Отчаяние

Сила, смелость — что еще пригодится, когда государство рушится, распадаясь? Сквозь войска противника дикой птицей, алой стрелою твой Красный Заяц мчится, алебарда на солнце блещет, и тела ложатся коню под ноги. Музыкой «багуй» в струнах черных трещин раскрывают веер твои дороги. Долг и верность? Что все они в сравненье с яростным восторгом разгульной воли? Есть хмельная сладость в любой измене, перца острота и горчинка соли. Есть ли преданность, честь, и нужна ли совесть? Что удержит кречета в клетке тесной? Он летит на запах вина и крови, рис и чай не по вкусу -- и просты, и пресны. Как легко, смешавшись с ночною тенью, подхватил предательства ты заразу: на коня и деву сменял почтенье ты к своим и-фу, не моргнув и глазом. Ты пока сильнее, наглее, злее — и хмельным безумством зовется глупость. Но тревога подходит к тебе, бледнея, в тонких пальцах держит тарелку супа, и глаза, что слез полны, поднимает, а улыбка робкая светит нежно. Под стеной враги точно волчья стая — и утрата кажется неизбежной. Где решимость прежняя, где отвага? До конца стоять, не отдать ни пяди. Станешь ты податливым, как бумага, отводя с лица печального пряди. Глупостью становится безрассудство, накрывает каменная усталость. Стянет шею веревка с холодным хрустом, и кольнет сожаления злое жало… Подкрадется тихо твое бессилье, взор поднимет полный воды осенней, поднесет вино. И осыплет пылью мир вокруг — пустой, неживой и серый. В отражении мертвом застыла горечь, пустота стоит за твоим порогом. Повернулся спиною унылый город, веера сложили твои дороги. Спутанный веревками, весь избитый, страхом исходя, о пощаде молишь. …Умереть — читать бесконечный свиток о своей беспомощной тусклой боли.