Самая-самая

Втроем они сдерживали целую ораву мужчин, напавших на детскую больницу. Игорь помог вывести детей через черный ход, найдя Дмитрия и Кирсана, старательно защищающих дверь на третий этаж, где и были ни в чем не виновные дети. Гиляна и Алена успокаивали ребят, окна в кабинете выбиты, пол в осколках, а дети толпятся в углу, не понимая за что к ним такое отношение. Кирсан запер шваброй входную дверь, но и ту выломали одичавшие лбы людей, объявивших себя теми, кто имеет право покарать других за то, что они заболели, а врачей за то, что они просто не могут этим людям помочь. Мужчины проникли в больницу, в руках главаря был автомат, а это не сулило ничего хорошего. Кирсан и Дмитрий выбежали к двери на лестницу, она оказалась стеклянной. Думать приходилось экстренно и быстро, Дима сразу сообразил как стоит поступить. Парни закрыли дверь столами, шкафами и вешалками, дабы уберечь детей и женщин, на себя им было глубоко плевать. Их цель — спасать жизни, даже если для этого придётся навредить себе. — Дай сюда! — крикнул в страхе Дмитрий, забрав у Кирсана вешалку, он подпер ей всю конструкцию. Таскать было больше нечего, вдобавок были их собственные силы. Дети плакали, слыша топот и грубые крики под своими ногами, и юноши прекрасно это слышали. — Что вы делаете?! Здесь дети! — орал в агонии Гончаров в очередной раз, видя силуэт за мутными стеклами. И за спиной появился Игорь. Он сагитировал юношей оставить баррикаду и помочь эвакуировать детей с женщинами. На заднем дворе уже стоял автобус. Взрослые оперативно из рук в руки спускали детей с лестницы, когда времени оставалось не так много. Мародёры подбирались к ним слишком быстро. Но, слава богу, успели. Автобус уехал, Клим попал в одну его стену, заставив детей вздрогнуть в последний раз. Игорь, Дмитрий и Кирсан со всей серьезностью были готовы дать потерявшим голову отпор, пусть даже кулаками. Полетели клочья, драка продолжалась до приезда полиции. Дмитрия сильно подкосило, но он держался на ногах, и не такое ему пришлось пережить в Афгане. А Кирсан лежал на серой земле. Дима заметил его сразу, как только мародеров повязали, почти всех до единого. По светлой скуле юноши текла кровь, он щурился, смотря в небо. Сфокусировав зрение, он увидел Гончарова, стоящего над ним. — Вставай, Кирсан, все закончилось. — с необъяснимой грустью и заботой сказал Дмитрий и протянул товарищу руку, — Я помогу, обработаем рану. Кирсан с поддержкой Димы поднялся, отряхнул халат и, опираясь на плечо Гончарова, пошел с ним к главному входу, поскольку по лестнице назад он сам не заберется, ноги заплетаются и сильно трясутся. Юноши зашли в разгромленный коридор, на полу процедурной валялись осколки и банки, дверь исцарапана и избита. Все выглядело слишком страшно. — Как это все теперь убрать? — в шоке выпалил Кирсан, разглядывая последствия всего мракобесия. Кровь с щеки уже испачкала халат и Дима это заметил. — Ты сейчас об этом не думай, слышишь меня? — окликнул его Гончаров и повел в процедурную. Пока Дмитрий искал бинты и обеззараживающую жидкость, Кирсан разглядывал что-то в окне. Он видел серость родных улиц, а в голове все еще проносились ужасающие крики и вопли. — Что у людей в голове, что они делают такое? — задумался Аюшев вслух и закусил губу. Дмитрий встал перед Кирсаном, оперевшимся на стол, взглянул на сухую ватку, скомкал её пальцами и без промедления рваными движениями стал промакивать алую кровь, оставившую яркую полосу. — Ими овладела безумная паранойя, они просто испугались, до такой степени, что для них слова других людей ничего не значат, они настолько загружены переживаниями, что ничего вокруг не видят. — заговорил Гончаров, собирая кровь с лица юноши, — Когда-нибудь нас обязательно услышат, обязательно. Кирсан взглянул на Диму и застыл, слегка вздрагивая от колющих ощущений в ранах, он смотрел в сосредоточенные глаза Дмитрия и сам не намеревался прекращать это занятие, оно очень отвлекало от боли. Его не заставило отвернуться даже то, что Гончаров заметил пристальный взгляд Кирсана и посмотрел на него в ответ. Свободная рука Дмитрия оказалась под локтем Аюшева, совсем неожиданно и подозрительно. Кирсан перевёл взгляд на руку, в которой была ватка, он следил за каждым действием Димы, а тот в свою очередь не мог отовать своего взора от прелестных глаз. — Я все больше и больше перестаю понимать людей. — сказал Кирсан, еле двинув тонкими губами. — Я тоже. — как заколдованный согласился Гончаров, поджал губы, борясь с внутренней правильностью. Это лицо, эти глаза требовали внимания и заботы. Дима сам не понимал, что с ним происходит. Дмитрию пришлось отвлечься, чтобы заменить запачкавшуюся ватку на новую, крови оказалось слишком много. — Ты сегодня какой-то особенный. — улыбнулся Кирсан, наблюдая за краснеющими скулами Гончарова. Дмитрий нарочито уводил взгляд куда-то вниз, даже не на лоток с материалами, куда-то в неизвестность. — Какой? — смущённо затряс головой Дима, — День просто сегодня особенный. — и он наконец-то поднял голову, щеки горели не от чего иного, кроме как от стеснения. Гончаров никогда этим не страдал, но тут странно было бы это скрывать. Кирсан перестал сомневаться. Он, выпутав руки, осторожно положил их на горячую шею Дмитрия и, ни о чем не думая, покрыл нежными губами приоткрытый рот Димы. Он осознанно этого хотел, да и Гончарову не стоило бы сопротивляться. Он даже не пытался этого сделать первые пятнадцать секунд. Дима, бросив ватку в металлический лоток, руками схватил Аюшева за талию, вошедши в кураж, и только через некоторое время неохотно отстал. — Кирсан, нам нельзя... — на выдохе, в потоке обжигающего дыхания прошептал Гончаров, цепляя чужой нос своим. — Можно, один раз. — тихо и ответственно ответил Кирсан, заполз рукой Дмитрию в мягкие волосы и прервал столь приятные действия. Аккуратные движения губами вызывали дрожь в конечностях, кровь стала кипятком, а трепет в животе уже не мог угаснуть. Поцелуй заставил забыть и о всё ещё кровоточащей ране, и о детях, воях милицейской сирены. Время остановилось только для них, для их маленького секрета, который прямо здесь же и будет навсегда зарыт. Гончаров, успев заляпать испачкавшимися в крови Кирсана его халат полностью, оставил побелевшие от напора губы. Он, волнительно дыша, рассматривал их и пытался вновь нащупать ватку. Кирсан успел припомнить все, что только можно, эта минута затмила все предыдущие в его жизни, она оказалась самой чистой, самой искренней, самой настоящей. Самой-самой!