Николай все продолжал скрипеть пером, когда раздался стук в дверь. На пороге появились Яким и Пушкин.
— К вам Александр Сергеевич, — доложил слуга.
Гоголь вежливо привстал со своего места и поприветствовал поэта. Пушкин выглядел озадаченным.
— Мне придется попросить вас об одной услуге, Николай Васильевич, — начал он. — Она связана с большим риском. Если не захотите — я не стану вас осуждать.
— Какой услуге, Александр Сергеевич?
— Я не стал сегодня говорить всего на собрании. Даже среди участников нашего братства есть всего лишь несколько человек, в которых я абсолютно уверен. Вы — один из них. Да-да, Николай Васильевич, несмотря на вашу странную симпатию к Гуро.
Николай опустил глаза. Знал бы Александр Сергеевич о его сомнениях.
— И чего же вы хотите?
— Завтра я с большинством отправлюсь вроде как встречать господина Файоля. Только на самом деле его там не будет. Этим я надеюсь запутать общество Бенкендорфа и тех, кого они успели к нам внедрить. Собрание я провел тоже для отвлечения их внимания — все равно, думаю, они уже перехватили информацию о планах алхимика получить нашу помощь. А вы и еще пять человек встретите его и поможете скрыться.
— За мной тоже могут следить. И моё отсутствие покажется странным.
— Сначала вы пойдете вместе со всеми. Мы встретимся с человеком, который будет изображать господина Файоля, загримировавшись под него. На него и будет обращено все внимание людей Бенкендорфа. И пока они будут его арестовывать, вы скроетесь и пойдете туда, куда я укажу.
— А что будет с тем человеком?
— Что они могут ему предъявить? Изображать Файоля будет господин Абрамов, у него свои связи, он сумеет избежать проблем. Так каков ваш ответ, Николай Васильевич?
— Я согласен.
Разве можно отказать Александру Сергеевичу, когда он так доверяет? Пушкин сказал Николаю место, где будет ждать алхимик.
— До завтра, Николай Васильевич. Сегодня выспитесь хорошенько — задача предстоит серьезная. И не забудьте, что охотиться на господина Файоля может не только общество Бенкендорфа, но и многие другие. Проверьте оружие.
Александр Сергеевич ушел, оставив Николая в совершенно спутанных чувствах. Вдохновение для романа пропало, поэтому Гоголь, еще раз просмотрев свои записи, спрятал их в стол. Вчерашней ночью он и правда, как угадал Пушкин на собрании, не спал, поэтому решил, что вздремнуть будет хорошей идеей. Несмотря на волнение, Николай отключился, едва коснувшись головой подушки.
Черный коридор. Идя по нему, Николай периодически проходил мимо запертых дверей. Попытки открыть их ничего не дали. Наконец Гоголь вошел в просторный зал. Он был довольно темный, поэтому пришлось напрячь глаза, чтобы разглядеть, что в нем. Стены были чем-то оплетены. Нога наткнулась на нечто лежащее на полу. Отпрянув, Николай увидел толстый стебель растения. Еще раз посмотрев вперед, он понял, что зеленые побеги распределились по всему залу, и казались живыми, немного шевелясь. Гоголь ощутил подступающую тошноту.
Стебли пришли в движение и начали все больше заполнять собою пространство. Развернувшись, Гоголь кинулся прочь, но тут перед ним свесилась чья-то рука, на которую он едва не налетел. Николай в ужасе застыл и посмотрел наверх. Перед ним, опутанный стеблями, висел иссохшийся, словно мумия, человек. У Николая вырвался крик. Лихорадочно оглядевшись, он увидел, что среди стеблей темнели и другие фигуры, скрюченные и страшные. Побеги растений продолжали переплетаться, образуя в центре огромный набухающий клубок. Постепенно клубок начал вытягиваться и вскоре превратился в бутон. Его створки распахнулись, словно пасть хищного животного, явив цветок нарцисса. Через некоторое время оттуда вышел человек. В его внешности не было чего-то примечательного, кроме глаз — очень светлых, зеленоватого оттенка. Он подошел к одному из висевших людей и положил руку ему на голову.
— Маловато осталось, — сказал мужчина. — Совсем скоро понадобится новый.
Николай начал проваливаться вниз. Вокруг все стемнело, но видение, судя по всему, продолжалось. Спустя несколько мгновений он почувствовал, что куда-то приземлился.
