Не слушай Ворона

Раздается глухой стук в тяжелую деревянную дверь, и тут же в просторную светлую комнату заходит высокий и сильный мужчина, одетый в грубую серую рубаху и простые синие штаны. — Дочери, девочки мои, пойдите сюда. Две девушки отрываются от дел: одна из них кладет резной гребень на комод перед большим зеркалом — предметом зависти подруг, другая, хмуря густые черные брови, перестает перебирать маленькие стеклянные склянки на столе. С большой неохотой старшая бросает свое занятие: разобрать стол она хотела целую неделю. — Сегодня купцы возвращаются в гавань: прогуляйтесь в порт, поглядите что везут, воротитесь — расскажете мне, что предлагают нынче. — А толку? — раздраженно вздыхает старшая. — Через пару дней все в купеческих лавках и посмотрим. — Рогнеда, не спорь: слушай, что говорю. Хороший товар еще заранее занять нужно! Откуда ты взяла охоту со старшими пререкаться… — качая головой, устало вздыхает мужчина. Сестра начинает дергать ее за льняной передник. — Да ладно тебе, давай сходим… ты в последнее время куда-то постоянно одна ходишь ведь! Меня не берешь! Рогнеда смотрит на Ярославу и взгляд ее теплеет. — Ладно. — Вот и славно. Дам вам на сладости… Глаза младшей сияют, как начищенные золотые монетки, а Рогнеда лишь усмехается: отец известный любитель подкупить подарками, как что-то нужно. Про себя отмахивается: мало ли, гости какие важные придут, может, они и вправду мешаться будут… — Славик, рот не разевай, собирайся лучше, в одной рубахе стоишь! Без тебя уйду! — Не-е-ет! — жалобно тянет она, ускакивая к платяному шкафу. Пока Яра выбирает, в чем отправиться в порт, отец тянется к тяжелому кошелю на поясе и отдает деньги старшей дочери: она точно сможет распорядиться ими честно, в справедливости Рогнеды не приходится сомневаться. — Только к черному кораблю не подходите, ради всех святых предков! — А у кого из… — Рогнеда привычно хмурится, как всегда, когда задумывается, но потом внезапно понимает, кого мужчина имеет в виду. — Опять ты за старое! Что тебе лично такого страшного Вороны сделали? Ты ведь никуда не выходишь без ножичка, который Ульрик привез и сторговал за бесценок! — Этот грубый варвар только в оружии толк и знает! Как будто ты не знаешь, что о них весь город говорит… ради моего спокойствия, не подходите. Хорошего, достойного человека вороном не накличут: я-то ладно, матерый волк, но вы! Легко на себя чужое проклятие переманите: не нужно вам этого, отмыться от черноты не сможете. А в ответ на недовольную тираду получает лишь тихое фырканье: — Иди уже, дай переодеться! Дверь хлопает, и мужчина исчезает, а Рогнеда задумывается. У каждой семьи в их дивных краях есть свой зверь-покровитель. Для различения людей часто так и говорят: «Ульрик из рода Воронов», «Сергей из рода Серых Волков»… но вот кто решил, что одни звери хорошие, а другие — плохие? На теле природы-матери у каждого свое место есть. Сколько раз она видела честных Лисов, смелых Зайцев, гостеприимных Змей, жестоких Кроликов, глупых Сов и изменчивых Псов — каждый раз убеждается в том, что родовой покровитель не значит ровным счетом ничего. А взрослые этого как будто не видят. «Мужа бы из рода Медведей девочке нашей подыскать… да кто ж согласится!», «Не может Белая Мышь с Черной Кошкой дружить! Задерут, загрызут!», «Жену из Волков брать — век несчастным быть». Глупости какие-то. Тут она опоминается и начинает собираться: скидывает фартук и быстро осматривает себя в зеркало. Рубаха простая — белая, но чистая, штаны не мятые, остается повязать широкий кожаный пояс, подвесить на него кошель, на шею не забыть накинуть шнурок с семейной руной, и можно в люди выходить. На лицо она старается не смотреть: за уродливыми шрамами сложно разглядеть что-то хорошее. — Рогни, завяжешь мне волосы? — вовремя отрывает от тягостных дум Ярослава и протягивает ей алую шелковую ленту. — У меня не получается так красиво, как у тебя! Бант получается пышный: сестра довольно крутится перед зеркалом, а Рогнеде впервые за долгое время не хочется пошутить насчет толпы женихов. — Идем. *** — Далеко еще? — спрашивает Ярослава, нетерпеливо осматриваясь по сторонам. — Ты что, на