Чужая корона

Диомид уже запечатывает письмо алым воском, когда Квентин заходит в комнату. Поднимает от стола жёсткий, придирчивый взгляд, толкает миниатюрный конверт по столешнице в сторону Квентина. Упасть письмо не успевает, резко прижатое кончиками пальцев. — Ты опоздал, мальчик. Квентин, извиняясь, молча склоняет голову. Оправданий от него не требуют, а конверт тянет рассмотреть поближе. — Получится вскрыть и затем запечатать снова, не сломав печать? Получив разрешение, Квентин без смущения мнёт бумагу в руках. Тонкая и рыхлая. Будь она чуть более гладкой... — Можно, ваше Высокопреосвященство, если подойти к этому с должной привычкой, но я не сумею, — честно признаёт он. — Тебе и не нужно, — хмурится Диомид. — Не хватало, чтоб ещё мой собственный секретарь шпионил за мной. Квентин ещё раз послушно склоняет голову. Это не подозрения, это всего лишь предисловие к какому-то разговору. — Что я должен сделать? — конверт отправляется в широкий рукав и исчезает, словно не было. — На сегодняшнем праздновании отдашь Первому маршалу раньше, чем он начнёт озвучивать новые назначения. Квентин понимающе кивает. — Нужно объяснить тебе, что ты нашёл бы, вскрыв письмо? — Ваше Высокопреосвященство попросит Первого маршала не назначать генералом Дельгадо, и, возможно, пропустить ещё несколько назначений. — Думал об этом? — Диомид складывает руки на животе, переплетая пальцы. — Когда армия вернулась из-под Каданы. — И что надумал? — Герцог Алва не подчинится, — Квентин старается произнести это ровным голосом. Ничем не выказать заинтересованность. Диомид не удивляется. Даже не начинает хмуриться сильнее. — Иди. И оденься на приём подобающим образом. *** «Подобающим» подразумевает светское платье. Ещё не принятый сан накладывает достаточно мало обязательств. Ещё меньше их, если понимаешь, что церковь — это политика, а не благочестие, приправленное молитвами. Квентин раздраженным щелчком пальцев расправляет накрахмаленное кружево рукава. Завитые крупными локонами волосы щекочут шею. Несколько заинтересованных женских взглядов оглаживают его с ног до головы. Он вежливо склоняет голову в ответ, даже не попробовав приподнять уголки губ в слабой улыбке. Первый маршал пользуется достаточной популярностью, чтобы не пытаться прорваться сквозь восхищенную толпу собеседников. — Как вы находите юную наследницу графа Бэллами? Доброго вечера, Квентин, — Борн придерживает его за локоть, вынырнув словно из ниоткуда. — Молодой леди чрезвычайно идёт розовое, — осторожно произносит Дорак. — Вы более чем сдержанны в своих суждениях, друг мой! — Не удивляйтесь, — вмешивается в их беседу третий голос, — Квентин Дорак не любитель женских туалетов, и в скором времени планирует стать новым отцом церкви. Не вашу ли руку мы будем целовать, когда достопочтенный Диомид... — Его Высокопреосвященство в добром здравии, Френсис, но я передам ему ваше искреннее трогательное беспокойство, — Квентин оборачивается. Крупные пряди волос рассыпаются по плечам. Раздражают. Герцог Алва приехал из-под Каданы коротко остриженным. Мимолетная прихоть или вызов? Высокие, резкие скулы стали ещё выразительнее. Пару недель высший свет ещё будет оказывать вялое сопротивление. Но на следующем приёме во дворце завитых кудрей точно поубавится. — И как вы верно припомнили, духовным лицам дуэли недоступны, но сан я ещё не принял, — Квентин хочет верить, что сам не меняется в лице, пока его случайный противник краснеет некрасивыми пятнами. Но вздрагивает от неожиданности, когда на напряжённое плечо ложится ладонь. — Господа, — глубокий спокойный голос Алвы не звучит вопросительно. И фраза не имеет никакого более продолжения. Первый маршал не пытается изменить русло беседы, он пресекает еë на корню, словно рубанув наотмашь саблей. Впрочем, это ненадолго. Любопытная толпа вновь оказывается вокруг, только теперь уже сомкнув кольцо вокруг Квентина. Он вкладывает письмо в чужие сухие шершавые пальцы, стараясь скользить взглядом по лицам