Just u and dried flowers in my bed

Заполярье всегда было холодным. И даже сейчас. Метель лишь ненадолго покидала столицу, но все же возвращалась, принося вместе с собой ещё сильнейшие холода. Окна покрывались рисунками льда, а старшие рассказывали полюбившуюся детям легенду о Царице. В жилах стыл страх, смешанный с безумным азартом. Дети заворожено слушали, пугаясь от каждого резкого действия со стороны рассказчика. Руки мерзли. Даже перчатки не спасали от ужасного холода. Она остановилась и поднесла руки к губам, пытаясь их согреть сквозь кружевную ткань. Тщетно. Девушка поправила тёплую шубу и продолжила путь. Ей никогда не нравился здешний климат. Весна очень сильно отличалась от других регионов, где вечно все процветало. Даже в оранжереях цветы покрывались ледяной коркой, и застывали навечно. Лето было чуть теплее зимы, однако, таким же снежным и пропитанным жестокостью. Осенью было особенно противно. Именно в это время лили дожди, и снег пропитывался всей грязью. Он был темным и грязным, будто на него вылили ведро черной краски. Но, скорее, она просто не привыкла к этому. К этому мерзкому холоду и к этой жестокости. Нет. Она сама была создана из жестокости, безразличия и стали. Такой тяжелой и крепкой. Такой, которую невозможно пробить. По крайней мере, если бить «голыми руками»… Четвертая злиться. Ей приходиться сдержаться, чтобы из-за своего гнева не ударить близ стоящий столб. Морозный ветер бережно гладит по волосам, напевая, никому неизвестную, песенку. Оно успокаивает, как тонкий голос одной из коллег. Коломбина. Сердце пропускает один удар, начиная биться о хрупкие ребра еще быстрее и больнее. Кажется, что оно выскочит из тела при первой же возможности. Сердечный ритм отдается в висках слишком неожиданно и громко, из-за чего девушка невольно содрогается, а уши закладывает. Только с ней получалось быть собой. Без каких-либо сигарет, алкоголя, титулов и жестокости. Без всяких театральных масок, которые они носили в течение долгих лет, скрывая истинное «я» даже от самих себя и играя идиотскую роль идеала. Идеал, который расписали на несколько десятков старых страниц, пропитанных сыростью подвальных помещений. Однако, сигареты горькие. Жгут горло, выжигая глубокие язвы в её теле, как выжигала она на ее ледяном сердце. Ветер беспощадно уносит табачный дым, не позволяя ему добраться до Селестии. Но он и не добрался: исчез бы быстро, оставшись в ее легких жаром и болью. Арлекин вновь вдыхает яд. Так много, что ребра пронзает тупая боль, и она судорожно выдыхает клубы дыма. Коломбина всегда называла ее вредные привычки ядом. Ядом, который медленно убивает ее изнутри, никак не жалея. Но ей нравилось. Нравилось убивать себя алкоголем, сигаретами, нравилось изнурять тело сильнейшими тренировками и… нравилось выслушивать замечания от нее. Грубые даже иногда… За спиртное и табак, за нецензурную лексику и вечные разногласия с коллегами. Слуга усмехается, осторожно стряхивает пепел на снег. Он горяч и мгновенно тает под давлением едкого тепла, опускаясь на ледяную корку асфальта. Сейчас он остывает… В этих краях лед невозможно сокрушить. Даже солнечные лучи жаркого Сумеру не смогут растопить его. Она вновь теряется в раздумьях, уставившись в одну точку и забывая о тлеющей сигарете. Ее сердце напоминает этот лед, как бы, не хотелось осознавать этого. И ему нужно тепло. Даже самое малейшее. Огонь обжигает мазолистые пальцы. Он небольшой, но его жар заставляет чувствовать боль. Но она никогда не сравнится с… в общем, это не так важно. Сигарета истлела прямо в руках. Иронично, не так ли? Она все еще излучает тепло, но холодный ветер меняет все. Девушка шипит, но все же тушит затхлый окурок и выкидывает в ближайшую урну, покидая и так пустую площадь. -У тебя есть что-нибудь из…цветов? Лаборатория Доктора. Потрескавшиеся стены и старые дряхлые шкафы были увиты тонким плющом. Их давно нужно было бы выкинуть, а растение вывезти на родину, но хозяин бы вряд ли позволил сделать это. Из трещин разбитого стекла сочился мороз. Пара снежинок приземлилось на подоконник. Они растаяли также быстро, как и проникли в помещение, оставив после себя небольшую лужицу. Здесь было тепло, но девушка не рискнула снять верхнюю одежду. Весь мех ее шубы был покрыт снегом, как и ее ресницы. Он медленно таял. Гораздо медленнее, чем снежинки на том злосчастном подоконнике. Арлекин осторожно ведет пальцем по нежному листу папоротника. Он покрыт инеем. Весь такой холодный и беззащитный, словно