пристань ни разу не бегала? — удивляется Рогнеда. — Тебе совсем не интересно посмотреть на то, какие у наших купцов красивые корабли? Не хотелось поразглядывать цветные паруса? — Нет! — гордо задирает подбородок. — Я такими глупостями не занимаюсь! Рогнеда хохочет: — Да ты посмотри вокруг! Мы в таком удивительном мире живем, а ты… Вдруг на их пути возникает знакомый Рогнеде образ. На секунду она колеблется, смотря на светлые локоны, ниспадающие шальными волнами чуть ли не до колен, но потом женщина поворачивается, и все сомнения исчезают. Перед ними — Варвара, жена Ульрика. Черное закрытое платье она носит гордо, ни у кого не повернется подлый язык пошутить про всепожирающую тьму, хоть и будут рады смерти всего семейства Воронов — недолюбливают их в городе, не по душе им такое соседство. Люди считают, что они беды за собой несут, да совсем без них и не могут: Ульрик возит товар, какой только в его лавке достать можно. Другие торговцы локти кусают от зависти, вызнать не решаются: где же он такие вещи берет, с кем торгует, и что взамен предлагает? А чужестранец лишь посмеивается да топором боевым лихо поигрывает. У Варвары зелье на любую беду найдется: кажется, только благодаря ей род Воронов не начали открыто грязью поливать. А уж какие про сына слухи ходят… Ярослава боязливо ежится под ледяным голубым взглядом, Рогнеда хмурится. Отец своими рассказами уже успел застращать младшую сестру… — Доброго дня, госпожа! — здоровается Рогнеда. — Доброго, — улыбается Варвара. — Не в порт ли случаем идете? — А случаем и туда, — смеется Рогнеда. — Ваш муж сегодня возвращается? — И муж, и сын. Не против, если я с вами прогуляюсь им навстречу? Раз уж пути совпали. То-то младшего Ворона не видно в последнее время. — Что вы! Ярослава сжимает кулачки и отступает на шаг за спину старшей сестры. Хватает ее за рубашку, боится и словно шепчет: «Зачем?» — Не бойся, ничего тебе она не сделает. Веди себя достойно, Волки никого не боятся, — тихо говорит Рогнеда сестре на ухо и поддерживающе треплет по плечу. — Ты-то откуда знаешь, — бубнит Ярослава, но тут же встает прямо. — Что слухи, а что нет… Лицо Рогнеды на пару мгновений искажает выражение тоски и грусти. *** Отец хмурится, берет в руки склянку со стола и, глядя на густую зеленую смесь внутри, морщится так презрительно, что хочется стереть это выражение лица ударом кулака. — От колдовства и всей этой волшбы одни беды: не хочу, чтобы ты этим занималась. Да и что это… настоечки, припарочки, глупости какие-то. — Они целительные! — сердито возражает Рогнеда. — Хочешь сказать, что жизнь человеку спасти — это глупость? — Лучше бы ткать научилась, в хозяйстве от этого больше проку, чем от травок вымоченных в не понять чем. Девушка вспыхивает: отец каждый раз припоминает ей ткачество, когда хочет приструнить. Его лающий смех стоит в ушах, стоит вспомнить, как Рогнеда попробовала впервые, и на станке у нее вышло что-то невразумительное. И сейчас он, кажется, готов засмеяться. Рогнеда швыряет ему под ноги пустую стеклянную бутылку от злости и выскакивает во двор, не слыша басовитых окриков. Прочь, на улицу, куда глаза глядят, лишь бы не в одном доме с ним. Туман заволакивает небо, вечер начинает поедать день, птицы летают совсем низко: скоро быть дождю. Рогнеда приходит в себя, лишь оказавшись на рыночной площади, чуть не сбивает кого-то с ног. Торговцы зазывают к себе, но вяло, все уже начинают постепенно расходиться по домам. Тогда она впервые видит Варвару вблизи, рассматривает ее внимательно: женщина, выглядящая неприлично молодо для своих лет, улыбаясь, что-то рассказывает травнику и отсчитывает монеты на прилавке. В городе на нее смотрят либо с обожанием, либо с презрением и завистью: никто не может остаться равнодушным. Никакие черные одежды не омрачают ее правильное лицо, несмотря на холод глаз, из них лучится доброта. Многие мужчины пытались свататься к ней, но покорить сердце смог только воин с чужих суровых земель на севере. Рогнеда замирает: ни в одной госпоже города нет столько величия, сколько у нее. Варвара кожей чувствует чужой взгляд и оборачивается. Не торгуясь, платит, и подходит, а дальше все