Исповедь

ИСПОВЕДЬ - Ну вот и ты. Флейта в твоих ладонях. Запах травы, отблеск зари, мелодия медленных звёзд Я шепчу твоё имя, Зная, что завтрашний день Начинать будешь ты… …Тюремная камера была не очень похожа на тюремную камеру. В любой уважающей себя тюрьме есть такие – больше смахивающие на комнаты постоялого двора, недешёвые комнаты. И даже то, что единственное окно забрано толстой решёткой, глубоко вделанной в камень, ещё ничего «такого» не доказывает – обычная предосторожность от воров. Каменные стены – задрапированы гобеленами. Яркий огонь в камине – за коваными в виде виноградных лоз прутьями. Небольшой стол с подсвечником на пять свечей, графином вина и двумя бокалами, стул, обтянутый материей с волосяной набивкой. Кровать – не топчан, кровать с подушкой, с матрасом, с бельём и хорошим одеялом. Запрятанный за её изголовье ночной горшок. Тем не менее, это была именно тюрьма. Володя знал это лучше, чем кто бы то ни было – кроме, разве что, обитателя роскошной по здешним меркам «камеры». Многие настаивали на том, что неудачливому «покусителю» (впрочем – почему неудачливому? Он сумел пролезть через охрану и, если бы не княжеские умения – реформатора князя Вольдемара сейчас бы уже торжественно хоронили по факту смерти от ножа в почку; убийца выбрал длинный тонкий стилет, оружие не мужское и не военное, но отлично прячущееся в рукаве, даже обтягивающем) место в обычной подземной камере. Особенно если учесть, что он – сын графа Сонтрей, участника недавнего мятежа, и что он не оценил милосердия власти, которая не стала преследовать родичей мятежников. Всё бы так. Но всё не так, подумал Володя, стоя на верхней ступеньке и слушая, как Радвер поёт, сидя у окна – поёт, сам себе подыгрывая на хорошей гитаре, одной из тех семиструнок, что в последнее время часто делали мастера по его, Володиным, чертежам… - Флейта дождя в твоих невесомых ладонях. Нежность цветка, трепет ресниц, прикосновение губ... Я не усну, пока это будет возможно... Ну вот и ты. Вечер в твоих ладонях. В сумерках грёзы скользят Как туман, как листья в холодной воде Вдоль беспределья... Ну вот и ты… - выдохнул мальчишеский голос последний раз. Радвер Сонтрей отложил гитару и, поворачиваясь, сказал со смешком в голосе: - Ну вот и ты. Хотя пел я не о тебе, надо сказать. Не сводя с него глаз, князь Старинов подошёл к столу и сел. Последний из Сонтреев тоже устроился удобней – звякнула на запястьях цепь. Тонкая, достаточно длинная, но прочная цепь. Предосторожность. Нелишняя – четырнадцатилетний Радвер Сонтрей был выше Володи, плечистей и по меркам здешнего мира был уже умелым воином с достаточным опытом. Рыжие волосы графа падали на плечи в совершеннейшем беспорядке, и Володя подумал, что, наверное, обычно их расчёсывала Радверу мать – погибшая при штурме родового замка, насколько ему было известно. Серая рубашка, чёрные поддоспешные штаны и лёгкие сапоги – в чём его схватили, в том он и оставался, только плащ забрали… - Никаких жалоб на условия содержания нет? – вежливо осведомился Володя. Глаза Радвера стали изумлёнными, он тряхнул головой и так же вежливо ответил: - Ни малейших. Я бы хотел поблагодарить того, кто присылает мне еду – смешно признаться, но так хорошо я не ел уже очень давно. - Еда с моего стола, - пояснил Володя. – Просто на этом столе мне не съесть и трети, вот я и подумал – почему бы не поделиться? Господи, какой тупой разговор, мелькнула мысль. Радвер между тем кивнул как ни в чём не бывало, непринуждённо поставил ногу на край подоконника, сплёл пальцы на колене. - Щедрость князя заслуживает уважения; спешу привести в исполнение своё намерение – спасибо за очень вкусные блюда. Если мне позволено будет высказать ещё просьбу… я бы хотел вымыться. - Это можно легко устроить… - начал Володя и сам себя оборвал: - Зачем? – резко спросил он. – Ты хотел отомстить за отца? Радвер откинулся назад, отчётливо прижался спиной к решётке, меряя взглядом посетителя. Пальцы на колене напряглись и побелели, он явно стиснул зубы и с трудом переводил дыхание. Не дождавшись ответа, Володя продолжал: - Разве мятеж против короны – достойное дело? Разве во все времена за такое не полагалась смерть? И разве граф Сонтрей не знал всего этого? Проигравший платит. Радвер быстро