Назови меня монстром

Дон Родриго Я прихожу предстать перед моим судьею. Забудь смущение и отложи боязнь: Казнив обидчика, я сам иду на казнь. Судья – моя любовь, судья – моя Химена. Снискать ее вражду – ужасней, чем измена, И я пришел снискать, как утоленье мук, Свой суд из милых уст и смерть из милых рук. («Сид», Пьер Корнель)

      – Я не ненавижу тебя, – говорит Ань Чжэ.       Слёзы на его щеках ещё не высохли, а невыразимой тоски в глазах столько, что можно захлебнуться. Лу Фэн бы уже, но он – Судья высшей инстанции. Ему не позволительно умирать вот так – в радужке чужих, родных глаз не-человека. Он – Судья, хранитель остатков человеческой цивилизации на Северной базе, оплот нерушимой стойкости и воли.       Лу Фэн бы правда уже. Он в море крови барахтается не первый год, прекратить сопротивляться и позволить себе погружение на дно легче, чем кажется. Лу Фэн знает, потому что видел это по своим бывшим коллегам. Он знает это, а потому готов взять на себя ответственность и держаться на плаву до последнего человеческого вздоха.       Лу Фэн хочет кричать.       – Почему? – вместо этого спрашивает он, ни словом, ни взглядом, не выдавая своего состояния.       «Назови меня монстром, Ань Чжэ».       Лу Фэн отнял не одну и даже не сотню человеческих жизней. Его ненавидит пол базы, а другая её половина боится, как заражения от гетерогенного, как самого гетерогенного. Начальство и подчинённые с ним настороже, а Цзи Байлань, день за днём медленно сходящий с ума от безысходности и угасающей надежды, ждёт, когда и у Лу Фэна поедет крыша. Не счесть овдовевших, осиротевших и потерявших детей от его рук. Пожелания себе смерти Лу Фэн видел во множестве пар злых, пустых, опухших глаз.       – Что… почему? – и только Ань Чжэ смотрит на него иначе.       «Почему ты до сих пор не возненавидел меня?»       – Почему ты... – «Я могу убить тебя прямо сейчас. – не говорит Лу Фэн. – Я могу сломать тебя косточка за косточкой». – Почему ты всегда можешь меня простить? – «Я не понимаю тебя».       Ань Чжэ должен бояться его после всех смертей и угроз, которые видел. Вместо этого он смотрит на Лу Фэна с сочувствием и безграничным всепрощением. Снова и снова.       «Бог не так милостив,» – думает Лу Фэн. Его сердце бьётся в агонии. Этот взгляд как извращённая, особо жестокая пытка для него.       Лу Фэн хочет сказать:       – Прекрати смотреть на меня так!       Вместо этого он дрогнувшим голосом повторяет свой вопрос:       – Почему?       Ань Чжэ молчит. Смотрит то на него, то на свои руки, то вокруг. Он хмурится и прикрывает глаза.       Лу Фэн не знает сколько времени проходит в тишине: минута или десять, пол часа или час, – он следит только за Ань Чжэ и смиренно ждёт как преступник приговора судьи.       – Я знаю тебя, – в итоге отвечает Ань Чжэ уверенно. Он хмурит брови и смотрит Лу Фэну прямо в глаза. Решительный и непоколебимый. Вот только вид хрупкого, покалеченного тела и заплаканного, уставшего лица не добавляют веса его словам.       «Нелепо».       – Ты даже не человек, – возможно, он сжимает плечи Ань Чжэ сильнее, чем следует. Возможно, он должен ослабить хватку и прекратить этот бессмысленный, бередящий душу разговор. Его голос дрожит, его руки дрожат, под его взглядом Ань Чжэ тоже вздрагивает. – Что ты знаешь обо мне? – он не мог не спросить.        «Я сам себя не знаю, так поведай мне, кто я!»       Мама говорила ему пойти в Центр Объединённого фронта. Она говорила, что он может пойти куда угодно, кроме Суда высшей инстанции.       «Суд высшей инстанции истекает кровью каждый день. Это место слишком болезненно». Тогда ещё она, наверное, правда хотела уберечь его, защитить. Тогда ещё она, наверное, правда могла любить его. Тогда же, однозначно и не колеблясь, Лу Фэн принял решение.       Он думал, что сможет облегчить жизнь другим судьям, если будет лучшим. Он думал, что сможет сохранить больше жизней, если сможет убивать. Он думал, что сможет стать достаточно сильным и надёжным, чтобы мама приняла его выбор и гордилась им. Он думал, что «интересы человечества превыше всего» – это про самоотдачу и альтруизм без капли эгоизма. Он думал, что это про благо, ради которого он может отказаться от своих чувств и эмоций. Он думал, что его мама тоже так думала, но он ошибался.       «Осуди меня!»       На его руках кровь чьих-то отцов. Он убил своего отца.       «Возненавидь меня!»       На его руках кровь чьих-то детей. Мама его ненавидела.       «Приговори меня к смертной казни!»       На его руках кровь чьих-то матерей. Он убил свою мать.       «Будь моим судьёй».       Ань Чжэ трясёт головой, хмурится и начинает плакать, но не вырывается.       – Тем не менее…, – твёрдо начинает говорить он и белый мицелий тянется от пальцев Ань Чжэ по форме Лу Фэна, поверх эполетов и серебряных шипов. Чуть выше воротника ощущается и тут же пропадает, невесомое, мягкое прикосновение. – Тем не менее я встретил тебя.       Лу Фэн наблюдает за движением мицелия и вдруг понимает. К сожалению, не то, как избежать неизбежного заката цивилизации и не ход мыслей Ань Чжэ, но кое-что гораздо важнее.       Ань Чжэ оказался прав. Не всё преднамеренно и неизбежно.       Мог ли он знать, срезая спору с белого, такого простого на фоне окружающих страшных чудес Бездны, маленького гриба, что этот самый маленький гриб обратится человеком и придёт на Северную Базу, чтобы вернуть свою спору? Мог ли он знать, что однажды выберет что-то помимо прицельного выстрела у ворот? Мог ли он знать, как много для него станет значить не-человек по имени Ань Чжэ?       Можно подстроить вторую и третью, и все последующие встречи. Но первую никогда.       В душе Лу Фэна хаос ищет путь наружу. Ему нужны ненависть и отвращение. Это привычнее и понятнее, чем всё, что происходит между ними прямо сейчас.       В глазах Ань Чжэ стоят слёзы.       «Я могу порвать твой мицелий на мелкие отростки, пока каждый из них не засохнет и я не истру их в пыль,» – сказал бы Лу Фэн, но не хочет. Вместо этого его тянет сделать что-то… другое.       «Вынеси же мне приговор, мой Судья,» – странное, непривычное чувство клокочет в груди.       – Я не ненавижу тебя, – говорит Ань Чжэ.