окружающим, но не поворачиваться. Алва не склонен проявлять такую деликатность. Он легко надламывает печать у всех на виду. Квентин мимолётно морщится, но сразу придаёт своему лицу равнодушное выражение. — Вы знаете, что здесь написано? Умнее всего было бы ответить «нет, монсеньор», глупо по-девичьи взмахнуть ресницами и избавить себя от чужого пристального внимания. Приятного или нет — Квентин не успел решить. — Могу предполагать, — уклончиво соглашается он. Алва почти на голову выше. Резкий, угловатый, хищно и спокойно глядящий сверху вниз. Квентин ощущает себя загнанной в угол мышью, крошечной и беззащитной. Но ощущает и то, что его рассматривают лишь с поверхностным интересом. Без неприязни, без злости, как найденный на берегу замысловатой формы камешек. — Вы чем-то разозлили Диомида, раз он решил отправить вас ко мне с этим? Квентин все-таки непонимающе взмахивает ресницами. Это не спасает, от него ждут ответа. Ладонь соскальзывает с плеча, но удерживает за локоть, вроде бы непринужденным жестом, словно в пылу беседы, но если бы он захотел вырваться из этой хватки... — Боюсь, что наоборот. Его Высокопреосвященство верит, что я справлюсь с этим поручением, не понеся потерь. Герцог Алва усмехается, криво, одним уголком рта, но это все равно не злая улыбка. Она намечает морщины у висков. — С моей стороны было бы преступно подорвать веру его Высокопреосвященства, ведь не в последнюю очередь на ней держится Талиг. — Это значит, что вы согласитесь? — удивление тоже нужно было сдержать, но рядом с Первым маршалом Квентин ощущает себя сбитым с толку мальчишкой. — Это значит, что вы справились с поручением, ускользнули от моего возмездия и можете пригласить на танец одну из молодых дам. Только выбирайте осторожнее, ваш алый с золотом камзол требует самых изящных сочетаний. — Я выбрал, — негромким шёпотом отвечает Квентин, глядя в жесткую прямую спину. Этим вечером Первый маршал производит Дельгадо в генералы. На Диомида он не кидает даже взгляда. Тот тоже никак не выказывает своего неудовольствия. Квентин приглашает на танец первую подвернувшуюся под руку даму, одетую в чёрное платье с кружевом. Не юную деву, но ему в целом все равно. Что действительно всерьёз его занимает, так это желание сбежать из ярко освещенной залы и стянуть спутанные волосы лентой. *** Его присутствие на встречах Диомида с герцогом Алва, кажется, никому всерьёз не требуется. Ему не поручают ни единой мелочи, даже шадди подносит молчаливый слуга-монашек. Его мнения не спрашивают. Сам Квентин тоже не пытается играть в приятного собеседника. У него нет иллюзий по поводу того, что от него требуется. Слушать и учиться, чтобы когда-то позже постараться оправдать возложенные на него надежды. Слушать герцога Алва приятно. Непозволительно терять нить разговора, но спокойный мелодичный голос убаюкивает настолько, что иногда перестаёт казаться страшным смысл произносимых слов. Этим голосом он отдаёт приказы к наступлению, и армия сметает чужую. Этими пальцами, беззвучно постукивающими по краю чашки, сжимает эфес шпаги. Нет, не только лишь это. Никто не живёт только для того, чтобы убивать. Этими пальцами он касается волос герцогини или гитарных струн, или выглаживает влажную морду лошади. Этим голосом признавался когда-то в любви, допустим, не вчера, не сейчас, но все мы были влюблены хоть однажды. Или не признавался, а цинично убеждал, что это лишь раз, один раз, словно полуденный сон, а дальше... Квентин переплетает пальцы, с силой сжимает их и заставляет себя расслабить плечи. — Слишком рано размышлять об этом, — возражает кардиналу Алва. — И я думал бы скорее о союзе с одной из приграничных стран. — Наши позиции среди собственного дворянства слишком слабы, а вы хотите расшатывать их сильнее, представив им королеву, привезённую из-за моря. — Не хочу, — пожимает плечами Алва. — Я уже сказал, что мы пытаемся загадывать слишком далеко. — У вас, кэналлийцев, вошло в привычку заключать браки по капризу