Я не понимаю, объясни мне

Знаешь, мой милый друг, я никогда не видел столько откровенной боли, сколько узрел несколько мгновений назад. Не говори мне, что я наивен, брат… Я знаю, что мир земной полон отвратных вещей, пороков. Ты говорил мне взглянуть на наше чадо иными глазами, увидеть недостатки, ведь ничего на свете не бывает идеальным, пусть это даже Божье творение. Без трещин, без надломов. Наверное, ты был прав, мне было так сложно это признать. Как мы могли так ошибиться, дав человеку волю к жизни, знания? Как можем наставлять мы их на правильный путь, лишенный злости, оберегать, если они истрачивают свою жизнь, даренную нами, впустую? Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, я чувствую твое недовольство сквозь тонкую пелену миров. Ты, должно быть, думаешь, что мы должны привыкнуть к такому зрелищу, что мы повидали так много похожего. Но я не могу. Неважно как часто я своими глазами наблюдаю за падением человека, падением надежды, мой свет мерцает с каждым разом все тусклее и тусклее. По велению зова, я прибыл проводить человека в наш мир, после срока, отведенного на похороны, как ты знаешь, эта работа не из легких. Так сложно уговорить неуспокоенную доселе душу последовать за тобой.… Искажаясь и волнуясь рябью, она корежится в муках прощания. Подлетает к каждому родственнику, поглаживает плечи и головы нематериальной рукой, призывая обернуться на немой клич. Я встречал лишь немного смертных, чьи души, пробыв несколько десятков лет в телесной оболочке, отсчитывая дни до кончины, были готовы к такому исходу. Измученные, уставшие от смертных мук, вуали теплого света были согласны на все, лишь бы покинуть бренную Землю. Смиренным и печальным взглядом провожали они свою семью до самого кладбища, а после гордо отказывались взять меня , своего проводника, за руку, на что я, конечно, ни капли не обижался. Бывали и другие. Подростки. Ты, я думаю, с ними хорошо знаком. Те мрачные, загнанные в угол, души, что мечтают умереть и выйти к нам раньше положенного срока. Дети снаружи и старики внутри, повидавшие, как они думают, больше, чем их родители. Прожигая жизнь, как мотыльки у пламени, у которых ход времени сравним с секундами, а может и того меньше, они запирают себя в клетке, пускают в себе корни одиночества, вместо того, что бы их пресечь. Отдаляются от матерей, и заводят дружбу с лезвиями или тонкими резинками на запястье. Как? Ты не знал? Об этом мне поведала та самая юная девчушка, лет четырнадцати с половиной, что я забрал с собой, не отчитывая, не смотря с осуждением, но неосознанно сжимая ее исполосованную кисть крепче. Когда она, молчаливо плача о родителях, машинально утирая слезы, которые так и не проступили на ее прозрачных щеках, подошла ко мне, все ее нутро впитало лишь горечь. Утраты, потери. Она не хотела умирать, не хотела разлучаться с родными, но так получилось. Она не могла даже оправдываться, глядя на то, как ее любимый пес топчется у ее собственного гроба, а старший брат в отчаянье опустил поводок и закрыл лицо рукой, словно пытаясь отогнать внезапную мигрень. Личико ее такое миловидное и по-доброму детское, кривилось, стараясь облегчить страдания плачем, звуками. Но теперь она лишена такой возможности. Душа, навсегда покинувшая тело, не может плакать. Отец погибшей девочки обнимал мать, хотя не чувствовал собственных рук, взгляд его устремился на безжизненное бледное лицо дочери. Мой брат, я смотрел на ее безжизненную оболочку, закрытые теплым красным бархатом руки и видел все насквозь. Изрезанные голени и запястья, слегка видимые ребра и синяки, покрывающие тело. А еще… Этот легкий, еле заметный привкус лекарств, витавший в воздухе. « Объясни мне. Я не понимаю» « Ты – Ангел. Как можешь ты не понимать?» - без упрека и малейшего любопытства, вяло ответила девочка. « Ты так хотела умереть? Но посмотри на них, они мучаются. Разве оно того стоит?» « Я не хотела умирать, возможно…» - потупившись, ответила она, опустив голову.- « …Просто жить тоже не могла.» Вот так, мой милый друг, люди нынче справляются со своими мыслями и желаниями. Они осознанно причиняют себе боль, голодают, доводят себя до исступления, пока в голове не зазвенит пустота, облегчая их гниющее существование. На которое… Они, впрочем, обрекли себя сами. На вопрос этой девочки о дьяволе и о его существовании, я промолчал. Возможно, я струсил. Глаза ее чистые, выцветшего синего неба, лишь слегка замутненные дыханием смерти, словно запотевшее стекло, взирали на меня с благоговением. Худые плечики тряслись от озноба, еще не ушедшего от ее прошлой жизни. В обмен на ответ, что она так жаждала услышать, я задал ей вопрос. Один единственный вопрос, который не носил в себе особого смысла. « Как думаешь, куда ты попадешь: в Ад или Рай?» Брови девочки нахмурились, рука слегка ослабила хватку. « Я думаю, что… В ад. Там мне и место… За все, что я сделала. Дьявол будет рад меня видеть..» Ты же все прекрасно понимаешь, ты слышал это не раз. Как и я. Все люди говорят, что достойны Ада, потому что после смерти к ним приходит осознание собственных ошибок. Им кажется, что они знали, к чему шли все это время, и что их ожидает. Зло только подстерегает их впереди. Наказание, вот что они заслужили. И неважно, пришло ли это понимание еще в течение жизни или же после нее. Только всем нам, ангелам, приходится раскрывать небольшую тайну, что знают только давно усопшие. Остановившись посреди серой дороги, окруженной лунным сиянием, я присел около человеческого подростка и прикоснулся рукой к ее прохладному лбу. Мне не пришлось произносить этого вслух, так как мой голос тихим шелестом отозвался у девочки в голове. « Дьявол здесь. » - сказал я, « И здесь.» - моя рука медленно очертила район, где когда-то билось ее сердце. « То, что ты называешь дьяволом, есть в каждом человеке.» Глаза девочки округлились, огонек понимания проскользнул в ее глазах, а на лице застыло выражение беспомощности. Я не обвинял ее за незнание или за неосторожность. Людям свойственно совершать ошибки, порой роковые. Невозможно представить, что чувствует человек, прежде чем покончить со своей жизнью раз и навсегда, оборвать все нити, да так, что не вспомнить, ни о родных, ни о красивом будущем, что могло бы ждать его впереди. Я обнял хрупкое тельце и легонько подтолкнул вперед. Ей больше нечего бояться.