Кевин в стране кошмаров

Парень пристально смотрел на брата, ощущая, как дрожь разливается по всему телу, одновременно с тем, как горло стало сжиматься, а лицо покрываться страшной гримасой боли. Тайлер максимально пытался держать себя в руках всё это время. Он старался быть спокойным, дома, когда на первых порывах злости, стал будить брата, для того, чтобы выяснить, почему капитан приперся домой в 12 часов ночи, почему не отвечал на звонки и смски, почему отмахивался от ночного разговора и игнорировал слова старшего. Им владела злость, как никогда раньше, блондину казалось, что младший и впрямь выбился из рук, поэтому намеревался прочитать длительную нотацию. Но как оказалось, судьба не предоставила ему возможности долго злиться, он резко успокоился, после того, как под кожу резко проник испуг, который он сдерживал. Даже в тот момент, когда осознал, что произошло, старался казаться совершенно спокойным, таким же, как и отец, в глазах которого он увидел отражение своих собственных эмоций. Шок, страх, сомнения и легкую надежду, которая сразу же умерла, когда они услышали слова врача, осмотревшего Кевина, которые звучали как приговор, наверное, для каждого кто был в такой ситуации. « В больницу!» после этих слов, мир резко закружился, руки обмякли, а тело потянуло вниз, но он выдержал. Он устоял, не поддался соблазну присесть хоть куда-то, до того момента, пока не залез в машину к отцу, следуя за скорой, в которой везли младшего. Они ехали в полной тишине, без музыки. Казалось, что любой звук может отразиться всхлипом, криком или каким-то другим видом выплеска эмоций. Тайлер ехал, облокотившись на спинку кресла, вспоминая все моменты с младшим. Воспоминания были разные, веселые, грустные, были ссоры, были праздники. Они словно кино мелькали в его голове. Вот брат жмёт ему руку в знак примерение, и он ощущает облегчение. Вот младший бросает обвинения в сторону друзей, заставляя Тайлера принять роль адвоката и защитить остальных членов команды. Вот Кевин приготовил им с отцом сюрприз и встав раньше сделал самостоятельно завтрак. А вот они маленькие бегут наперегонки, чтобы первым обнять маму. Он чувствует обиду и зависть в тот момент, когда мама склонилась над больным Кевином и не обращает на него внимание. Но в тот же момент в голове всплывает образ, как младший заваривает ему чай, ставя на стол таблетки, строго говоря, чтобы Тайлер их выпил. Вот Кевин злится и кусает губы, когда у него не удается стоять на коньках, он снова падает, чем сильнее заставляет улыбнуться Рико и старшего Весселя, а Джои начать снова его поддерживать и говорить, что у него всё получится. Это заставляло слезам подступить к глазам, сбив дыхание напрочь. Но Тай не может остановиться, ему в одно время так больно, но так приятно от этих воспоминаний. Ведь в них Кевин живой. Он улыбается, злится, ругается, что заставляет юношу ещё больше начать думать о прошлом, боясь прийти к мысли, что это не повториться в будущем. «Ты мазохист! Да ты помнишь это и никогда не забудешь! Даже если он уйдет! Ты всё равно это сохранишь. Но захочешь ли ты об этом думать тогда, когда он покинет вас? Нет! Однозначно нет! Поэтому наслаждайся, пока надежда не умерла окончательно!» внутренний голос, вынуждал сжать зубы сильнее, закрыть глаза, попытаться провалиться в сон, ведь Тайлер устал. Он и впрямь сильно вымотался и хотел просто вырубиться. Но не мог. Стресс сказывался на адреналине, заставлял организм его вырабатывать и бодрствовать. «Усну, когда всё будет понятно!» И снова взгляд в окно. Больно. Тяжело на душе. Хочется крикнуть. Но он сделал глубокий вздох, всё же стараясь дальше не поддаваться эмоциям, он должен терпеть дальше. Сейчас сидя в больнице, около младшего брата, в голову на минуту проникла мысль, как они вообще сами до сюда доехали? Как отец смог сконцентрироваться? Как сделал так, что руки не дрожали, не слезились глаза, что он концентрировался на дороге, а не поддавался воспоминаниям? Где он взял на это моральные силы?! Он не понимал этого. Но, наверное, там же, где и он сам взял терпение и смирение, когда одиноко отсидел за дверьми палаты, за которые его почти под руки вывели охранники, стараясь успокоить словами и не нанести родственнику больного лишних травм. Никто не хотел доставлять врачам лишней работы. Да и сострадание, хоть о ним и не скажешь, было свойственно этим