отпрысков, позабыв о политике. — Вы правы, — Алва неожиданно легко улыбается и бросает взгляд на Квентина. — Своего сына я не собираюсь ни с кем насильно обручать. Но Фердинанд... Ему такие вольности недоступны, это мы понимаем оба. И тем не менее рано... Они продолжают спорить, кажется, даже и не собираясь сегодня прийти ни к какому итогу. А Квентин пытается успокоить заполошно колотящееся сердце. В этот раз он впервые сам отсылает жестом услужливого слугу и провожает Алву один. Тот ничему не удивляется. Гравий садовой дорожки хрустит под ногами. — Герцог Алва? — Говорите. — Кардинал напомнил вам, что... что в ваших краях несколько иные традиции... — Традиции везде одинаковы, Квентин, и союзы заключаются на войне или на свадьбе, других способов пока не изобретено. — А как насчёт вас? Вопрос удивительный по своей бестактности, допустимый разве что между двумя совсем близкими друзьями. Но Алва не удивляется. — У моряков есть песня. Красивая, но спеть её вам я не возьмусь. Она о тех, кто ожидает нас дома, и встречает, выбегая на крыльцо, когда мы ступаем на берег. — Ждать — не означает любить. — Эта мысль занимает вас так всерьёз? — Не эта. Иная. *** Чашки ещё не успевают убрать к тому моменту, когда Квентин возвращается. Он подхватывает чужую, взбалтывает бурую муть. — Собрался гадать, словно лоточница на рынке? — недовольно одергивает его Диомид. — Ваше Высокопреосвященство... — Что такое? — Его величество ещё слишком юн, чтобы оставить наследника. — Но ты вернулся не для того, чтоб озвучивать мне очевидное и мыть чашки. — Я думал о том, что его величество, да простится мне, пока не обладает теми выдающимися качествами, которые есть у герцога Алва. Вероятно, в силу юного возраста. Но вас это никогда не беспокоило? — Подойти сюда, мальчик, — зовёт его Диомид. Квентин приближается, уже понимая, что совершил ошибку и ступил на опасную почву. Его никогда не наказывали в детстве дома, и Диомид никогда при нём не позволял себе ничего страшнее язвительного ворчания. Но сейчас нарастает ощущение, что его ударят. Диомид жёсткими пальцами удерживает его за подбородок, заставляя поднять голову. Несколько секунд пристально смотрит в глаза. Квентин не отводит взгляда. — Герцог Алва лучшее, что могло бы случиться с Талигом. И случилось. Но когда ты попытаешься стравить их с Алисой... Это ударит по тебе первому. Имей терпение ждать и прояви смирение, достойное служителя церкви. Квентин послушно кивает и даже бездумно позволяет втянуть себя в показательную молитву о смирении. *** Только дело не в гордыне. Ему снится Алва, освещённый яркими солнечными лучами, белозубо смеющийся, украшенный алыми цветами, словно языческое морисское божество. Квентин нерешительно протягивает руку, и его ладони в ответ касаются сильные сухие пальцы, сжимают, тянут за собой. Тонкая хлопковая ткань рубашки, горячие каменно твёрдые плечи, ровный золотой загар, темно-карие глаза, смотрящие насмешливо и понимающе. Отчего даже чувство стыда переплавляется в томительное ожидание. Он просыпается и пытается удержать этот сон. Конечно же, невозможный в реальности. Но можно однажды обмануть себя, когда двери заперты на засов, а утро слишком ранее, чтобы хоть кто-то в доме успел проснуться. Квентин проводит пальцами по груди, не представляя, с чего начать. Утренний сон, так легко всколыхнувший чувства, не даёт больше, чем зарисовка треугольника голой кожи в вороте рубашки. Но ладонь все равно скользит под душное одеяло, а тело легко толкается навстречу. На дне чашки он увидел солнце. Жаркое. Южное. *** — Как вы находите своё новое положение, Квентин? — кажется, герцог Алва всерьёз заинтересован его ответом. Он кидает короткий взгляд между ветвей, затем возвращаясь к своему занятию. Вишни тёмные, крупные и глянцевые, Алва собирает их в ладонь. — Весьма удобным с одной стороны, господин регент. — С какой же? — Вы не сможете вызвать на дуэль духовное лицо, что позволяет мне достаточно вольности в изложении