сел прямо, уперся руками в подоконник – по сторонам. Расслабился. Пожал плечами. Покачал головой. Спросил: - Ты пришёл услышать, почему и за что я хотел тебя убить? Если я скажу, что просто мстил за отца и больше ни о чём не думал – ты удовлетворишься ответом и уйдёшь, князь? - Нет, - отрезал Володя. – Потому что я вижу, что это неправда. И потому что я знаю, что твой отец запретил тебе месть в случае неудачи. Он старался сохранить тебя в стороне, незапятнанным – как будущее рода. И мне интересно, почему ты нарушил запрет отца. - Значит, ты не уйдёшь, потому что хочешь услышать правду… - Радвер словно бы о чём-то думал и просто тянул время этими словами. – Я умею писать и читать, - неожиданно сказал он. Володя, чуть удивлённый, ничем не подал виду – молча ждал. – Мне всегда нравилась история. Отцу – тоже… И да, сперва я тебя ненавидел – за гибель отца. Но это было обычно, понятно это было. Отец всю жизнь сражался за власть, за землю, он был готов к тому, что однажды его могут убить и… - Радвер вдруг умолк, внимательно вглядываясь в лицо князя – и засмеялся – невесело, но искренне. – А, вижу, что тебе это знакомо. Что, твой отец был таким же? - Может быть, - сдержанно ответил Вольдемар. Радвер кивнул уверенно: - Таким же. Значит, есть и похожее в наших мирах… Но это не важно, потому что было то, что было потом… Так вот, я уже сказал, что тебя ненавидел. Я собирался мстить, как это положено делать, и был зол на отца за его запрет. Но и моя ненависть, и моё желание мести были самыми обычными. Даже запрет отца не был чем-то таким уж странным… Если бы я не умел читать и не любил думать – всё было бы проще. Видишь, сколько бед от грамотности и мозгов… - Володя хмыкнул в ответ. – Я не знал, что делать. И я стал изучать тебя, князь Вольдемар Из Ниоткуда. - Изучать? – Володя чуть прищурился. Радвер кивнул: - Это было несложно. Ты слишком публичный человек и слишком странный человек. Просто, наверное, никому не приходило в голову тебя рассматривать так, как рассматривал я. Может быть, потому что взрослые не любят думать о необычном… - мальчишка тронул гитару. – Тебя ведь считали шпионом? И ещё пёс знает кем. И терялись в догадках, чего ты хочешь. Уж не трон ли? А если да – то чей трон? И что делать? А ты не хотел трона и ни для кого не шпионил… - Радвер вздохнул. – Я не знаю, откуда ты пришёл, но, должно быть, это очень страшный мир. Но это твой мир, ты не знаешь другого и не умеешь жить в другом. И, попав сюда, ты начал строить свой мир – здесь. У нас. Разве не так? Это просто никому не пришло в голову. Ты не власти хочешь, не короны, не богатства – ты хочешь жить спокойно, но в привычном тебе мире. Это как рисунок. Если смотреть вблизи – какая-то мешанина линий и цветов, ничего не поймёшь А отстранись… я и отстранился. Володя сел удобнее, изучая побледневшее лицо Радвера. Тот ненадолго замолчал, справляясь с собой – и Володя ощутил вдруг, какая ненависть живёт в мальчике. А Радвер продолжал: - Беспроигрышные пути ведут к несомненным победам… а самый короткий путь между двумя точками – прямая, и плевать, если логикой суждено провести её через красивую рощу, через построенный с любовью дом, через смешной старинный обычай… Если можно не бить ноги, а пролететь через пол-мира на драконе – почему нет, князь? А куда потом полетит отпущенный тобой дракон – это ведь не важно, ты же достиг своей цели… - мальчик сбивался, кривил лицо и говорил, говорил… - Я слышал, ты жалеешь тех, кого тебе приходится убивать. Что ж, я в это верю. Мне было девять лет, и я проплакал от жалости и ужаса всю ночь, и отец не мешал мне плакать, хотя уже года три как наказывал меня за любые слёзы… А что ты скажешь о других убитых тобой? О тех, кого не видел в лицо, кого убил не твой меч, а твои слова, приказы, стремления? Твой отпущенный дракон? Их многократно больше уже сейчас, а будут, наверное, сотни тысяч… Или их не жаль, потому что ты не видишь, как они умирают? – без наигрыша, страшным недетским жестом Радвер разорвал на себе рубашку и, сжимая в кулаках её треснувшие борта, спросил: - Какое будущее уготовал ты мне, князь, в грядущем мире купчишек, менял и лавочников? Ведь это ты показал им, что нет силы сильнее денег, что можно купить всё – от герба до меча, от