По имени.

Смычок осторожно проходился по натянутым струнам скрипки, осторожно и быстро. Каждое движение производило невероятно нежный и тонкий звук, заставляло всё в комнате молчать и вслушиваться в музыку, пытаться понять, что хочет донести автор. А автор, лишь прикрыв глаза, иногда переступая с ноги на ногу, продолжал движения рукой. Музыка резко прервалась, когда Кирияма открыл глаза, и взглянул в сторону двери, где стоял Сёго, прижавшись спиной к проёму. Кадзуо тяжело вздохнул и убрал скрипку в лежащий на столе чехол, а затем опять посмотрел на Каваду. – Папаша мой тоже музыкант... – вздох – Занят? Кадзуо медленно помотал головой. – Отец мой к твоим родакам приехал. Твои родители направили к тебе. Ты, кажется, сегодня не разговорчив. Впрочем, как и всегда. – взгляд Кавады падает на стоящий в дальнем углу комнаты холст на мольберте – Ты рисовал? Кирияма оборачивается, и издалека смотрит на свою же картину. Сёго медленно отходит от своего места и подходит к холсту. Кадзуо неподвижен, только глазами наблюдает за медленной походкой. Наконец Кавада стоит совсем близко к рисунку. Акриловые пятна самых разных цветов в одной куче, которые, если бы были звуком, то громкой какафонией. Жёлтый переливается в красный, красный – в синий, синий – в оранжевый, а оранжевый – в жёлтый. Некоторые не до конца размазанные кусочки краски, кажется, засохли, и теперь походили на маленькие объёмные вшитые шарики. Сама картина пахла акрилом и картонной бумагой, пусть и не сильно, но и не слабо. Сёго хмыкнул и повернулся к Кадзуо, который так же стоял, даже не сдвинулся с места, и просто наблюдал на реакцией. – Ты рисовал? – короткий кивок – Красиво. Выдавливая из себя лёгкую улыбку, Кирияма наконец застёгивает чехол от скрипки, и подходит к большому окну у противоположной стены. Кавада присоединяется, встаёт рядом с Кадзуо, опираясь локтями на подоконник, достаёт пачку сигарет из кармана, поспешно поджигает, и затягивается. Кирияма на него даже не смотрит, взгляд устремлён на природу за хрупким стеклом: на высокие леса, тёмно-зелёные, изредка покачивающиеся ветки деревьев, траву, усыпанную листьями. Парни стоят так несколько минут, пока Сёго не поворачивает голову в сторону стоящего рядом. Кирияма отвечает ему тем же взглядом, но более холодным, безэмоциональным. От этих глаз по спине бегут муражки, а по коже бьёт резкий мороз. Становится до безумия страшно, но где-то в глубине сердце ликует, душе тепло. Кавада улыбается. Затем, через секунду, уже смотрит на сигарету между своих пальцев. Боится смотреть на Кадзуо. – Кирияма, у тебя есть секреты? Кадзуо прикрывает глаза и усмехается, на секунду кажется, что он по-настоящему улыбнулся вопросу. Кивает. Кавада глядит в окно. – Хочешь, я расскажу тебе один из своих секретов? – голос предательски дрожит. Смешок. – Кадзуо, на самом деле... Ты нравишься мне. Тишина не становится чем-то необычным, но выражение лица парня становится незабываемым. Нет, не шок, отвращение, или что ещё, а спокойствие. Абсолютное. Кирияма громко вдыхает тяжёлый воздух, и выдыхает через зубы, смеясь. Но смеётся не злобно, может, нервно. Внутри Сёго всё падает. Реальность исчезает, лишь пустота, и неприятная боль в груди и горле. Но чувства меняются через несколько злосчастных секунд, сравнимых по длине с вечностью. – Взаимно, Сёго. Молчание. – Прости, назвал по имени.