происходит, как в тумане. — Что-то случилось? — заботливо спрашивает она, осматривая Рогнеду. — Нужна помощь? — Я не…. — Пойдем. Совсем скоро будет ливень, дома мне все расскажешь. Варвара снимает тяжелый плащ из добротного бархата и накидывает на плечи девушки, натягивает на всякий случай капюшон ей на голову. Только после этого жеста Рогнеда замечает, что стоит в развязанной рубахе, домашних штанах и тряпичных туфлях, неподпоясанная, растрепанная: немудрено, такого человека на улице увидишь, сразу подумаешь о том, что приключилось что-то злое. На полпути Рогнеда резко опоминается. — А как же ваш муж? Варвара непонимающе смотрит на спутницу. — А что муж? — Ну… ничего если я приду? Господин Ульрик против не будет? Варвара смеется. — Муж в плавании вместе с сыном: кроме слуг в доме никого. А даже если бы и был, почему он должен быть против? Он всегда рад моим гостям и гостям сына, так же, как и я — их посетителям. — Если наш отец не в духе, никому никого приводить нельзя… — грустно вздыхает Рогнеда, потупив взгляд в землю. Черный терем Воронов снаружи кажется мрачным и неприветливым: слишком высокий для семейства из трех человек, он будто стремится пронзить небо острыми шпилями и тянущимися вверх крышами, работа приезжих мастеров, поэтому так сильно выбивается из рядов других домов города. Многие считают его страшной коростой на теле, бельмом на глазу — когда-то Рогнеда тоже так думала. Но сейчас, как только юная волчица заходит внутрь, так тут же тепло и уют обволакивают ее со всех сторон. Довольные жизнью слуги, искренне улыбающиеся своей хозяйке — такое редкое зрелище для родных краев! — Я не одна, со мною гостья, — улыбается Варвара, отдавая покупки на кухню. — Принесите квас и ужин, мы долго беседовать будем. Варваре не страшно рассказать про отца, который не поддерживает ее в начинаниях, не страшно поведать и про то, как он смеется над ней. Женщина даже просит служанку принести медовухи покрепче: сначала разговор идет тяжело, но после пары глотков становится проще. Вокруг Варвары собирается такая располагающая к себе аура, что язык развязывается сам собой: на мгновение Рогнеда даже думает, не колдовство ли это. — Это ведь благородное дело, жизни человеческие спасать… чтобы Волк да был против этого, — Варвара качает головой. — У меня к Сергею много вопросов. Ненадолго призадумавшись, она вдруг склоняется к гостье ближе и заговорщицким голосом предлагает: — Хочешь, я тебя зельеварению учить буду? — Вы… правда? — Почему нет? Сына научила, и тебя научу. Отцу твоему ничего не скажем: как достигнешь кое-чего, так он и смирится, думаю. Поворчит-поворчит, да успокоится. Приходи в любое время, тут тебе всегда рады. Ежели меня не будет, слуги подскажут, где искать, либо у мужа моего спросишь. Получить такое предложение от одной из самых сильных ведьм города… это большая удача и огромный подарок судьбы. — А вы раны не шьете? Ну или может знаете, кто шьет? — Я более искусна в заживляющих снадобьях. Простое что-то могу заштопать: с Ульриком и не такому научишься, но что-то серьезное… Но я могу подсказать, к кому можно обратиться. Змеев знаешь? Как не знать. К ним отношение немногим лучше, чем к Воронам, а живут они на окраине, поближе к лесу. — Тебе нужно к отцу семейства. Мы знакомы хорошо: про нас народ судачит почти одно и то же, потому и подружились. Светозар — мужчина добрый и поделиться знаниями не прочь. Знахарей в городе мало: боятся, страшное это дело, а ты смелая, он только рад будет. — И все же… вы правда хотите меня учить? Варвара кивает. — Я всегда двоих детей хотела: сына и дочь. Но… — взгляд ее грустнеет. — Прокляли наш с Ульриком союз злые языки: сына тьма пожирает каждый день, точит тело и душу, я не просто вижу его страшные муки, иногда я тоже их чувствую. От такого сердце у любой матери разрываться будет: чтобы не обрекать еще кого-то на участь похуже, мы решили не заводить детей. Так что будешь мне за дочь. *** После того дня Рогнеда, как только выдается свободный час, сбегает в черный дом. Теперь и со слугами здоровается, и с Ульриком теперь знается, хотя первые мгновения знакомства ей казалось, что пристальные зеленые