Через мрак начали проступать желтые огоньки, которые вскоре превратились в свечи. Гоголь прищурился и понял, что лежит на полу и не может пошевелиться — что-то стягивало руки и ноги. Он поднял голову, пытаясь определить, где находится. Комната определенно была ему не знакома, и отличалась довольно пугающим оформлением — здесь преобладали давящие на нервы красно-черные тона. Багровые шторы из тяжелой ткани закрывали окна, не давая проникнуть ни малейшему лучику света снаружи. Черный шелк, драпировавший стены, глянцево поблескивал от темно-оранжевых всполохов свечей.
Николай обнаружил, что перед ним стоит высокое кресло, обитое алой тканью. Ворс ковра щекотал кожу обнаженного тела, с которого кто-то успел снять всю одежду. Николай почувствовал сильнейший страх. Это видение или реальность? Кто его сюда притащил? И что с ним собираются делать?
Николай начал извиваться, пытаясь избавиться от пут, но ничего не получилось. С трудом сев, он увидел широкие кожаные ремни, обвитые вокруг его щиколоток. Такие же прижимали руки к телу и сводили запястья за спиной. Если веревки еще можно попытаться перетереть, или прижечь свечой, то это… Крики о помощи скорее дадут его похитителю понять, что он очнулся, чем приведут подмогу. Ситуация выглядела безнадежной.
Ручка двери щелкнула и кто-то вошел в комнату. Сердце Николая бешено заколотилось, он обернулся и увидел… Гуро?! Следователь пришел спасти его, или комната принадлежит ему? Выражение лица Якова было как у охотника, только что поймавшего особенно ценную добычу, и не оставило Николаю сомнений в не самых лучших намерениях вошедшего. Подтверждала такой вывод плетка, находившаяся в руках у Гуро.
— Яков Петрович? — уже безо всякой надежды спросил Николай.
Гуро ничего не ответил, только слегка улыбнулся и прожег его взглядом черных глаз, отражение блеска свечей в которых напоминало адское пламя. Гоголь вскрикнул, когда Яков, подойдя к нему, довольно жестко схватил его за плечи, приподнимая и заставляя встать на колени. Сам похититель подвинул кресло еще ближе и уселся в него, закинув ногу на ногу и поигрывая плеткой. Легкая дрожь пробежала по телу Николая. В облике Гуро было что-то будоражащее чувства, аморальное, запретное, вызывающее страх, но, помимо него, еще и другие эмоции, в которых Гоголь не признался бы даже себе. Яков нагло рассматривал его, обнаженного и беззащитного, получая явное удовольствие от этого процесса.
— Ну что, Николай Васильевич, собирались и дальше мне мешать?
Николай не мог оторвать взгляда от длинных пальцев Гуро, проводивших между хвостами плети, поэтому не сразу понял, что ему задали вопрос.
— Что вы собираетесь делать? — стараясь, чтобы голос звучал тверже, наконец откликнулся Гоголь.
— Немного вас накажу. Вы, я надеюсь, окажетесь понятливым юношей и больше не полезете не в свое дело, — встав с кресла, Гуро провел пальцем по щеке Николая.
— Кто вам позволил это делать?! Отпустите м… — Яков прервал его возмущенный крик, вставив ему между зубов рукоять плетки и схватив за волосы, не давая повернуть голову, чтобы избавиться от предмета. Николай яростно дернулся, пытаясь вырваться, но это принесло мало пользы, а ремни от резкого движения жестко впились в кожу. Гуро еще крепче сжал кулак с захваченными между пальцами волосами. Гоголь сдавленно застонал.
— Вы не в том положении, чтобы высказывать претензии. Говорить теперь будете, только когда я разрешу. И не дергайтесь так, иначе сделаете себе гораздо больнее, чем я планировал изначально.
Николай попытался сказать, что думает о происходящем, но получилось нечто нечленораздельное. Он ненавидяще уставился на Гуро.
— Ох, Николай Васильевич, если бы взглядом можно было убивать, то я бы уже мертвый валялся у ваших ног, — рассмеялся тот, отпуская его волосы.
Гуро зашел Николаю за спину, все так же удерживая плетку и опустился на пол. Его ладонь легла ему на колено и стала подниматься все выше. Николай дернул ногой и подался немного назад, но Гуро только усилил нажим. Внутри волной начало растекаться сладостное чувство. Николай ужаснулся. Это невозможно! Разве у него может быть такая реакция?!
