Попробуем снова?

      Сомнения, терзающие от момента, когда открываешь глаза, и до той минуты, когда проваливаешься в беспокойный сон, преследовали Мелани долгие годы. Сражаться сними было бесполезно: новая и новая жизнь подпитывала их, освежала, не давая ранам затянуться, и периодически била ножом в спину. Воспоминания комом скапливались в груди, изредка находя выход под тихий стук колёс и мерное посапывание остальных членов Двигателя. Никто не видел, немногие знали даже немного, но то, что сжигало изнутри саму Мел, оставалось за кулисами, за тем аккуратным синим пиджаком, идеальной блузой и туфлями. Каждый чёртов день в человеке кипела борьба и внутренняя страсть. Интеллигентность порой смешивалась с кровью, но чаще — с улыбкой на лице и самым доброжелательным тоном из всех возможных.       Держать в себе пару личностей непросто: постоянно следить за тем, как и куда ты идёшь, что и кому говоришь и ещё целый спектр вещей, которые обычного человека свели бы с ума за пару месяцев. Три жизни, и лишь две из них настоящие. Три чёртовых жизни, каждый день маячащих перед глазами проблесками ламп в окнах поезда длиной в тысячу и один вагон…

* * *

      Вокруг лишь мягкий свет. Несколько ламп, капельницы, сорочка. Голова, отказывающаяся воспринимать пространство комнаты, а не крохотной железнодорожной машинки, что колесила по свету, ища свой ориентир длиной с десяток миль.       Снова воспоминания о безумно страшных ночах, проведенных в одиночестве на запасе черной жидкости, разливающийся по венам ядом…       Боль, ударяющая в виски с пробуждением, сообщает, что организм не приветствует попытки встать или хотя бы просто повернуть голову. Мелани лишь приоткрывает веки, видя напротив полные слёз глаза дочери, сжимающей ее руку. Чувство тепла заполняет каждую клеточку тела, когда понимаешь, что кому-то ты нужен как кислород…       — Мам… — голос Алекс дрожит то ли от волнения, то ли от страха вновь потерять родного человека. В третий раз она этого не переживёт.       — Алекс, — чуть хрипловато слышится в ответ от женщины, что сейчас проживает лучший момент своей жизни. Без преувеличения, так она ещё никогда не ждала, что откроет глаза, увидев перед собой девушку. Да, уже девушку. Её дочь выросла и даже стала выглядеть более мужественно, как бы странно это не звучало. Мелани уверена, что сейчас Алекс на борту «Сквозь снег» работает с Беном и Хави, чтобы поезд продолжал кружить по земному шару в надежде на чудо. Быть инженером — у неё в крови.       — Мне… мне слишком много надо сказать, я так скучала, ты, ты… — девушка набрасывается с объятиями на родного человека, не скрывая слёз, текущих по нежным румяным щекам. Ей нужно время. Им обоим. И оно идёт, пока Мелани бережно прижимает к себе Алекс, пока целует её волосы, с интересом отмечая, что те стали другими и пропахли морозным воздухом вперемешку с запахом тех костюмов, без которых нельзя и шага сделать вне брони поезда. Она знает этот запах лучше, чем кто-либо ещё, и точно может сказать, что это — почти её вторая кожа, столько времени она в нем провела за тот несчастный месяц на полярной станции в одиночестве. Проходит не одна минута, прежде чем трепетные объятия чуть-чуть ослабляются, а Алекс перестаёт беспрерывно ронять слёзы на простыни.       В дверном проходе появляется Бен, который, отложив все дела, устремился в больничную палату, созерцая прекрасное воссоединение матери с ребёнком, надеясь остаться незамеченным до поры до времени. В его глазах — тепло, любовь и безмерное желание вдохнуть запах единственного человека, который стал спасением в ледовый апокалипсис. По его лицу тоже течёт одинокая слеза счастья, добираясь до губ, расплывшихся в глуповатой влюблённой улыбке. Вспоминая всё то, что случилось на этом поезде и как оно произошло, Нокс невольно издаёт звук, чуть похожий на смешок, чем раскрывает себя. Ловит удивлённый взгляд Мелани, который кричит: «Ну же, подойди сюда, поцелуй меня, сделай хоть что-то!» Он шагает вглубь комнаты, закрывает лицо двумя руками, жмурится от накативших эмоций, с которыми сейчас невозможно справиться. И подходит, накрывая Алекс и Мелани своим телом, переплетая свою кисть со второй рукой женщины, которая не перестаёт плакать от осознания того, что она вернулась домой.       — Вы меня сейчас задушите, ну, — Мел первая берет контроль над ситуацией, хотя её мозг всё ещё не горит желанием взаимодействовать с миром. Что сказать, натура такая.       — А, да, да, да… — мужчина вздрагивает, не может собрать слова в кучу, так что те получаются вдвойне эмоциональными и с кучей вздохов со всех сторон. Через пару секунд он отстраняется, просто присаживаясь рядом на кресло, не переставая утирать слёзы, всё текущие из глаз от тех чувств, что сейчас бушуют внутри.       И никакие слова не нужны. Алекс не перестает прижиматься к телу матери, боясь отпустить его хоть на секунду. Она вообще с момента, как Мелани появилась на борту, отходила всего на пару минут, даже спала здесь, чтобы быть рядом. Постоянно. Любовь, которая ещё пару лет назад была лютой ненавистью. Любовь сейчас, в прошлом же громкие фразы, безразличие и желание сделать больно. Это в прошлом. Сначала травма, оставленная собственным родителем Алекс, затем вторая — в то же самое место ножом. По свежим ранам, не успевшим даже затянуться. Оставленная позади Мелани, с отчаянием смотрящая через перегородку в костюме, и Алекс, хватающаяся руками за стекло маленького служебного окошка в поезде, крича, уходящее в пространство: «НЕЕЕЕТ», — наполненное всей болью её души.       А потом она читала предсмертную записку, дрожащими руками сжимая злосчастный лист… И теперь человек, написавший эту самую предсмертную оду, вновь лежит перед ней, пока сердце продолжает биться. Счастье ли это? Эйфория, пропитанная теплом, скорее. Потому что на душе тепло от присутствия. Внутренний огонь Алекс сейчас может растопить что угодно и даже мерзлоту, которая окутывает их ковчег со всех сторон, порой напоминая о себе резкими обвалами снежных глыб и необходимостью обслуживать все детали поезда, так или иначе граничащие с холодным адом.       Мелани, наконец почувствовавшая себя спокойной и любимой, сама не замечает, как снова проваливается в беспокойную дрёму, пока Алекс сидит рядом, поглаживая её худые руки. Бен просто смотрит. Не находя в себе сил хоть что-то сказать или сделать. И когда обеспокоенная Джози, запыхавшись, затормаживает у купе со всё ещё приоткрытой дверью, Нокс даже не видит её. Он вообще ничего не видит сейчас, кроме тихо посапывающей Кавилл, склонившей голову в тревожном коротком сне.       — Бен, я понимаю, что у вас тут трогательный момент, но нужно срочно разрулить кое-что в Двигателе, система очищения воздуха сбоит, мы не справимся… — закончила монолог Джози, понимая, что прерывает интимный, по сути своей, момент. Но важнее ведь остаться в живых, вовремя устранив поломку системы централизованной циркуляции воздуха, чем остаться и подвергнуть всех риску.       — Минуту, иду, — Бен, проведя кистью руки по волосам женщины, встаёт с обещанием, что, как только появится возможность, он снова её навестит, и плавно уходит от постели, чтобы вновь стать инженером, от работы которого зависит жизнь и комфорт всех пассажиров.       Вновь откинувшись на подушку, Мелани погрузилась в сон: её организм требовал больше отдыха. Пока женщина спала, ей несколько раз поменяли капельницы, чтобы привести давление в норму и проверить, все ли жизненные системы функционируют в обычном режиме. Так началась её новая жизнь на «Сквозь снег» после возвращения из Одиссеи, пролегшей по узким рельсам вокруг земного шара. Теперь ей не нужно быть голосом поезда и жить двойную жизнь, стараясь каждый день изо всех сил производить хорошее впечатление на пассажиров первого класса. Гостевой сервис теперь тоже не её прерогатива, зато в Двигателе для инженера Кавилл-старшей найдётся работа. Да и дочь перестала быть маленькой девочкой, потому что полноценно заменила её на борту, взяв на себя управление и техническую помощь в качестве второго машиниста. Поезд продолжал двигаться, и все его механизмы вовремя менялись и обслуживались благодаря слаженной работе экипажа…