своих мыслей. — А у вас есть мысли, за которые стоило бы бросить вызов? Алва шутит, но цепкий взгляд карих глаз все равно удерживает взгляд Квентина. — Есть. У нас дома в саду тоже растут вишни. Знаете, Алваро, мне приходилось пару раз видеть, как слабое, не способное прижиться деревце садовник выкорчевывал с корнем. А на взрыхленную таким образом землю высаживал новое. Если не успеть сделать это до первой жары, до цветения маков, то и второе дерево погибнет. Поэтому нельзя оставаться в нерешительности. — Вы обсуждали свои воспоминания о доме с кардиналом Диомидом? — Алваро отстраняется от дерева, теперь его лицо видно отчётливо, не перечеркнутое сетью веток, но все равно нечитаемое. — Боюсь, что наши с кардиналом взгляды на содержание сада не совпадают. — Вы ожидали, что и наши с вами взгляды не совпадут достаточно сильно, чтобы стать причиной для дуэли. И тем не менее решили рассказать. — Нынче я избавлен от поединков и умею быть убедительным, господин регент. — Протяните руки. Он протягивает ладони, не понимая, чего ожидать. В какой-то мере иррационально боясь, что прямо сейчас на них сомкнутся несуществующие оковы. Государственная измена. Тёплые глянцевые вишни легко просыпаются в ладони, их много, столько, что удаётся удержать их, но и только. Он так и остаётся стоять, непонимающий, внезапно парализованный и лишённый возможности прикасаться. — У молодости есть всего один порок, Квентин. — Опрометчивость. — Нет. Иллюзия, что все идеи, пришедшие вам в голову, новы и никого не посещали раньше. Но вишни цветут из года в год, цвели и до нас с вами, и будут после. — Похоже на ещё одну кэналлийскую песню. — Прислушайтесь к словам Диомида. А после приходите. Будет вино и песни. Ладони все-таки приходится развести, чтобы освободиться, и вишни падают в траву, словно крупные капли крови. *** У мальчика длинные тёмные волосы, свободно рассыпающиеся по плечам. Он взмахивает ими, словно нетерпеливый жеребёнок спутавшейся гривой. Морщит тонкий нос, окидывает Квентина оценивающим взглядом и в итоге отвешивает изящный поклон. — Мой младший сын, Рокэ, — словно нехотя представляет его герцог Алва. — Многообещающий молодой человек, я видел, как умело вы фехтовали, — обращается Квентин к мальчишке. — Да, я надеюсь, что он уговорит его величество на несколько лишних занятий по фехтованию. — Позвольте угадать, маркиз, вы намереваетесь стать маршалом? — Адмиралом флота, ваше Высокопреосвященство, — исправляет его мальчишка. — Сухопутные войны меня не занимают. — Почему же? Ваш отец и дед в них весьма преуспели... Рокэ Алва. Он на четыре года младше Фердинанда. И он — то, что Квентин так долго искал. *** — Вы были правы, Алваро. Однажды, когда сказали мне, что ни одна идея не нова. Чужое приближение он давно уже узнаёт, не оборачиваясь — по манере шагать, уверенной, но неторопливой. — Кажется, я имел неосторожность выразиться слишком резко. А вы злопамятны, Квентин, — Алва останавливается рядом и тоже опирается на изящные мраморные перила. — Мне больше нравится думать, что сентиментален. — Никто из нас не сентиментален. — Я помню вишни, Алваро. Алва бросает на него короткий вопросительный взгляд, но Квентин не отвечает, продолжая наблюдать. Рокэ фехтует с Фердинандом, лениво уклоняясь от неуверенных атак. Но даже в этих движениях видна хищная завораживающая грация едва оформившегося подростка. Дальше — больше. Ему будут покоряться. — Что вы видите, кардинал? — медленно произносит Алва. — Будущего короля, — Квентин как можно легче пожимает плечами. — Он учится фехтованию, а вскоре начнет учиться политике. Что же ещё я могу видеть? Короля Рокэ Первого. Но это — не сейчас. Пока ещё остаётся этот человек рядом, всë ещё не до конца понятный, но позволяющий почти коснуться себя плечом. — Прогуляетесь со мной по саду, герцог? Я привык ходить здесь с Диомидом и вести долгие беседы. В одиночестве это уже не доставляет такого удовольствия. Солнце пробивается сквозь качающиеся на ветру ветви.