Прожжённое время.

Ризу — младшая сестра знаменитых, а поныне верхушек организованной преступности братьев Хайтани, но никак не важная шишка криманильного мира крутившаяся в его центре, как её братья. Владение такой громкой фамилией хоть и несло для неё определённые риски и ставило клеймо неблагочестивости, однако вся её значимость, а вместе с тем и угроза, шли именно за именем отношений с Майки, как с лидером главенствующей группировки Японии; подмявших под себя не мало конкурентов и наживших немногим, но врагов. Она — та неприкосновенная ценность, тот единственный рычаг, заполучив который, можно манипулировать Манджиро, диктовать ему свои условия и вертеть им в своих интересах. По этому, если не впереди, то за её спиной, всегда был и будет кто-то третий. Тот, кому доверили её сохранность и безопасность. И к опеке над своей персоной, Ризу всегда относилась терпимо, с пониманием и уже не замечала теней следовавших за ней по пятам. Сейчас же — эта тень её раздражала. Она шла с ощущением, будто её ведут, как провинившегося ребёнка в сопровождении няни или подозреваемого в компании конвоира. — И зачем за мной надзор? Молчаливый провожатый сопроводил Ризу до парадной на первом этаже и толкнув стеклянные двери, как и положено, вручил женщину ожидающей стороне. Переступая порог, она недовольно запустила руки в карманы толстовки напряжённо натагивая внутренние подкладки. — В Тосве оптимизация. Многих проверяют. — обменявшись сухим взглядом с «коллегой» и не только, без оглядки на неё заверил Ханма. Прозрачная плотная дверь сомкнулась за их спинами и телохранитель вернулся к прямым обязанностям — оберегать верхушку Тосвы. — Но только не тебя, да? — иронично заметила женщина. — Ты же у нас зам зама. — осадок от приставленной к ней слежке, заиграл в голосе новыми красками обиды и желчи. Гору на горизонте не видно и по его отсутствию, Ризу усекает, что её водителем в обратную сторону видимо назначен Ханма. — Да. — может долговязый и оценил её колкость, но виду не подал. — А ты женщина босса. С тебя больше спрос. Нарочно подмеченная правда заставляет поморщиться. Больше Ризу никак не реагирует, в пол уха продолжая следить за навязанным против её воли собеседником. — Что с ним будет? — спрашивает она. В конкретизации личности нет необходимости. Раз они вычислили в каком кабинете её искать, на все триста процентов, у них на руках имелись все материалы на её доктора. Начиная с того, где он родился и заканчивая тем, какой зуб по счёту удалил последним. — С кем? — Шуджи обернулся. — С Докторишкой? Зависит от твоих с ним дел разумеется. — смеряя её сног до головы спесивым оценивающим взглядом, задержав особое внимание на поглядывающих из под широких штанин белых кроссовках и тормознув на побледневшем лице, мужчина выводительно выгнул бровь. — Паршиво выглядишь. Забыла попудриться или подцепила инфекцию? — с лицом неизменно безразличным, виртуозно язвя, бесцеремонно осведомился Ханма, косвенно любопытствуя её истинным нахождением в данном учреждении. — Я залетела. — намеренно игнорируя подоплёку его вопроса, напущенным притворством легкомыслия признаётся Ризу. — И меня подташнивает. — добавляет с различимым оттенком недовольства, сглатывая терпкую слюну, проклиная начавшийся недавно токсикоз, ставшим для неё лишним напоминанием её нерадостного положения. Запуская руку в карман стрельчатых брюк, долговязый красноречиво закряхтел. Новость его очевидно позабавила. — Занятно, припоминаю что-то подобное. — обронил насмехаясь своим мыслям и искусно выкусил зубами сигарету. Раскрытая ладонь повисла на уровне его груди, речисто требуя поделиться. — А тебе можно? — кинув на неё невпечатлённый взгляд, на пару тройку секунд сомневаясь в правомерности своих же действий, Ханма задержал в воздухе ламинированную пачку. Пальцы Ризу зависли над открытым блоком, а веский убедительный взгляд на нём. И когда его волновала чья-то обременённость? Точно, никогда! — Плевать. — стукнув пальцем по донышку картонного блока, Шуджи преподносит вылетевшую сигарету. — Я тебе не давал.