двум суровым мужчинам, успевшим слабо познакомиться с ситуацией. Да, ранее всегда спокойный и терпеливый парень, проявил весь характер, который скрывался где-то внутри. Но если честно он не сидел, а ходил из стороны в сторону, меряя коридор шагом. Ему казалось, что там, за стеной происходит что-то важное, что он обязательно должен быть там, рядом с Кевином, наблюдать за тем, чтобы врачи не нанесли ему вреда, чтобы с ним ничего не случилось. Ведь он, именно он в ответе за капитана! Ведь он старший брат! «Всё будет хорошо!» перед выходом ему прошептал отец и, наверное, только эти слова заставили его успокоиться и менее буйно удалиться из палаты. «Он уверен, а значит и я!». Эти мысли сразу развеялись, когда, через полчаса Тайлер встретился со взрослым взглядом, выходящего из комнаты папы. Он шёл медленно, неуверенно, стараясь не отставать от врача, который поняв состояние мужчины, сбавил темп, продолжая что-то говорить. Его слова были непонятны Тайлеру, хотя звучали просто. Казалось, что мозг не работал. Точно также как утром, когда он пытался мистеру Весселю объяснить, что случилось. Как бы не старался, но что-то более понятного, чем «спит», «не могу», «помощь», так и не сумел вымолвить. - Никогда не думал, что мне в жизни понадобятся молитвы, — он не верил в богов, но сейчас, как и большинство людей, пытался найти упокоение в вере, в высших силах. Тайлер бежал туда, считая, что человеческих возможностей здесь не хватит. Он снова посмотрел на брата, затем на экран, в котором хоть и слабо, но ещё отражалось биение сердца. Этот звук успокаивал, заставлял снова верить. А верить ему хотелось. Хотелось снова надеяться на то, что через пару дней они встретятся с друзьями, снова начнутся долгие тренировки, его выходки, шуточки, косые взгляды, улыбка, заставляющая поверить, что в этой душе есть не только злость, извиняющийся взгляд, просящий прощения, означающий, что никаких слов вслух не будет высказано. Такой дурак, такой глупый. Но… Почему-то без него было бы трудно представить команду, в создание которой он принял непосредственное участие. Тайлер знал, что брат, внутри себя гордится всеми, а подтрунивает и подталкивает только для того, чтобы поднять результаты. «Понимаешь, хвалить их можешь ты, Лери или Джои, но ругать никто не может! Даже Лери, он слишком к нам привык. Больше видит в нас своих детей. Знаешь, профессионализм немного поддается субъективному фактору, тому, что мы с ним уже столько прошли, что он не может слишком сильно нас критиковать. А нам это надо. А то сноровку потеряем!» и эти слова казались ему убедительными, рациональными и логичными, поэтому старший позволял ему иногда бурчать, ворчать и кричать. Но только Тай, знал, каких усилий ему стоит орать и кричать на остальных, даже Ванессу. « Ты как маленький!» сколько раз он говорил брату эту фразу, на что тот улыбался и лишь мотал головой, мол, ну и что, хотя бы это осталось во мне! Он просил не убивать хоть что-то детское в нём. Вот эту вредность и упрямство, эту обиду, под которой скрывалось большее, а именно любовь. Хотя временами было тяжело в это поверить, например как вчера. «Дурак!» мысленно ругаются юноша, а затем, издает тяжелый вздох. - Кевин, — он замолчал, смотря брату в закрытые глаза, — Если ты слышишь меня, братик, открой глаза, — Тайлер призывал и просил, ему хотелось, чтобы слова дошли до сознания брата, ему хотелось что-то еще сказать, услышать ответ. Но больше ничего из себя футболист выдавить не мог. Больше ничего. Ещё одно слово и он даст своим эмоциям всплеск. Но не хочет, старается держаться до прихода отца, продолжая сидеть в тишине. Папа придёт и успокоит его, точно, скажет, что всё будет хорошо. Ничего хуже этой тишины, этих сомнений не может быть. Да, ему казалось, что он готов услышать всё что угодно, главное узнать, что будет с младшим дальше, самое главное как ему помочь… Но сейчас, когда отец зашёл в комнату, футболист внимательно пробежался взглядом по мужчине, затаив дыхание, осознавая, что взрослый человек выглядит весьма удручающе и даже не пытается посмотреть ему в глаза. Отвага куда-то подевалась. Появилось сомнение. Нет, нет. Он резко понял, что не готов к разговору. Бросив взгляд на младшего, он стал ждать, задержав дыхание, когда отец соберётся с мыслями. Казалось, что те секунды, когда мистер Вессель расположился на стуле, смотря в