Внутри фонаря

Сенна касается ладонью в кожаной перчатке когтистой лапы монстра. За столько времени в Фонаре она уже научилась не бояться тех коротких моментов, когда он приходит, чтобы в очередной раз попытаться одурманить её сознание и получить не столько ответы, сколько что-то своё, понятное только ему самому. Они с Трешем не ссорятся, не ругаются, он не применяет к ней силу - по крайней мере, теперь точно нет. И все их встречи напоминают больше разговоры по душам, насколько это вообще возможно, если брать в расчёт, что свою душу Треш утратил вместе с огнём жизни когда-то давно, когда ещё никто не предполагал, что Сенна вообще появится на свет. И все их разговоры сводятся к одному - свет или тьма, жизнь или смерть. Она переплетает свои тонкие пальцы с его и заглядывает лицо. Костяной череп с пустыми глазницами довольно трудно называть этим словом, но Сенне наплевать. В зелёном огне она видит то, что не видят другие - осколки некогда разбитого и уничтоженного человека, проведшего в заточение так много времени, что он смог переродиться исключительно в чудовище с жаждой пытать и уничтожать всё живое. — Не пытайся. Твои прикосновения ни к чему не приведут. Я ничего не чувствую, — грохочет монстр. Его голос напоминает скрип старых деревянных половиц, звон цепей и скрежет старого механизма, где давно заржавели все шестеренки. Он не говорит - рычит, как и любое чудовище. Но это уже не отталкивает, не заставляет отойти на несколько шагов назад, закричать и убежать, чувствуя, как он дышит в затылок. — Разве, я пытаюсь сделать хоть что-то? Лишь крепче стискивает руку, в пальцы впиваются острые углы, но Сенну это не останавливает. Она льнёт к его массивной фигуре, не опуская головы и не отводя глаз. Ещё какое-то время назад она бы сошла с ума, стоя вот так возле него без оружия, лишь с одной верой в светлое и лучшее. Сегодня уже другой день. Существуя бок о боком с самым ужасным порождением Тумана перестаёшь бояться, ещё меньше боишься смерти, потому что то, что с ней произошло в тот день и была смерть. — Ты пытаешься любить меня. И в этом твоя проблема. Перестань, пока окончательно не разочаровалась. Ей не кажется, Страж Цепей как-то тяжело выдыхает. Он вообще умеет дышать? Разве имеют призраки обычные человеческие инстинкты. Но в этом выдохе интересно не столько его нетипичность, сколько то, какой грустью он наполнен. Сенна научилась считывать эмоции холодного и отстранённого надзирателя по малейшим изменениям голоса, по скрипнувшей перчатке на рукояти серпа, по шагам и движениям. — Любовь, моя девочка, вещь губительная и беспощадная. Разве ты не помнишь, у чему она тебя привела? — когтистый палец касается щеки, проводя им, Треш оставляет лёгкую царапину. Он заботливо убирает от лица Сенны локон тёмных волос. — Серьёзный недостаток, толкающий на безумные и одновременно самоотверженно глупые поступки, присущий лишь людям. Сенна поджимает губы. Кое-что ещё не забылось. Не забылись красные, от слёз глаза Люциана, то, как он кричал её имя, видя, как душа отделяется от тела. Голос Люциана тонул в шуме тысяч других голосов, в тот момент их стало больше, и Сенне казалось, что в любой момент её голова взорвётся. чёрный туман кружился. Он окутывал Сенну, но не просто тонким одеялом, он просачивался в само её тело, точнее заполняет душу, стремился слиться с той самой небольшой долей, что давно отравляла жизнь стражницы. Но голова не взорвалась, ушло лишь тело. а из голосов Сенна слышит теперь лишь один - голос надзирателя, вызывающий бурю эмоций и чувств. Всё, что казалось ценным раньше, поблёкло и померкло. Не забылось, но затёрлось и осталось лишь где-то на задворках сознания. — Ты говоришь так, лишь потому что закрылся от всех. Я не знаю, что случилось с тобой, но я спасу твою душу, чего бы мне это не стоило. Усмешка Треша отзывается хлеще пощечины. — Я бы спел тебе песню, что могла бы стать только нашей, но я спел ее уже другому сердцу.