— А вам нравится, как я погляжу, — шепнул ему на ухо Гуро, после чего слегка прикусил мочку. Убрав плетку от лица Николая, он провел ею по его резко вздымающейся от порывистого дыхания груди, опускаясь все ниже и ниже, туда, где все сильнее нарастало напряжение, вызывая у Николая невероятный стыд.
— Яков Петрович, пожалуйста, прекратите, — попросил он.
— Прекратить? Сейчас? А вы-то сами этого хотите? — пальцы Гуро скользнули вслед за плеткой, от последовавших за этим прикосновений Гоголь изогнулся и вскрикнул.
— Разве вам неприятно? — поинтересовался Яков, наращивая темп движений. Учащенное дыхание обжигало пересохшее горло Николая. От осознания того, кто и что с ним делает, мутилось в голове. Кровь пульсировала в схваченных ремнями конечностях. Напряжение, наконец, нашло выход, и Николай упал в руки Гуро, практически ничего не соображая.
— Не расслабляйтесь, Николай Васильевич, мы еще только начали, — скользя пальцами по его коже проговорил Яков.
— Отпустите, Яков Петрович… — прошептал Гоголь.
Гуро развернул его боком, обхватил и прижал к себе. Легким движением он заставил Николая приподнять голову и посмотреть на него.
— Видите ли, Николай Васильевич, вы мне очень нравитесь. А то, что мне нравится, должно быть моим.
Голос Якова доносился словно издалека. Вокруг все закачалось, и Гоголь почувствовал, что засыпает.
Охнув, Николай резко подскочил на кровати. Гуро рядом не было. Ремни исчезли, черно-красная комната тоже. Он облегченно выдохнул. Все таки видение. Но к чему оно? Гоголь сжался и вцепился в одеяло.
Оба видения были ужасны, и он не мог решить, какое из них хуже. Насчет первого… Николай не сомневался, что там появился никто иной, как хозяин Олеси. Об этом говорил нарцисс, из которого тот возник. Скорее всего этот человек колдун или что похуже, и вскоре ему понадобится новая жертва. Для чего? И где его искать? Ответа не было.
Что же касалось второго, то о нем Николаю и вспоминать не хотелось. Гуро трогал его, не спрашивая согласия, явно не испытывая никакого стыда, нагло, аморально… И самое ужасное — ему это нравилось. А хуже всего было то, что все происходило у него в голове, и невозможно понять — это действительно видение, или плод извращенной фантазии? Николай не знал, как теперь сможет смотреть Гуро в глаза, если встретит его. Хотелось закрыться дома и не выходить больше никогда. Но так не получится — он должен помочь Файолю. Почему то при мысли об этом Гоголю становилось страшно. Дурное предчувствие нашептывало нечто мутное, но пугающее. В мрачном настроении Николай забылся тревожным сном и проспал до раннего утра, периодически вздрагивая и ворочаясь.
***
Якиму, похоже, передалось тревожное настроение барина, и он ворчал вдвое больше обычного, почему то совершенно не желая выпускать его за порог. Слуга напрашивался пойти с Николаем, но он ему, конечно, отказал. Завтрак не лез в горло. Поковырявшись в тарелке с кашей, Гоголь оставил попытки поесть, чем вызвал еще большее беспокойство Якима. Под его причитания он, наконец, вышел за дверь.
До обшарпанного дома на окраине города, с особой меткой — небольшим красным кругом на двери, каждый добирался своим ходом. Условный стук — два удара, пауза, три удара. Дверь открыл немолодой мужчина в поношенной одежде, с подозрительно бегающими глазами. Он пустил Николая внутрь.
Всего собралось 16 человек. Их ожидал щуплый, невысокого роста господин средних лет, с агатово-черными волосами, густыми бровями и темными глазами. Бородка-эспаньолка еще больше заостряла худощавое лицо с выступающими скулами и прямым носом.
«Сергея Львовича сейчас и мать родная не узнает. Вот это мастерство» — с восхищением подумал Николай об Абрамове, исполняющем роль Файоля. В обычной жизни волосы актера были гораздо светлее и отдавали рыжиной, лицо отличалось мягкой округлостью, что в сочетании со слегка курносым носом придавало ему добродушное выражение. «Как он смог так преобразиться?» — все продолжал удивляться Николай.
Ложный Файоль улыбнулся им:
— Приветствую вас, друзья мои! Пора начинать наш трудный путь.