одну точку, словно не видя детей, думая о чём-то своём, перебирая пальцами обеих рук, длились вечность, но час точно. Никто из них не хотел начинать разговор, разрушать эту гнетущую тишину, начавшую давить на разум, от чего в ушах стал появляться звон, а голова стала побаливать. Тайлер нервно смотрел на отца, присев обратно на край кровати, напротив того. - Диагноз точно поставить не удалось, — почти полушёпотом проговорил мужчина, отрываясь от стены, надолго пленивший его внимание, наконец, собравшись с мыслями и с силами, и переводя взор на старшего сына, который напрягся ещё сильнее, это было заметно, по резко вытянутой спине и стиснутым кулакам, ухватившимися за простынь. Он видел, как лицо Тайя перестало выражать испуг, через непонимание, начало показывать злость и гнев. - Как? - это было худшим, что он мог услышать, даже мысли про смерть брата, казались не такими пугающими. Ведь они не давали надежду, веру во что-то лучшее, они не заставляли находиться в этом томительном состоянии боясь каждого изменения в показателях, неважно были они хорошими или плохими, ведь нельзя было радоваться улучшениям, они могли обмануть, слукавить, довести до радости, а затем, как жизнь это любила делать, заставить удариться, больно упав с высоты на землю. - У них есть несколько предположений, симптоматика не имеет каких-то отличительных черт, чтобы отнести к одной болезни, — это говорил не мистер Вессель, нет, он просто машинально повторял все слова врача, всё то, что его мозг, усвоил, во время диалога со специалистом. Точно такой же холоднокровной интонацией, без нотки сострадания. – Это похоже на сопор, состояние близкое к коме, но не такое продолжительное, в этом состояние человек подаёт признаки жизни, реагирует на свет, двигает глазами и руками, — он прикрыл глаза, стараясь сохранять невозмутимость, хотя это было очень тяжело. Тяжело видеть, как твой ребенок, которого ты растил 16 лет, в которого вкладывал всё сердце и душу, который является частичкой твоего сердца и жизни, с которым ты переживал все радости и тягости сейчас лежит с закрытыми глазами, а ты ничего не можешь сделать. Только смотреть и ждать. Ждать, когда он снова откроет глаза, улыбнётся, возьмет тебя за руку, скажет «папа», когда ты сможешь обнять его не боясь задеть какие-то проводки капельниц. Когда вы поедете домой, он снова будет живой, по-настоящему. Такой же спесивый, энергичный, эмоциональный, иногда бесящий и непослушный. Но это твой ребенок, ты его любишь любым. Это твой мальчик, который пытается казаться взрослым, но такой маленький. Который, кричит о своей самостоятельности всем и каждому, и который радуется каждый раз, когда ты ему помогаешь в чем-то, даешь совет и помогаешь. « Страшно смотреть, когда родители переживают детей!» вспомнилась фраза, услышанная случайно в стенах больницы, когда мистер Вессель возвращался в палату, совершенно поникший. Он обернулся и посмотрел на женщину, моющую полы, которая видимо, слышала весь разговор и решила высказать своё сочувствие. Хотя её никто не просил высказывать своё мнение. Нет, она не смела такое говорить, сейчас, когда в нём зародилась вера в лучшее. Нет, она подняла его страхи на поверхность, то, что он пытался отогнать весь день, с самого утра. Чему он не позволял засесть не только в его голове, но и старшего сына. Он был безумно зол, хотел высказать всё в лицо, чтобы она не лезла в его дела. Но силы покинули его, когда он только захотел что-то сказать, гнев сменился на отчаяние и он просто сел на стул, приложив ладони к глазам, собирая удивленные взгляды, проходящих мимо врачей, медсестер, других больных и их родных. Он просто представил, представил похороны, отчаяние, полупустую комнату, две порции за столом, крики по ночам, цветы. Мистер Вессель представил, как день рождения младшего превратится в день траура, а в футбол в ненавистный спорт. Он вспомнил похороны родителей, ту боль, которую пережил, боясь ощутить снова. Мужчина прекрасно помнил, как ему пытались протянуть стакан воды, та же самая уборщица, испугавшаяся его реакции, понявшая, что её услышали. «Что это я! Извини! Ой, дурная!» стала тараторить та, поняв какую глупость, сказала, что наторила. Она пыталась позвать медсестёр, которые, сновали туда-сюда по палатам, стараясь не смотреть на мужчину, делая вид, что это нормально. Да, слишком быстро они