огни глаз прожгут ее насквозь. Только с младшим из Воронов до сих пор не может поговорить. Каждый раз, когда Рогнеда прибегает на очередной урок к Варваре, он то уходит из дому по своим делам, то его уже нет. — Гордая вольная птица, — раскатисто смеется Ульрик, когда они садятся ужинать и приглашают Рогнеду за стол. — Как можно ее в клетке запереть? Погубить только. Я сам такой же, как позовет море и другие страны, так не удержишь. За воспоминаниями Рогнеда и не замечает, как быстро летит время, и они входят в порт. Корабль Ульрика сложно не заметить: только у него в гавани черно-красные полосатые паруса, а нос украшает фигура родовой птицы с раскинутыми к бортам огромными крыльями, в то время как остальные предпочитают светлые ткани и породы дерева, а фигуры посвящены либо женам, либо хвостатым обитательницам соленых вод. Разгрузка товаров в полном разгаре: множество сильных молодых и не очень мужчин перетаскивают ящики и выкатывают бочки, где-то слышатся бранные окрики, громкий хохот и хлопки, кто-то прямо на огромном причале заключает новые сделки, соленый морской воздух смешивается с запахом рыбы. Ярослава боится идти вдоль набережной, но с любопытством рассматривает происходящее кругом, хотя всеми силами старается делать вид, что ей безразлично. Варвара встает напротив судна мужа и ждет, когда он спустится вниз: корабль только причалил, и команда пока возится на палубе. — Сестра, пошли, — Яра тянет Рогнеду, но та стоит как зачарованная. Ульрик подходит к борту корабля и заметив жену, широко улыбается сквозь густую бороду, снимает с пояса и лихо крутит боевой топор в руках. Кинуть бы, Ворон уверен — жена с легкостью поймает, да людей слишком много, не попасть бы в кого… Птица на его плече громко и радостно каркает, бьет крыльями: женщина смеется. Вместе они спускаются на причал, и как только птица слетает на землю, то обращается человеком: не узнать в нем колдуна, младшего из Воронов, невозможно. Варвара рассказывала, что родился он в плавании, потому и назвали его чужим именем других земель: Домиником. — Ты тоже это видела? — шепчет Рогнеда сестре. Яра молча кивает головой. — Какой нечистой силе он душу продал за это умение… — вздыхает Рогнеда. Долгое-долгое время все верили, что раньше, когда еще не строились города, а люди жили в лесах, каждый мог обращаться своим священным зверем, но позднее люди прогневали покровителей, и в наказание родовые заступники забрали у них это умение. Но появляется Доминик, который легко оборачивается вороном, и картина мира, заложенная бесчисленными поколениями предков, начинает рушиться, ведь он — живое доказательство тому, что вернуть древний дар можно. Сколько не допытываются до колдуна волхвы, Доминик лишь посмеивается, но секрета не раскрывает. Радостная от долгожданной встречи семья ни на кого не обращает внимания. Ульрик крепко целует жену, мать треплет сына по русым, как у отца, кудрям. — Владимир! Шустрее грузи товар да в лавку неси, за что я тебе плачу! — громко командует капитан корабля одному из парней на палубе. — Я по жене слишком соскучился… Варвара шутливо тычет мужа локтем в бок. — Пойдем, Яра, — созерцать идеальную семейную картину сил нет, Рогнеда резко разворачивается, берет сестру за руку и уходит. Глава семейства Серых Волков жену в последний раз поцеловал — дайте предки памяти — на свадьбе, считая проявления нежности чем-то ненужным и мешающим «правильному» воспитанию детей и «правильному» укладу жизни. Лада вообще женщина мягкотелая и кроткая: никогда не перечит, боится малейшего повышения тона, да и в доме перед супругом показывается редко, но Сергея такой расклад более чем устраивает. Зайчиха как она есть — милая, пушистая, прехорошенькая, но трусливая и покорная. Сколько отец не увещевает и не угрожает, Рогнеда так и не называет Ладу мамой, впрочем, новую хозяйку это не волнует: к падчерице она равнодушна. Ярослава уже слишком многое понимает, не ровен час скоро и совсем малые братья выломаются в молодых волков и тоже начнут задавать неловкие вопросы. И на все ответы придется давать Рогнеде, потому что родители в лучшем случае отмахнутся от чужих слов. *** Маленькая