогого монастыря. Поэтому ебеня-глубинка, поначалу показавшиеся просто подозрительными, сейчас навевали не больше страху, чем милая лесная полянка. Человек существо подлое: он привыкает ко всему. У жестяной кружки на боку была маленькая трещинка. Трещинка была и в денисовой голове, но он предпочитал об этом не думать. Единение с местной природой ему нравилось, а вот единение и некая схожесть с некоторыми предметами – нет, увольте. Денис скатился с матраса, кое-как выпрямился и обвёл комнату шалым взглядом. Сброшенная вчера шуба валялась там же, где он её оставил – около окна, почти у самой кровати. В открытое окно смотрела серая синева вечера. Накинув на себя шубу на манер плаща, Титов распрямился во весь рост и отправился на обход своих владений.

***

– Макс! Макс, ты где? Кать! Да вы чего все? Озеро отозвалось тишиной и Денис поковылял в сторону дороги. В левую ногу стреляло. Подвернул? Неудивительно, со здешними-то пейзажами. Вокруг не было никого, песчаный берег был подозрительно вылизанный, будто по нему ни разу не ходили. Уже поднимаясь выше, он осознал, что тишина, зловещая и жуткая, поднималась вместе с ним. Всё вокруг будто застыло и онемело. Денис ещё раз огляделся – может, сейчас он увидит таких же потерявшихся Соню или Катю, они сядут в джип и уедут. Ни девушек, ни джипа рядом не было; на секунду ему показалось, что он остался здесь совсем один. Чувство было не из приятных и он машинально повёл плечами. До дома он добрался не скоро. Проходя мимо одного из покосившихся домиков, Денис краем глаза увидел людей в белых халатах. Увиденное поразило его и он кинулся к окну, посмотреть – не показалось ли. Показалось, вроде бы... Внутри не было видно ничего, в комнате колыхались только неясные тёмные очертания и силуэты, и леопардовые пятна его шубы, отражаясь в окне, прыгали перед глазами. – Привидится же такое… Было начало десятого, когда баба Нюра подала ему чай в его любимой кружке с трещинкой. На столе в пятне света стояла вазочка с конфетами. Ещё где-то час он глотал остывший чай, гонял по столу скомканный фантик, дожидаясь хоть кого-нибудь. Никто так и не появился, и раздосадованный, Денис ушёл спать. На Соню он надеяться перестал: вспомнил, что та буквально поселилась в этом чёртовом монастыре. Это было никак, не плохо и не хорошо. Это просто было, как факт. Её сестра не могла ступить за его пределы, поэтому Соне пришлось остаться рядом. Денис не считал, что ей «пришлось» – она захотела и она осталась. В конце концов, она от него не зависела и могла принимать решения сама. Он даже скучал по её обществу и их странным разговорам. В конце концов, только она могла ему помочь: её руки были лучшим спасением от его мигреней. Порой она жаловалась – но скорее просто ворчала, – на Кольцова, который время от времени устраивал променады до монастыря и всячески ей докучал. Делал он это в своей манере, немного издевательской, немного наивно-детской; Денис на себе когда-то испытал эти его доёбы. Утро скривилось набок, лил дождь. Домишки стояли всё так же, покосившись и будто растаяв среди окружающей их серой зелени. Из кухни тянуло блинами, видно, баба Нюра решила их побаловать. Запивая блины чаем, Денис думал, что сегодня надо снова наведаться к озеру – проверить, посмотреть. Он не мог понять, что происходит, не нравилась ему эта подозрительная мёртвость вокруг, казалось бы, обычного озера. – Баб Нюр, а про озерцо местное это расскажи, а? Не нравится мне что-то, что там происходит. – Да чего там рассказывать, озеро как озеро. Вот, купаться иногда ходим, когда погода хорошая, – баба Нюра поставила на плохонькую разделочную доску вскипевший чайник и села напротив. – Тихо там, хорошо. – Ну, что тихо – это я знаю, – задумчиво протянул Денис, запихивая в рот кусок блина. Баба Нюра исчезла с пустой тарелкой. До самого вечера Денис её не видел, только слышал, как она гремела посудой и тихо посмеивалась чему-то в своей закрытой комнате.

***

Озеро вновь встретило мёртвой тишиной. Денис хлебнул из принесённой с собой фляги и кинул взгляд на сидящую рядом Соню. За те несколько часов, что они сидели здесь, она не произнесла ни слова, разве что тихо и скупо поздоровалась. Денис пихнул её локтем. Она молча приняла у него флягу и тоже отпила, поморщившись. Помолчали. – Иногда мне кажется, что это не по-настоящему. У тебя не бывает этого чувства? – Бывает, ещё как, – хмыкнул Денис. Сразу вспомнились не-до-жгучий огонь, колокольные отголоски, шёпот. Тут его осенило. – Ты хочешь уехать? – Нет. – Другие хотят. – Ладно. Когда Денис провожал её до монастыря, она всё так же мочала; почти ничего не говорила. Живая зелень колыхалась над их головами. Титов снова припал к фляге. – Эля в лесах где-то, Катя… не знаю, что с ней, сгинула, может. – Знаю. Всё-таки не хочешь ехать, да? – Зачем? Уже не вижу смысла. – Уже, значит. – Уже. Не придирайся к словам. – Соня запахнулась в свою ветровку и нахмурилась. – Флягу дай. Жаркий блеск скользнул по стволам деревьев, в груди разгоралось тепло от водки. – Шубу? – предложил Денис и, не дожидаясь ответа, накинул её Соне на плечи. Она посмотрела на него, на её лице отразилось странное, нечитаемое выражение; она снова смолчала. В одной футболке не было холодно, было свежо и довольно приятно. Под ногами, слишком громко для обычных веток, что-то хрустело и скрежетало, берёзы – откуда тут берёзы, чёрт возьми? – провожали их взглядами. Вдалеке, за деревьями, уже были видны стены монастыря и крест колокольни. Вдруг Соня вскрикнула, когда Дениса резко шатнуло в сторону. Мир завертелся как каейдоскоп; он свалился в прикрытую ветками яму, коротко ругнувшись, приложился головой о выступающий корень и отключился.

***

Над ним раскрылась темнота. Нещадно болела голова, всё тело ломило, подвёрнутую ранее ногу он не чувствовал. Ощущения все разом притупились. Денис с трудом разлепил глаза. Последнее, что он помнил – это покосившийся лес, разверзнувшаяся под ним яма и птичий крик откуда-то сверху. Над собой он смутно разглядел человека в белом, который, кажется, хмурился и обеспокоенно что-то говорил в сторону. – Очнулись? …спите дальше… нет… Обрывки слов не задерживались в его воспалённом мозгу. Сквозь туман и гул в ушах Денис, перед тем, как отключиться, услышал только три слова: – Анна Николаевна, камфары.