«В воздухе витают твои мысли»

      Хэйдзо в уголке губ усмешку прячет и оставляет тёплый поцелуй на мягкой, покрытой испарине коже чужого загривка. Кадзуха пахнет солёным морем с его бушующими штормами и знойными штилями, порывистым ветром и сладким багряным клёном, и — немножко — духом свободы, которым пропитаны все владельцы Анемо Глаза Бога.       — В воздухе витают твои мысли, — Кадзуха в руках Сиканоина выгибается, как ивовая ветвь, руку вверх запрокидывает и ладонью ложится на тёмную макушку, стягивая в тонких пальцах клок взъерошенных волос. А у Хэйдзо дыхание останавливается в районе желудка и диаметрально-противоположная собственным действиям потребность попросить «оттянуть поглубже». — О чём ты думаешь?       Хейдзо горячо в чужое ухо выдыхает — Каэдэхара в хлёстком стоне заходится и дрожит всем телом, бёдрами назад поддаваясь — и усмехается ласково, оставляя мокрый след на ушной раковине — это Кадзуху добивает.       — О том, как широко сейчас растягивается твоя задница с моими пальцами внутри, — у Хейдзо стеснительности ноль, а Каэдэхара румянцем вспыхивает, затылком на чужое плечо ложится и возмущённо тянет Сиканоина за волосы.       А Сиканоин свои пальцы в чужую дырку глубже проталкивает, выбивает удушливый стон и нервную дрожь, скользнувшую вдоль позвонков, и грудью ложится Кадзухе на лопатки, прижимая его к леденящей кожу стене.       Хэйдзо подушечками трёх уверенно входящих пальцев массирует гладкие стенки, тянет кисть вверх и мягко растягивает разнеженные мышцы, потому что Хэйдзо хочет войти на один толчок и, возможно, вытрахать Кадзуху за все года его странствий — он не совсем уверен, что сделал это вчера. И позавчера. И во все те моменты, в которые Каэдэхара начинал маячить перед глазазами.       Кадзуха зубы стискивает и, кажется, молится Архонтам — Сиканоин думает, что они его, грешного, уже не услышат. Да и молятся в соборах, а не полуголым, едва стоящим дрожащих коленках и с крепко стоящим текущим членом.       Хэйдзо его, запыхавшегося, горячего, выгибающегося так, что кажется ещё немного и сломается вовсе, в скулу целует, по щеке мажет пересохшими губами и пальчиками бьёт точненько по простате, заставляя на месте чуть ли не подпрыгнуть.       — Хэйдзо-       Последний звук в стонах и хныканьях глушится, Кадзуха бёдрами подаётся на чужие ловкие пальцы, почти садится по основание и воет протяжно, жалостливо, жмурясь крепко.       Сиканоин его свободной рукой по животу гладит, ведёт расписные линии вокруг мажущей по горячей коже головке, спускается к выпирающим косточкам и ласкает прикосновениями лобок с белыми волосами, почти незаметными.       Кадзуха — редкая птица вольного полёта. Таких раньше ели и расчленяли, веря, что альбиносы приносят удачу, исцеляют болезни и изгоняют зло. Хэйдзо его тоже хочет сожрать, целиком и полностью; зубами под челюстью впивается, шероховатым языком вылизывает широко, влажно, и кожу втягивает в рот, пальцами вновь надавливая на простату.       Кадзуха с ума сходит, сгорает на месте, свободной ладонью скребется по стене и умирает, закатывая глаза под веки.       Ему, по-блядски, неприлично хорошо, хоть он и не праведник вовсе.       — Войди уже, пожалуйста, Хэ-       Голос глушится, дробится на части и по окончанию уходит почти на писк, когда Сиканоин к голой заднице Каэдэхары собственным стояком жмётся, двумя пальцами оттягивает его дырку широко и, помогая рукой, головку члена проталкивает, проезжаясь вдоль гладких стенок.       Кадзуха удушливо через рот дышит, пытается не потерять сознание и не осознать, что только что с ним сделали — и можно было бы пошутить про недостаток размера, но он никогда не жаловался, а сейчас задыхается от восторга, потому что Хэйдзо двигается плавно, порыкивает ему в шею и до синяков впивается пальцами в бледное мокрое бедро, слитым толчком загоняя член по основание, ударяясь бёдрами о ягодицы и ловит искры перед глазами.       — Ты горячий, Кадзуха, — хрипло выдыхает Сиканоин, щекой трётся, как мартовский кот, слизывает пот с виска Каэдэхары и толкается пальцами в чувствительную простату. — Вот здесь особенно.       