22:48

В гостиной темно. Ризу намеренно не включала освещение, стоя в свете одиноко горящего торшера перед окном, бесцельно рассматривая ночной город с высоты птичьего полёта. Удивительно, но в комнате с комфортной температурой ей зябко и она обнимает себя за предплечья. Тоска завладела её сознанием или моральное истощение, она уже и сама не разбирает. Раскрыв беременность перед Майки, Ризу облажалась по крупному. Проговорился ли доктор о том, что она собиралась избавиться от ребёнка она не знает, но знает, что теперь это и не важно. Как-то так сложилось, что вопрос о контрацепции между ней и Майки, остался незатронутым изначально. Их первый раз случился под стихией зашкаливающих переживаний, настолько непредвиденный и спонтанный, что они тогда и думать не задумывались о защите. В последующем, Ризу сама себя удивила своей беспечностью. Испарением своих же убеждений, что в первую очередь ответственность лежит на девушке, потому как парни в этот момент, по большому счёту, думают совершенно другой головой — до момента пока они не удовлетворят свою потребность, им до пизды куда там могут просочится их сперматозоиды. Так и было. Почти два года. Ведь они с Майки так и продолжали предохраняться через раз. Удача, не иначе. Чудо, что Ризу не пополнила список залетевших подростков страны. Её здравомыслие и ответственность вошли в зрелую фазу лишь к девятнадцати годам и заботу о контрацепции в их паре, она полностью взвалила на себя. Своё решение Ризу не скрывала, но отдельно об этом тоже не сообщала. И вскоре, глотать таблетки по утрам в ванной, стало обыденным ритуалом, своего рода традицией, за которой всё чаще её заставал Майки. И всё бы ничего, но с годами его пристальный взгляд — прекрасно осознающий предназначение белых пилюль, стал тяжелее, а ответственность, ограничивалась теперь не одним только возрастом. Токийская свастика разрослась и от байкерской банды с благородным идеалами ничего не осталось. Она изменилась. Стала аморальная, преступная и опасная. Такими же стали его участники. Стычки переросли в серъёзные разборки, мелкое мошенничество — в крупные махинации, драки — в убийства. Обстоятельства в которых они живут, не предполагают появление ребёнка и они не думали даже о возможном их появлении, не планировали заводить. Привыкли к друг другу и им вполне достаточно. Но Ризу знает Майки слишком хорошо и знает, что раз в её чреве его ребёнок, он захочет его оставить. В желании своём заглушит направленный на неё гнев, закроет на неувенчавшуюся успехом попытку аборта глаза и простит её. Знает, что наверняка выслушает, но в итоге не оставит ей никакого выбора на оспорение и решит всё за обоих. И пока она ждёт его, эта правда оставляет в ней лишь загустевшую усталость. Ломаная траектория света освещает часть дивана и столика, отбросывая на окно свою расплывчатую тень, мелькает в стекле и пропадает так же быстро, как и появляется. Заставил томиться почти весь день... Смутный окрик чутья, предчувствие опасности входят в противоречие с воцарившейся в душе апатией и Ризу затылком чувствует его взгляд на себе, но заговорить с ним нет ни сил, ни желания. Секунды отмеряют тишину. Майки молчит, Ризу не оборачивается. Проходит несколько долгих минут, прежде чем мужчина проявляет инициативу и близится к ней. И обоим известно, что каждый его безвучный шаг избавляет её от любой вины перед ним; за что злился перед этим, за что отталкивал и она снова для него незапятнанная грязью часть его самого. Майки снимает с плеч чуть ли не сросшееся с ним воедино чёрное пальто и опускает его на плечи Ризу. Оно тяжёлое, и на самом деле кроваво-красное. Настолько красное, алчно вобравшее в свои переплетение каждую алую каплю от ударов своего хозяина и выпущенной им свинцовых пуль, что обработай его люминоломи освети ультрафиолетовым фонариком, окраплённое кровью своих жертв — оно вспыхнет так ярко, без единой плеши. Но Майки не замечает этого и продолжает согревать им, укутывая теперь уже не только Ризу. Ненормальное, давно стало нормальным. Он обвивает её сзади и укрывает холодные ладони своими, а она молчит, позволяя ему гладить озябшие пальцы, понимая, что эти примиряющие прикосновения необходимы им обоим. В его тисках заключена его любовь, его покровительство, поддержка и пусть их взгляды рознятся, она нуждается в них. — Он там? — вопрос — утверждение тёплым шёпотом влетает в правое ухо, а рука Майки опускается ниже, ощупывает и деликатно придавливает живот. Слова доктора служили правдивым подтверждением её положения, но он словно хотел убедиться самолично, ощутить слабую связь, с которого только-только начинается его род и зарождается посеянная им жизнь. — Почему не сказала мне? — Прости. — несколько недель назад она и представить не могла, что они затронут эту тему. — Ты хочешь его? — Не знаю, я не думал об этом. — он ластится к ней, прижимается как можно ближе и в его нежных движениях прослеживается некая жадность и хищность. Каждое его слово растягивается, словно он под действием сильного наркотика, а осипший в шёпоте голос теряется в её шее и распущенных волосах. Может и не хотел раньше, но теперь желает страстно и такой ответ сердце отказывается принимать, и рьяно протестует. До последнего, Ризу хочет верить, что они сойдутся во мнениях, но прикованная ладонь Майки к её утробе и его неизменный уверенный тон, выдалбливают эту слабую надежду из её сознания и мажут на губах привкусом горечи. — Майки? — Мм? — Ему не место среди нас. — спокойно и очень тихо проговаривает Ризу. — Боишься, что я не смогу защитить вас? По этому ты разнесла здесь всё? — поглаживая большим пальцем живот Ризу, Майки мажет носом по её щеке. Он нежен с ней, но его нежность непостоянна, так же, как и его терпение. — Я боюсь жизни, что ему достанется и будущего, которое оно несёт. — не уводя взора с возвышающихся высоток, пустым тоскливым голосом произносит Ризу, оставляя последующий его вопрос без ответа. — Не хочу чтобы он стал разменной монетой в чьих либо руках. — она высвобождает державшие её в неутихающей тревоге переживания и на душе становится немного легче. Она и сама не догадывалась, как ей было необходимо сказать ему об этом и после не услышать его разочарования. Не притворствовать и открыто произнести слова, что ребёнок в их беспокойной и безумной жизни совершенно нескладывающийся пазл. — Этого не будет. — привычно уверенно-монтонным голосом отвечает Майки и от его слов на лице Ризу распускается болезненная полуулыбка. — Ты не можешь этого знать. — Я всё сказал. — резанул Манджиро убирая руки с женского тела. — Хватит об этом. — целуя её в лоб с ощутимой отчужденностью — вкладывая в свой отрывистый поцелуй отпечаток безоговорочного единоличия, мужчина разворачивается. — Ложись спать. — Куда ты? Он останавливается. — Я больше не уйду. — пожалуй, даёт ответ на самый терзающий её вопрос и оставляя стоять одну, теряется в тени по направлению к ванной.