Тревога, покинувшая Гоголя на время, пока он рассматривал Абрамова, вернулась вновь, заставляя все внутри него сжиматься в комок. Николай поймал на себе внимательный взгляд Андрея Сабурова. В число тех, кто пойдет к реальному Файолю тот не входил. Николай подумал, что с ним было бы спокойнее, учитывая мастерское владение Андрея оружием.
Они не особенно скрывались — это и не входило в их задачу, да и особой точки назначения у них не было. Через некоторое время путь им преградила карета. Сзади оказалась еще одна. Из обеих повыскакивали жандармы и схватили Абрамова. Тот закатил глаза и изобразил обморок.
— Какой нервный господин Файоль однако, — услышав знакомый голос, Николай захотел провалиться под землю. Гуро, неспешно вышедший из кареты, торжествующе оглядывал присутствующих. — Простите, милейшие, но вашего нового друга мы заберем с собой.
— Это по какому праву?! — возмущенно воскликнул Пушкин.
— Я вам не обязан объяснять, уважаемый Александр Сергеевич.
Абрамова погрузили в карету и вскоре представителей власти и след простыл.
«Неужели он поверил, что все могло получиться так просто?» — мелькнуло в голове у Николая. Даже если обман действительно удался, радости это не добавляло.
Конечно же Яков оказался не настолько глуп, чтобы не предусмотреть различные варианты развития событий. Интуитивно Николай почувствовал, что за ним следят. Он решил аккуратно выяснить, кто именно, но ничего не получилось. Все, что сейчас могли дать ему собственные способности — ощущение чужого пристального взгляда. Что ж, и это неплохо.
***
Несколько переодетых жандармов неотрывно следили за перемещениями Гоголя, стараясь держаться так, чтобы он ничего не заподозрил, но при этом не потерять его из виду. Тот периодически оглядывался — похоже, предполагал, что за ним будут наблюдать. Молодой человек не нашел ничего лучше, чем отправиться в отвратительный кабак, на втором этаже которого, к тому же, располагался бордель. Руководитель группы усмехнулся — вот будет смешно, если Гоголь действительно пошел напиваться, а не искать тайной встречи с кем-то интересным для Гуро, который дал им это задание.
В кабаке уже начиналась драка, спровоцированная каким-то пьяным оборванцем. Николай же, аккуратно оббежав буянивших, резво поднялся на второй этаж. Старший жандарм отправил пару человек наружу — следить за окнами. Таким простым трюком их не проймешь. Сам же он отправился вслед за Гоголем, но тот уже успел скрыться в одной из комнат. Ничего, через окно не ускользнет.
Снизу раздались вопли, по лестнице кто-то с топотом пробежал, и вскоре зачинщик драки, по пути отпихнув жандарма, влетел в коридор. За ним неслись разъяренные завсегдатаи кабака, швыряя в него пустые бутылки. Жандарму пришлось уворачиваться от нескольких, явно отклонившихся от цели.
Пьяный оборванец, увидев, что путь к отступлению закрыт, ринулся в одну из дверей, откуда тут же раздался женский визг, сменившийся затем такими цветистыми оборотами, что даже жандарму стало немного стыдно. Преследователи вломились вслед за ним. Судя по крикам «Где он!», дама из комнаты, несмотря на любовь к крепким выражениям, оказалась сердобольной. Вскоре она выгнала со своей территории всех непрошенных гостей. Оборванец остался у нее. Гоголь где-то затихарился.
Жандарм решил ждать. Через некоторое время дверь в уже знакомую комнату открылась, и дама, ласково подбадривая, вывела наружу оборванца. Судя по всему, она собиралась помочь ему покинуть кабак. Жандарм подумал, что пьяница выглядит особенно субтильным на фоне пышногрудой дамы. Спрятаться за ней не составит ему особого труда. Оборванец бессвязно бормотал слова благодарности.
Прошло уже длительное время, а Гоголь все не появлялся. Жандарма начали обуревать сомнения, когда Николай, наконец, соизволил выйти, обдав его волной перегара. На ногах он практически не стоял, держась за свою хихикающую подругу. Голову молодой человек уже не мог держать прямо, его спутанные темные волосы болтались, закрывая лицо. Жандарм последовал за парочкой. Спустившись, путана усадила Николая за один из столов и попросила принести ему бутылку вина. Тот отпил глоток, затем опрокинул её и повалился на стол. Так он и заснул. Путана похлопала его по спине и удалилась. Жандарму не давали покоя смутные сомнения. Он подошел к спящему и приподнял, вглядываясь в лицо. От увиденного его прошиб холодный пот. Это был не Гоголь.
