Братик?

На кухне повисла гнетущая тишина. Точнее таковой она была лишь для Вовы. Он уперся грязными ладошками в столешницу и замер. Его сковал страх, который до этого ютился где-то глубоко под ребрами, но как цунами выбросился наружу, стоило входной двери хлопнуть. Разумеется, мама даже не догадывалась, она не видела Лешу таким, каким мог его видеть незрячий Вова. И чем дольше они сидели в тишине, тем отчетливее Вова начинал ощущать дрожь. И чтобы избавиться от этого чувства, он чуть повернул голову туда, где по его предположению был Леша, и произнес:       — Мне нужно сделать домашнее задание, — в ответ тишина, — на понедельник… — добавил робко.       — Конечно. Домашнее задание, — прерывисто раздалось за спиной, от чего Вова вздрогнул и если бы не уперся в стол, то точно бы свалился с высокого стула. И следом:       — Тш-ш-ш, — чужие ладони легли на плечи и проехались вниз, до его собственных, сжали. Тяжесть чужого тела за спиной, заставила Вову податься немного вперед. Ему было ужасно стыдно перед самим собой и особенно перед мамой. Помимо страха, внутри, прямо в животе, скручивался тугой узел, заставляющий дрожать от нетерпения. Все это, что давал Леша — абсолютно новое для него. Никогда и никто прежде не разговаривал с ним таким голосом, не прикасался к нему с таким желанием. И это новое перемешалось с тем старым: благодарностью, трепетом, братской любовью, что возникли в первый месяц, когда Леша только появился в их доме. Да, Вове было страшно даже просто от этих мыслей, но этот страх никогда не был чистым, в нем всегда таилось что-то, чего он не понимал. Не понимал, пока старший не перешел невидимую границу тогда в ванной. Тот инцидент уничтожил его мнимое понятие о личном пространстве и безопасности в нем. Нет никакого «я» и никогда не было, потому что старший в любой момент мог просто возникнуть рядом и завладеть им, даже не прикасаясь. Сначала нос, а затем и губы оказались на открытой части его шеи. Теплое касание, а следом жадный вдох и обжигающий выдох, заставивший самого Вову задержать дыхание. В его голове прозвучал голос диктора с его любимого телеканала ВВС: «Высокоразвитое чувство осязания у акул похоже на своеобразный «вкус кожи» Пальцы сильнее сжали его ладошки, полностью игнорируя масло на них. Горячее тело за спиной никак не вязалось с бескомпромиссными словами диктора, ведь акулы холоднокровные: «Простого прикосновения акуле достаточно, чтобы сказать, подходит ли ей рассматриваемая добыча» Зубы впились в беззащитную оголенную шею. Вова взвизгнул и ошибочно дернулся вперед, не понимая, что делает лишь хуже, но он осознал это в туже секунду. Зубы… нет, клыки, самые настоящие клыки зверя вонзились в тонкую кожу, прокусывая ее, а стоило ему податься вперед, как его потянули назад. Клыками. И тогда он по-настоящему закричал. Казалось, что от крика задрожали окна и это словно привело демона в чувства. Зубы разжались, а его безвольное тело, за руки, потянули вперед, вынуждая сползти с высокого стула, встать на больную ногу, но лишь на мгновение, так как его тут же уложили грудью на столешницу.       — Тш-ш-ш, — прошипел Леша, толкая его дальше, чтобы он уперся бедрами в край столешницы. Его глаза безумно метались от кровоточащей раны на шее к собственным рукам, которые сжались на узкой талии. Человеческие силы покинули его, как только пришло осознание, что наконец они одни: он, его безумие и Вова. Явились силы истинные, а следом за ними и истинный лик — лик Зверя. Вова повернул голову, и когда его вновь толкнули вперед, он прилип щекой к холодной мраморной столешнице и тут же крупно вздрогнул: раздался звон слетевшей на пол посуды — дьявол расправил свои страшные крылья. На столе мог быть только его любимый младший братик. Сметя всю посуду со стола, Леша взялся за его вещи. Футболка разорвалась так, словно была из бумаги, но штаны нужно было оставить. Под ними нет белья, старший об этом позаботился еще вчера, но они были каким-никаким барьером, между ним и его обезумевшим разумом. Леша вовсе не хотел убить Вову, что могло случиться случайно, ведь в таком состоянии он не мог контролировать свою физическую силу. Поэтому он остановил взгляд на ране от укуса и с наслаждением придавив младшего своим телом, уткнулся лицом в прокус.       — Леш… — захныкал младший. Сжимая веки, он пытался сдерживать слезы и дрожь.       — Тш-ш-ш, — повторился Зверь, и Вова послушался. Втираясь лицом в его шею, старший размазывал кровь по своему лицу и его коже. Жадно вдыхая и слегка толкаясь бедрами в ягодицы младшего, Леша закатывал глаза от удовольствия. Он был возбужден еще с самого утра, но то, что испытывал сейчас — куда больше обычного желания. Потянувшись к другой стороне шеи, Леша прочертил кровавый полукруг своим лицом по его лопаткам и достигнув цели, вновь укусил. Крик младшего был подобен удару током: все внутри вздрагивало от удовольствия. В ответ на новую попытку вырваться, он сжал ладони на его талии с такой силой, что Вова вновь прекратил дергаться, но сдерживаться больше не мог и оттого заплакал. Но вдруг затих, с ужасом распахнув глаза, словно мог увидеть их в отражении, чтобы убедиться, что его тело ему не лжет — чужой горячий язык жадно принялся слизывать кровь прямо с раны. И вновь его фантазия безбожно дорисовывала то, чего на самом деле не было. К большим увесистым кожистым крыльям, что заслоняли его без возможности выбраться, острым нечеловеческим зубам, добавился еще длинный тонкий заостренный язык, который прямо сейчас занырнул в одну из ран от клыков, чтобы попробовать его плоть на вкус. Зверь смог отстраниться и оглядеть нанесенный ущерб. Кровавый след и раны — самое красивое украшение, что он мог представить на его дорогом любимом младшем братике. Ослабив хватку на талии, Леша с легким нажимом провел ладонью по его позвонку вверх, но не достиг шеи и не смазал линию крови на лопатках.       — Прости, я слишком сильно хочу тебя, — его поглаживания по спине стали почти ласковыми.       — Мне больно… — прошептал Вова.       — Будет еще больнее, но только первые пару десятков раз, — он вновь пригнулся, но лишь для того, чтобы оставить невесомый поцелуй на макушке. — Как только я смогу насытиться у нас получиться делать это по-другому.       — Я не хочу, чтобы было больно, — всхлипнул младший.       — Тогда ты должен делать так, как я говорю. Если ты еще раз попытаешься вырваться, говорить я с тобой больше не буду, — эти слова напугали Вову до ужаса. Последнее, что ему хотелось бы — близость со Зверем, а когда Леша молчал, то все его ужасные фантазии словно начинали оживать и он как будто вот-вот должен был почувствовать прохладную кожу крыльев и когти на пальцах, что вновь сжались на его талии.       — Нет! Я буду слушаться, обещаю! — жалко всхлипнул Вова.       — Хорошо, — загадочно отозвался старший и, словно это не он минутой назад вгрызался в человеческую плоть, мягко потянул его на себя. Младший послушно опустился на стопы, тут же зашипев от боли в ноге, но стоило повести плечами, и Вова забыл о ней, потому как прокусы горели огнем. Но он стойко терпел. Терпел и позволил отнести себя наверх. Леша принес его в свою комнату, и Вова был не против, единственное, что его тревожило — молчание. Судя по звуку, старший отодвинул ногой кресло на колесиках от стола и затем усадил его. Желание заговорить было, но младший не понимал, что ему теперь можно, а что нельзя, он ведь обещал слушаться. От звука стянутого с постели покрывала у Вовы вспотели ладони, хуже стало, когда чуть поодаль раздался звук вытянутого из тумбы ящика, какой-то неопределенный стук предметов, и повторный звук закрытия тумбы. Поджимая пальцы на ногах, Вова чувствовал мягкий ковер, но он знал, что ковер небольшой, не на всю комнату, только у стола, но почему же тогда он не может услышать шаги своего Зверя?       — Ты трясешься от страха? — вдруг раздалось прямо над ним, и Вова дернулся, абсолютно не готовый к такому.       — Я-а… — собственный всхлип прервал Вову, нервы сдали, и он снова заплакал. В его голове никак не укладывалось, настолько сильно происходящее казалось нереальным. Большая ладонь легла под подбородок и заставила поднять лицо. Горячий язык убрал несколько слезинок с влажной щеки.       — Как ты думаешь, почему я укусил тебя? — Зверь почти урчал, голос упал, Леша это не контролировал, он испытывал удовольствие глядя на покорного и сломленного младшего братика.       — Ты… ненавидишь меня? — удивленно просипел Вова, осознав это в этот же самый момент. Сердце гремело в его ушах, новая волна страха принесла с собой не сладкое предвкушение, а боль и разочарование, ведь ему до этого в голову даже не приходила такая мысль. Мысль о том, что двуличие брата связано исключительно с ненавистью.       — Ненавижу, — утвердительно произнес старший и прижался к влажным от слез губам своими. Жалко всхлипнув, Вова нехотя открыл рот, чтобы сделать вдох и тут же получил поцелуй. Противясь, он подался назад, прижался спиной к спинке стула, но Зверь не потянулся следом, но и руку от лица не отнял.       — За что? Разве я сделал тебе что-то плохое? — шепот — это все на что Вова нашел силы, ему казалось, что все конечности разом отнялись, а все, что от него осталось — это голова, которую Леша держал на ладони.       — Да, — старший отпустил и опустился вниз, развел его ноги и придвинулся.       — Что…? — выдавил из себя Вова. Он не сопротивлялся, не нашел в себе больше сил, только беззвучно плакал в ожидании страшной участи.       — Ты родился, — с удовольствием произнес Леша и наклонив голову уперся лицом в его живот, прихватывая мягкую расслабленную кожу губами и сжимая ладони на его бедрах. Он отлично ощущал, как Вова напрягся, явно ожидая нового укуса.       — Я не понимаю, — младший почти скулил.       — Ты родился таким идеальным для меня. Сломался, когда твоя жизнь только-только начиналась. Не познал ни дружбы, ни любви. Оказался заточен в четырех стенах с гиперопекающей матерью, которая не понимает, что своей опекой делает тебя лишь беспомощнее. Твои бывшие одноклассники давно забыли о твоем существовании. Отцу плевать на тебя, как и всем тем, кого они нанимали за тобой присматривать. Ты для них лишь сломанная вещь, за которой нужен особый уход. Вова знал все это. Знал, но старался об этом не думать. Жил сегодняшним днем, а по ночам, засыпая в одиночестве, душил в себе слезы. В его жизни не могло случиться никакого чуда, не было ничего, что он действительно желал или хоть немного хотел. Как только ослеп — умер, просто осознал это не сразу. Разговоры с психологом ему никогда не помогали, но если в детстве он говорил об этом маме, то, как только подрос — перестал. Никакая психотерапия и никакие таблетки не вернут ему прежнюю жизнь. Он навечно во тьме. Кошмары по ночам продолжались и днем, порой не мог отличить сон от реальности. Но все это закончилось, когда в их доме появился Леша. Нет, он не осветил его тьму, он стал ей. Все то, что так пугало, вдруг жадно протянуло к нему свои когтистые пальцы и ему лишь нужно сделать шаг навстречу. Он все еще плакал, не мог перестать из-за бури разных эмоций внутри, но на ощупь, приподнял руки и опустил их на плечи Зверя.