младенец без матери. Она виновато опускает руку, но на лице снова безразличие. Пустота в ее глазах уже не удивляет, правда. Никого и ничего. Все уже привыкли к тому, что Предвестники должны быть такими. Холодными, как лед, и твердыми, как сталь. -Вот это да! – Мужчина смеется, окидывая взглядом свою коллегу. Крутит в руках хрупкую пробирку с густой оранжевой жидкостью, не обрывая зрительного контакта. – Сама Лорд Арлекин! Кто-то появился? -Нет же! – Врет и не краснеет. Предвестница огрызается и недовольно скрещивает руки на груди. Она смотрит в окно. По спине пробегают мурашки от одного вида метелицы, но она находит силы вновь взглянуть на ученого. – Мне просто нужны цветы. -В столице полно цветочных магазинов и выбор в них гораздо больше, чем в моей скучной лаборатории. Ты это знаешь, не так ли? – Девушка слабо кивает, подтверждая все его слова. – Но при этом пришла именно ко мне, да еще так уверенно… -Хватит драматизировать, Иль Дотторе. Мне просто нужны цветы. Четвертая повторяет еще раз и уже готова выдать мужчине все, что думает о нем. Тем не менее, она тяжело выдыхает, разглядывая потертые обложки книг на полках. «Руководитель путешествия по Снежной. Том 1», «Научные исследования Сумеру», «Редчайшие виды растений и животных Натлана» и еще множество всякой всячины, которая не понадобилась бы ей. Многие книги были написаны настолько давно, что многие факты из них уже никогда не пригодятся. Если, конечно, верить комментариям Пульчинелы. - Может, хотя бы, скажешь, чего желаешь? - Розы…Белые… Коломбина любила и любит белые розы. Она любила теребить их нежные лепестки своими тонкими пальцами, пока Слуга наблюдала за счастьем юной девы. Она искренне не понимала, как можно так по-детски реагировать на такие простые вещи. Ей нравилось, когда девушка называла ее дурочкой и изгибала губы в легкой улыбке, а позже лезла обниматься. И старшая прекрасно знала это. Ведь, не смотря на эту несерьезность, ей самой нравились эти моменты. - Ты радуешься этим цветам, как маленький ребенок радуется снегу. Они же такие… Обычные. - Даже, если бы вместо цветов была обычная открытка, я бы все равно была рада. Ведь подарила бы ты. – Ее голос – скерцо в ночи, в то время как ее – тихое ларгетто. Чудесная симфония получается…Третья хихикает, поднося букет цветов к искусанным губам и осторожно целуя. Арлекин лишь наблюдает, как нежно-розовая помада остается на невинных лепестках. Наверное, ей бы хотелось, чтобы вместо этих роз была ее шея. Чтобы поцелуи Дамслетт, словно ветряные астры, расцветали на бледных ключицах. - Маленькая дурочка… - Усмехается, забывая ритм собственного сердца. Она и вправду была дурочкой, но вовсе не маленькой. - Прошу, - Дотторе протягивает букет роз. Они красивые и нетронутые никем и ничем, будто только распустились. Даже мороз не успел тронуть эти ломкие бутоны. Ровно 21. Двадцать одна белоснежная роза. Цветы аккуратно перевязаны белой лентой и она приятно удивлена. - Такие девственные… - «Как ее губы» - продолжает она про себя. Четвертая осторожно дотрагивается до соцветия, забирая букет из рук ученого. Чувствует их холод сквозь ткань кружевных перчаток. Они напоминают декоративные цветы, которые обычно гниют долгие годы на старых могильных плитах, однако, они такие же живые, как сама девушка. И такие же сладкие, как ее парфюм. - Ей должно понравится, - Его губы изгибаются в хитрой улыбке и мужчина смотрит в ее глаза. Черные с непривычными красными зрачками в виде крестов. Мужчина смеется, когда видит ее наигранное театральное удивление, и разворачивается к ней спиной, медленно отходя в другую часть своей скудной лаборатории. -Ей? – Она знает, о ком он говорит, а он знает, что она знает. Но это не мешает ей играть в театре, который придумали они друг для друга. – Ты, наверное, ошибся. Доктор заливается громким смехом. - Я наслышан о Вашей правдивой лжи, Лорд Арлекин. И наслышан о Вашей способности хорошо лгать. Но сегодня… - Его хриплый голос эхом отражается от тонких стен и, возможно, их разговор прекрасно слышен в коридоре. Хорошо, что еще слишком рано для лишних свидетелей их диалога. – Я еще с самого начала понял, что Вы пытаетесь укрыть от меня правду. Хах, однако, должен признать, что лжете Вы прекрасно. Может, многие из наших коллег не поняли бы этого… Наступает тишина. До ужаса противная. Предвестница и не пытается оправдаться, как дети в приюте пытались оправдаться перед ней. Она давно не ребенок и оправдываться ей не зачем. Она тяжело вздыхает, прекрасно