очерствели, слишком быстро они приобрели профессиональный цинизм, ведь девушкам от силы можно было дать максимум 25-30 лет. Казалось, что бедной уборщице никто не сможет помочь, а мужчина так и не успокаивался. « Да что ж такое!» но как оказалось, судьба была на стороне женщины и её мольбы всё же услышали. «Посмотрите на меня», — голос звучал властно, заставляя выполнить указания человека, сказавшего эти слова, но он ещё сопротивлялся. Тогда сильные руки подхватили его, заставляя встать и поднять взгляд на доктора. Это был лечащий врач Кевина. Почему-то сейчас он смотрел более мягко, сострадающе, — «Послушайте…» - Послушайте, это не так страшно, как может быть. Это не кома, его организм функционирует. Даже если это летаргический сон, то он обязательно выйдет из него, — слово в слово повторяя за врачом, проговорил мужчина, крепко прижимая старшего сына к себе, ощущая как он начал трястись, от всхлипов. Он раньше никогда не видел его слез. Мужчина в принципе не видел, чтобы кто-то из его детей ни то, что рыдал, а просто хотя бы иногда жаловался на трудности в жизни, хотя они однозначно были. Они всегда были сильными, если можно так сказать даже черствыми. Раны, ссадины, травмы, никогда не вызывали у них сильных эмоций. Мелочи жизни, как любил часто говорить про такое младший сын. « Каждый раз, когда со мной что-то такое случается я вспоминаю уход мамы и сравниваю боль, которую испытал тогда и воспринимаемую сейчас и тогда решаю, могу ли я заплакать или нет. Пока я ни разу не ощущал настолько сильное чувство, как тогда». Признался неожиданно Кевин, однажды вечером, когда они сидели и смотрели футбол по телевизору. В тот момент Матиас немного опешил, не имея подходящих слов. Этот разговор должен был наступить, они должны были обговорить уход Розы ещё давно, когда Тайлеру стукнуло 8, когда он увидел фотографии матери в журнале, понимая, что она не улетела в страну сказочных миров. Она жила, была где-то рядом, но не хотела их видеть. Он не понимал, как можно объяснить детям, что их мать просто собрала вещи и уехала в гастроли исполнять свою мечту? Да, нужно было обговорить это в 9 лет Кевина, когда он услышал новость о том, что матерь приезжает в город для участия в спектакле. Тогда она даже не соизволила появиться в их доме, просто выйти за кулисы. Он вспомнил злость, как кричал и ругался, как, не обращая внимания на охранников пробился к ней в гримерную и всё высказал. Матиас надеялся увидеть в её глазах стыд и вину, ожидал, что она кинется на колени, что признает, что была неправа и вернется. Но лишь холодный взгляд и колкое «Ты всё высказал?». Конечно, он не мог отрицать, того факта, что женщина хоть стала звонить. По праздникам, но звонить. Но от этого становилось не легче. Он видел боль в глазах детей, когда те пытались поговорить с матерью, когда что-то невнятно рассказывали, а потом уходили в комнату. А, тогда нужно было поговорить. Но он не мог. Сначала переживал за состояние мальчиков, а потом ему стало казаться, что они смирились и, в конце, это всё вошло в норму вещей, хотя как такое может быть нормой? Как тот факт, что твоя мать не хочет уделять тебе внимания, адекватно будет восприниматься детской психикой. Мистер Вессель вспомнил все разговоры с психологом насчет агрессивного поведения Кевина, вспомнил разговоры с учителями про выпады старшего сына из реальности. Он помнил, как пытался дозваться Тайя полчаса, когда он просто сидел и смотрел в точку, а потом пустыми глазами взглянул на отца, а затем улыбнулся и сказал, что всё хорошо. « Не всё! Я же вижу! Я в этом виноват!» И впрямь, больше не на кого было перекладывать всю ответственность за ментальное здоровье детей. Он не доглядел, пропустил, проявил мягкотелость и вовремя не собрался с духом и не вышел на разговор. И к чему они пришли? К этим странным всхлипам? Что говорил старший через слезы, через всхлипы. Очень тихо, невнятно. - Пап, это я виноват… Я не уследил, если бы я остановил… Пап…- Тайлер отпустил отца и просто присел на пол, уткнувшись лицом в колени,- Если бы… Если бы я знал… Всё было бы не так… Пап… Он бы был с нами… Был… Он бы стоял с нами… Мы не были тут…Пааап…- слова стали, наконец, разборчивее с каждым поднятием головы юноши, наконец, когда Тайлер смотрел отцу в глаза, он просто кричал. Из него выходило всё то, что он сдерживал столько лет. Все нерешенные вопросы