Кадзуха хватку в волосах Хэйдзо ослабляет, его кисти рук мелко дрожат, все тело ослабевает и хочется только, чтобы трахали жёстко, как куклу, удерживая на ногах и в сознании. Каэдэхара рот едва раскрывает, чтобы сказать всё, что он думает, но Хэйдзо ладонь с его бедра перемещает на шею, кистью ложится на дёрнувшийся кадык и давит под челюстью, пережимая кислород.       Хэйдзо с заботой в ухо сладко шепчет:       — Помолчи, — вытаскивает мокрые пальцы из чужой задницы и с оттяжкой загоняет член до пошлых, влажных шлепков кожи о кожу.       Кадзуха под закрытыми веками разглядывает белое полотно с красными всполохами, чувствует удушливо-манящее ощущение свободы в чужих руках и отдаётся ему полностью; он чувствует, как быстро скользит член Хэйдзо в нём, вздрагивает ежесекундно от каждого толчка и с хрипом стонет, когда хватка на шее ослабевает в порыве выебать из его тела дух и душу.       — Выглядишь так, будто уже раза два словил оргазм, и я отправляю тебя в погоню за третьим, — Кадзуха одобрительно стонет и рукой пытается дотянуться до собственного члена, только Хэйдзо её перехватывает — за запястье прижимает к стене, движения показательно замедляет, но — «блять!» — Кадзуха взвизгивает, когда Хэйдзо вдалбливается в его задницу с особой жёсткостью, заставляя едва ли не рухнуть. — Ещё рано, Кадзуха.       Кадзуха послушно кивает, глаза приоткрывает и со слезами — исключительно от блаженного наслаждения — понимающе кивает.       — Послушный, — Хэйдзо с очарованием и обожание в голосе усмехается, целует Кадзуху за его заалевшим ухом и толкается с оттяжкой рвано в его разнеженное, влажное и безумно горячее тело раз за разом, наслаждаясь каждым звуком.       У Каэдэхары между ног похабно хлюпает — от слюны, масла для растяжки, предэякулята, — этот звук сносит Сиканоину все тормоза, а Каэдэхара уже давно без тормозов — и плавится от ощущений твёрдого члена в его растянутой хлюпающей дырке, кусает губы и содрогается со слезами в сухом оргазме на очередном жёстком толчке.       Хэйдзо следит за этим внимательно, чувствует, как чуть крепче стенки чужой задницы обхватывают его член и каким напряжённым становится чужое запястье, и, пережимая Кадзуху крепче за горло, рваными быстрыми точками трахает, почти что дерёт его, как суку, постанывая в голос и в чужое ухо.       Каэдэхара задницу отставляет, подмахивает, сам насаживается, и на каждое проникновении головки глубоко внутрь чувствует, как тяжелеет узел внизу живота, тяжелеют яйца и что возбуждение становится почти невыносимо-болезненным.       — Хэйдзо… я… пож… луйста-       — Я помогу, — шепчет Сиканоин, Кадзуху в шею мокро целует и опускает ладонь на его увитый венками влажный член, капающий смазкой. Кадзуха взъерошивается от прикосновения сухой ладони к члену, гортанно мычит, а Хэйдзо мягко оглаживает красную головку, уверенно трёт под уздечкой и, смыкая пальцы вокруг широкого ствола, быстро надрачивает, в темп движениям окончательно разъёбывая чужую дырку.       Хэйдзо кончает глубоко внутрь на пару движений ладони по члену Кадзухи раньше, бёдрами подаётся вперёд, продлевая ощущения феерического оргазма, и заставляет Кадзуху обкончать живот, собственную руку, заляпать стену и пол.       Каэдэхара чувствует себя, словно заново воскресшим — падает голой задницей на холодный пол рядом с каплями собственный спермы, откидывается растрепанной головой на стену позади и глухо бьётся затылком, хрипло дыша из-за пережатого в порывах страсти горла.       Кадзуха выглядит великолепно, и Хэйдзо не уверен, что тот сможет выдержать ещё один раунд. Когда как сам Хэйдзо себя за основание члена пережимает, чтобы не начать дрочить на похабную картину заёбанного и качественно отраханного Каэдэхары, в чьей заднице горячая сперма обволакивает стенки.       — Я знаю, о чём ты думаешь, — предупреждающе ровным тоном сипит Кадзуха и в своей манере мягко усмехается, вытягивая руки к бёдрам Хэйдзо. — Иди сюда. — Только не говори, что будешь меня убивать. Если я переборщил где-то, то надо было меня одёрнуть, или вырваться, или… — Я хочу тебе отсосать. Хэйдзо пропускает вздох и забирается пятерней во встрёпанные белые волосы. Багряные глаза, точно кленовый сироп, вдруг заставляют душу в пятки уйти. И Хэйдзо согласен на всё.