чувствуя, как между ними растет напряжение. Чувствует, как это ужасно для их обоих. Девушка ничего не успевает сказать. - Думаю, мне не стоит Вас задерживать. Обещаю, что этот разговор останется между нами. Арлекин бросает короткое «Спасибо» и снова исчезает. Быстро, как и появляется. Мужчина усмехается, слушая, как быстро удаляются ее шаги по кафелю… Он ни капли не был удивлен ее грубости. Все уже давно привыкли к этой вульгарности, и указывать ей на ее же недостатки было бесполезно. Дамселетт, моя дорогая Дамселетт. Девушка сладко спит на большой кровати, сминая в руках кусочек теплого одеяла. Ее темные волосы хаотично разбросаны по подушке. На лице не было привычной маски серафима. Был лишь небольшой румянец на ее щеках. Она до безумия прекрасна, но… Еще слишком рано. Для обычных людей, божеств и даже ангелов. Ангелов, как она. Не смотря, на руки, запятнанные свежей кровью, она была им. Не смотря, на подол чудесного белого платья, залитого той же красной кровью, она все же была им. Красивым ангелом, что засел в сердце грешной девушки. Слуга усаживается на самом краю кровати, не желая разбудить ее лишними действиями. Даже не сняла с себя шубу. Сжимает в руках букет хрупких роз. Таких же ломких, как ее тело. Она могла б сломать ей ребра простыми объятиями. Могла бы сломать все кости по несколько раз, не оставляя шансов выжить. Могла бы… Арлекин терпеливо ждала. Она готова была ждать часами. Долгими и нудными часами, наблюдая, как лучи солнца медленно проникают в помещение. Они оставались на ее руках, щеках и шее совсем не согревая. Скорее морозили еще больше. Она слушала тишину, в которой было слышно ее дыхание. Совсем тихое. Готова была ждать вечность, отдавшись ей. Вечность – понятие долгое, но гораздо больше их никчемных жизней. Они – пешки в руках шахматиста. Черные пешки, играющие против белых. Им суждено умереть ради целей Ее Величества. Если нужно будет – она найдет новых и, возможно, более сильных и преданных ей. А она обязательно найдет им всем замену. - Арлекин? – Тишину разрывает сонный голос Дамселетт. Нежный и сладкий, как сахарная вата, которую она так ненавидела. Она вообще не любила сладости, но любила ее голос. Он мурашками проходился по ее коже, заставляя забыть, как дышать. Она молчит, и тишина отдается противным звоном в ушах. Девушка вздрагивает, когда чужая рука касается ее ладони. Она поглаживает костяшки ее пальцев сквозь ткань черных, как смоль, перчаток, все же проникая своими ловкими пальчиками под шелковое изделие. Холод чужих рук обжигает теплые подушечки пальцев, но она продолжает невольно стягивать предмет атрибутики, согревая ладонь. Четвертая чувствует на своей шее ее горячее дыхание. Тяжело вздыхает, но, тем не менее, скрепляет их руки в замке, окончательно стягивая перчатку. Она бы хотела сказать ей. Наплести всякий бред в алкогольном или наркотическом опьянении. Коломбина – самый крепкий и нужный алкоголь, а Арлекин – лишь его потребитель. Она была ее последней дозой, в которой она так нуждалась. Но в глотке встает ком. Настолько противно, что девушка ругается про себя. А ей и не нужны слова. Она и без них все понимала. Дамселетт оставляет на ее холодной шее поцелуй, сильнее прижимаясь к Слуге. Мимолетный совсем, но тепло еще долго остается там, будто она и не отстранялась. Свободной рукой девица залезает в ее белые волосы, медленно поглаживая у самых корней. Предвестница инстинктивно сжимает ее руку до боли. Но девушка молчит. Она никогда не боялась быть искалеченной ее ужасным характером, на который всегда жаловался Чайлд. Она была единственным человеком в этом огромном мире, кто видел в ней что-то, кроме убийцы и чьей-то собачки. Арлекин подносит ее руку к своим губам и целует, извиняясь за содеянное. Коломбина лишь смеется, никак не сопротивляясь. Она опаляет ее теплую кожу своим холодным дыханием. Целует каждую костяшку, задерживаясь всего-то на пару секунд, чтобы продолжить. - Я знаю, что… - Девушка осторожно протягивает возлюбленной букет цветов. Красивых и таких живых. Ее лицо озаряет удивление, а щеки заливаются краской. Третья принимает белоснежные розы и по привычке касается лепестков своими девичьими губами. -Ты любишь белые розы… Дамселетт смеется и встречается с взглядом своей коллеги. - Нет, Дорогая. Я люблю только тебя. Она невинно касается уголка чужих губ, оставляя на них смазанный сладкий поцелуй… Поцелуи, словно астры ветряные, расцветали на холодной шее. А на моей постели только ты и засохшие цветы.