волчица, пока еще щенок, сворачивается клубком на своей постели, заходится в рыданиях и не то подвывает, не то поскуливает. Рогнеда хмурится — хорошо, что сестра не видит ее выражения лица, — а затем наклоняется к Ярославе, гладит по плечу и целует в лоб. — Тш-ш-ш-ш… не плачь раньше времени. Я поговорю с отцом. — Он не послушает! Не хочу… я его даже не знаю! Я его никогда не видела! Я по любви хочу… Теперь становится ясно, для чего нужен был весь этот маневр с прогулкой в порт. Рогнеда зло сжимает кулаки: и ведь повелась! Хотя где-то в глубине души чуяла неладное… Без церемоний она входит в комнату отца, гневно хлопает дверью. И Лада тоже тут! Как мило… — Отец, какого… — шипит Рогнеда с порога, выпаливая все сразу. — Ты не имеешь права сватать Яру: она должна сама выбрать жениха! Это против традиций, ты не можешь вмешиваться в дела сердечные. К тому же, ей тринадцать лет! Лада от дикого, непочтительного тона глупо открывает рот, как выброшенная на берег рыба, но Сергей привык к крутому нраву старшей дочери. Он встает с обитого дорогой тканью кресла и смеряет Рогнеду строгим взглядом, та же упрямо смотрит в лицо мужчины: гляделками ее не застращаешь. Раздается усталый вздох: — Я ведь зла не желаю ей. К тому же, прямо сейчас никто не собирается выдавать ее замуж: подождем годик… — … и продадим в чужой дом как скотину. — Рогнеда! — возмущенно восклицает Лада. — Что ты такое говоришь! Мы не абы кому… — «Мы»?! — переспрашивает девушка, резко метая отвязанный с пояса нож прямо под ноги мачехе под ее взвизг. — Так ты еще и не против? Ах, ну разумеется, чего еще от тебя ожидать… думаешь, волчицей стала, раз замуж вышла? Рогнеда резко подается вперед и громко клацает не очень ровными от природы и островатыми зубами: трусливую душу Лады это почти выбивает из тела. — Твоя дочка рыдает во весь голос, охрипнет скоро, а ты тут стоишь, думаешь, как ее сторговать выгоднее. Пошла тут же и успокоила! — не терпящим возражений голосом велит падчерица и указывает на дверь. Даже отец ничего не успевает возразить: заговаривает, только когда супруга выходит. — Ты как себя ведешь с матерью?! Всякое уважение забыла! — Мне она не мать. Уважать мне ее не за что. Кто бы говорил вообще… — Молчать! — срывается Сергей. — Такая же невыносимая, как и… да я забочусь о благе нашего рода: что в этом предрассудительного? Тебя такую… — он обводит фигуру дочери ладонью, не решаясь произнести вслух. — Какую — такую? — Рогнеда мгновенно закипает и подбирает нож с пола, начинает опасно им размахивать, широко жестикулируя. — Давай, скажи! Ты же матерый волк, старший в роду, вожак, кого ты боишься? — Уродку, — выразительно цыкает Сергей. — Замуж никто не возьмет. Была бы хоть хозяйственная — так нет ведь! Пусть хоть Яра в хорошие руки попадет. Рогнеда выпадает в осадок, но не от оскорбления — мало у какой девушки в ее годы есть столько шрамов — а от второго обвинения. Видимо, отец забыл, как именно она тащит на себе домашние хлопоты, с которыми не справляются слуги, и воспитание младших, пока Лада в очередной раз ходит с пузом. — И так закрываю глаза на то, чем ты занимаешься, так ты еще и недовольна! Тебе стоит быть более благодарной… — Низкий поклон тебе, батюшка, за все твои слова добрые, за всю любовь неземную и тревоги о моем будущем. И, гордо выпрямившись, выходит из комнаты. К Ярославе возвращаться нет смысла: ее наверняка Лада утешает, да и не вышло у Рогнеды ничего… в тереме для нее сразу не остается места: Волчица выходит в люди. Уже совсем сумерки подбираются: на улице почти никого нет. Воздух свеж и прохладен, хоть немного сможет остудить жар внутри. На молодежной площади, недалеко от главной, девушка садится на пустую деревянную скамейку. Что делать? Вариант «смириться с волей отца» она даже не рассматривает: в чужие лапы против воли сестру не отдаст, даже если это значит зарезать всех сватов вместе с женихом. Но ведь можно малой кровью обойтись? Узнать, кто он, попытаться подговорить, заколдовать в конце концов! Только вот… Рогнеда-то далеко не ведьма. Что делать? К кому идти? Кто может помочь ей в таком сложном деле? Радует одно: время у нее еще есть. И его немало.