взрослых, звучали в этом вопле. И сейчас, именно в этот момент мистер Вессель был готов простить жене все обиды, крики, соры, пропущенные праздники, ревность, множество сплетней за спиной, обсуждение всех новых романов, бьющих по его мужской ревности, ночей, когда он был готов опустить руки, стыдливых мыслей, оставить детей и уйти куда угодно, просто ради того, чтобы она пришла сюда и поддержала их. Никогда раньше, мужчина не испытывал такой сильной нехватки в поддержке, в опоре, женской руке, которая сейчас бы его погладила и сказала, что они справятся. Они устали. Он и его ангел-хранитель. Он и его сила воли. Он и его психика… Но надеяться на такую удачу он не мог… Снова Матиасу пришлось играть взрослого человека. « Ты это допустил. Это твоя вина. Не его… Не слушай, его крики. Не верь в то, что этот ребенок должен был нести ответственность за жизнь другого ребенка. Нет… Ты же понимаешь… Ты же не дурак, в самом деле! Ты должен был за ними смотреть, оберегать и хранить. Ты должен был проводить с ними больше времени, чаще разговаривать про взаимоотношения с другими людьми, учить их реагировать нормально на разные жизненные ситуации, должен был отвести к специалисту, решить их проблемы, ты должен был поговорить с ними… Ты… Не он… Запутавшийся и потерявшийся ребенок, слишком рано понявший эту жизнь. Ни один ребенок не должен пережить такого. Вспомни своё детство! Разве матерь тебя обделяла вниманием? Кто проводил с тобой сутки у больничной койки, кому помогал готовить? А помнишь, как она успокаивала тебя, когда ругался с друзьями, как могла подбодрить теплым словом и всегда знала, как заставить улыбнуться? Да, она знала тебя… Очень хорошо…» внутренний голос будоражил, вызывал тепло и печаль, но мужчина даже не старался как-то поменять ход мыслей. Ему не хотелось с ним спорить, ведь это была совесть «Вспомни отца, он работал на двух работах, ради тебя и сестер. Но он всё равно каждый вечер тебе читал сказки, каждый свободный выходной вы ходили в парк. Разве не он научил тебя рыбачить? Помнишь те моменты, когда первый раз поймал рыбешку? Она была мелкой… но ты радовался и радовался он…» да, он и впрямь радовался, прям сиял. Он гордился своим сыном, это читалось в глазах, в улыбке. Он вспомнил, как отец хлопал его по плечу, шутил, что тот никогда не останется голодным. Пытаясь прикинуть в голове похожие ситуации с сыновьями, мужчина с трудом наскреб десяток, хотя в его жизни их было множество. Он был явно счастливым ребенком… « Конечно, отец мог поругать… Но ты знал, что это справедливо… Ругал только по делу… Поэтому ты не вырос мягким и избалованным ребенком… Вспомни, что ты чувствовал тогда. Вспомни родителей. Что ты можешь сказать? Они были с тобой! Ты видел в них опору, ты знал, что за тобой кто-то стоит и если надо поймают, когда ты оступишься. Что в трудную минуту ты сможешь прийти за советом и не увидеть укора, а только поддержку. Они не лукавили, говорили честно, иногда раня тебя, в связи с юностью твоих лет. Сейчас бы ты обижался на них?» мужчина отрицательно мотнул головой, осознавая простую мудрость, силу опыта перед юношеской резвостью и легкомысленность. Он помнил, что никогда родители не навязывали ему своих мыслей, они молчали, как и он со своими сыновьями. Но было главное отличие. Они ждали, когда он придет. « Что ты знал тогда? Что чувствовал?» « Любовь…» тихо, почти шепотом боясь спугнуть хныкающего ребенка, «А твои дети это знают? Твои дети могут опереться на тебя? Или не подойдут, боясь, что помешают, отвлекут тебя? Их было двое, скажешь ты, но и вас в семье было четверо… Так что это не оправдание… Смотри… Смотри на него… Сердце не щемит? Щемит… Тсс… Тихо, тихо… У тебя ещё есть шанс… Этот случай дан тебе пересмотреть свою жизнь и их… Это шанс… Не потеряй его! И может жизнь подарит тебе второй шанс…» Он не помнил, как уснул, кто посадил его на кресло. Голова болела, но он был всё в больнице. Было темно, пахло кофе. Поначалу мистер Вессель испугался за Тайлера, но приметив на другом стуле старшего ребенка, облокотившегося спиной на стенку, при слабом свете читавшего какую-то книгу. Приглядевшись к корешку мужчина был поражен выбору сына, но ничего не сказал, только повернул голову в сторону младшего, проверяя пульс. Всё было хорошо. За окно слабо дул ветер, стрекотали кузнечики, где-то слышался звук голосов, гудение лампочки…