земли до чести! – Радвер задохнулся, и, глядя на сидящего неподвижно князя полными ужаса глазами, прошептал – очень отчётливо в тишине камеры: - Я спустился первым… чтобы придержать лестницу… и тут рухнула крыша в комнате, и лестница упала ко мне… - он закусил губу, и на подбородок поползла кровь… Разжав алые губы, Радвер снова прошептал: - Я был у них один… больше никого не дала судьба… Отец на стене… мама в шаге от спасения… Прилетел дракон, и стены, которые я знал с детства, ни разу никем не взятые стены никого не защитили… - он вытер губы рукой, посмотрел на кровавые полоски, поморщился. – Знаешь… я уже не помню лицо мамы. Каждый раз, когда хочу вспомнить, вижу падающую лестницу и огонь из окна… - Если ты читал историю, то знаешь, что это было не в первый раз, - ровным голосом ответил Володя. Радвер покачал головой: - Я знаю, да. И я уже говорил, что ЭТО я бы понял и смог забыть. Но вот равенства меча и мошны я не пойму и не забуду тебе, князь… - он подумал и продолжал: - Сперва я собирался всё-таки вызвать тебя. Но потом вспомнил, как ты заколол Игранда – да, я был на том поединке… изучал тебя. Он умел драться не хуже моего, мы как-то мерились силой. И он был старше и сильней меня. Если бы я отстаивал только свою честь и честь рода – я бы всё равно тебя вызвал. Но сражаться за весь мир с демоном – это нечто иное, согласись? И тут не может быть неблагородных приёмов… - С демоном?! – впервые в голосе Володи послышалось потрясение. – Ты считаешь меня демоном?! - Да, - просто и обыденно ответил Радвер. – Мне надо было пробираться к Эриху и объяснить ему всё. Но я всё-таки не смог переступить через верность своей земле; Эрих чужак. Как и ты. Звать на помощь чужака против чужака – не лучший способ, если схватка всяко пойдёт на твоей земле… И я решил просто убить тебя. Этим не исправишь всего, что ты успел исказить, но кто знает, о чём ты думаешь ещё в надежде построить здесь копию твоего мира? Ты пришёл из него, не умея смеяться и радоваться – да, я и это знаю, и это о многом говорит… Но я плохой убийца. Насмешка – я хороший воин, но ты лучше, и я не могу убить убийцу. Я плохой убийца – и снова не могу убить убийцу… И я слишком глуп всё-таки, чтобы открыть тебе глаза и заставить тебя понять: нельзя делать то, что делал ты. Нельзя прийти в чужой город и начать строить там свой, даже не поинтересовавшись, кто, как и чем тут живёт… Нельзя рубить вишнёвые саженцы, потому что они корявы и не плодоносят на первый же год… В камине с треском развалилось прогоревшее полено. Оба мальчика посмотрели туда – за кованное плетение винограда. - Поэтому лучше тебе приказать меня казнить, - Радвер снова звякнул цепочкой. – Если ты не сделаешь этого, я всю жизнь положу на попытки тебя остановить. Не убить – остановить, потому что убивают людей, а ты не человек. Ты злым чудом ожившая осадная башня, одержимая мыслью разрушать города. И можешь быть уверен – одна из попыток мне удастся. Рано или поздно. Я научусь делать подлости, травить ядом, подкупать и лгать. И непременно достану тебя, князь. И ты должен поблагодарить меня. - За что? – вздохнул Володя. - За то, что тогда ты не увидишь первых всходов на твоём поле, - отрезал Радвер. – Того, как однажды кто-то скажет, что оценить в деньгах можно всё – даже любовь к родителям и любовь к детям. И если ты не видишь этого будущего урожая – значит, ты не только демон, ты слепой демон, князь Вольдемар… А теперь – прикажи меня казнить скорее. Потому что мне… - лицо Радвера дрогнуло и стало на миг испуганным, плечи невольно передёрнулись вслед за лицом, - …мне страшно ждать смерти. Я боюсь. Считай это моей просьбой – не тянуть со мной. И не бойся сам, - Радвер улыбнулся – невесело и широко, - это только сначала страшно. Когда не убиваешь, а приказываешь убить. Ты привыкнешь. Он отвернулся к окну, ощупью нашёл гитару и, устроившись удобней, щипнул струны… - В глазах твоих - свет. В словах твоих - боль. Нам по двенадцать лет, И Вечность - со всех сторон. Нас крылья несут - вверх. Обратной дороги нет. Полет лишь вперёд - в свет, И смерть - возвращение - вниз. Нас ветер учил петь, Нас Вечность учила жить, Нас Солнце учило любить. Зачем же нужна наша смерть?! _______________ *В рассказе использованы стихи С.Петренко.