7 цифр мальчика из Питера

"Поезд Нижний Новгород - Санкт-Петербург прибывает на 5 путь". Миша поспешно засовывает в рюкзак книгу, которую читал, в очередной раз улыбаясь довольно странному сочетанию литературы в его рюкзаке: второй из огромного количества том "Этерны" и слегка истрепавшееся в дороге "Хождение по мукам", и, подхватив с верхней полки чемодан, устремляется к выходу из вагона, зачем-то в очередной раз сверяя время и место встречи с экскурсоводом. Вроде бы всё сходится - около Исаакиевского собора через 2 часа, но Миша всё равно отчего-то сильно нервничает. Хотя шутка ли, впервые за 18 лет своей жизни выбрался куда-то без родителей, да ещё и в Петербург, исполнять детскую мечту. Едва не грохнувшись, парень покидает вагон и вызывает такси до съемной квартиры. Уже сидя в машине, рапортует маме по WhatsApp о благополучном прибытии, на полную громкость включает в наушниках Сплин и с восторгом смакует мысль о полной свободе действий. Родители постарались, сняв Мише квартиру в 15 минутах от Исаакиевского, в доме 40 по Галерной улице, так что он особо не торопится, спокойно раскладывая вещи. Наконец он оказывается на месте и принимается рассматривать толпу на площади, вспоминая фотографию с сайта: темные волосы, по-настоящему аристократичное лицо, нос в особенности, необычного цвета глаза - смесь всех оттенков зелёного с примесью жёлтого. Наконец кто-то похожий обнаруживается: молодой человек пролистывает синюю папку и что-то шепчет себе под нос. Миша набирается смелости и спрашивает:, - Извините, Сергей? Молодой человек поворачивается и с улыбкой отзывается: - Он самый. А Вы, должно быть, Михаил? Миша кивает, а экскурсовод уже спрашивает: - А можно Вас попросить на "ты"? Миша не имеет ничего против, наоборот, новый знакомый задал вопрос всего на пару мгновений до того, как сам Миша спросил бы ровно то же самое. - Ну что, Миша, первый раз в Питере? - всё так же дружелюбно спрашивает Серёжа - Ага, я сам из Нижнего Новгорода, всю жизнь мечтал в Питер съездить, вот родители мне на 18 лет и устроили подарок. Серёжа снова улыбается, что, как не может не отметить про себя Миша, получается у него чертовски красиво: - О, поздравляю, а я вот в Питере родился, в Питере вырос, в Питере живу, и умру, судя по всему, тоже в Питере. - он заливается смехом, и Миша не может удержаться - настолько он искренен и заразителен, этот смех. Серёже, как счастливому обладателю удостоверения экскурсовода, билет не нужен, Миша же вынужден постоять в очереди, просунуть в окошко кассы студенческий билет, заплатить полагающиеся 200 рублей, и только после всех этих махинаций он получает доступ в собор. Парень начинает фотографировать всё вокруг буквально с порога, как ребёнок оглядываясь вокруг. Краем глаза он замечает снисходительную улыбку Серёжи, так родители улыбаются, глядя на то, как их ребёнок постепенно растёт и познаёт мир вокруг, но даже если бы захотел, Миша не смог бы обидеться - он сейчас этим самым ребенком себя и ощущает. Дождавшись, когда первый ажиотаж пройдёт, Серёжа медленно начинает: - Здание, в котором мы находимся, является четвертой постройкой Исаакиевского собора. - Поймав удивлённый взгляд собеседника, он убедительно кивает. - Первая церковь в честь Исаакия Далматского появилась в 1707 году, специально для Адмиралтейских верфей, она была деревянной, и именно в ней венчались Пётр Первый и Екатерина Алексеевна в 1712 году. Руководил строительством граф Апраксин, а для сооружения шпиля был приглашён голландец Герман ван Болес, впоследствии оставшийся в России. Впрочем, довольно скоро эта церковь "устарела", - Серёжа усмехается, - для стремительно развивающегося города, поэтому была разобрана. Экскурсовод делает паузу, давая Мише время немного уложить в голове информацию, затем продолжает: - Следующая церковь, строительство которой началось в 1717 году, была уже каменной, и, согласно преданию, - Серёжа особый упор делает именно на эту часть фразы, - первый камень в кладке был заложен самим Петром Алексеевичем. Это здание возводилось в так называемом стиле "петровское барокко" - с ориентировкой на голландские, шведские и немецкие здания того времени, простыми формами, плоскостной трактовкой фасадов, с простым и чётким убранством без особых излишеств. Миша удивлённо смотрит на Серёжу, округлив глаза. Тот опять разражается смехом: - Ну а что, зря я что ли зачёты по истории искусств сдавал в универе? Так вот, возвращаемся к нашим соборам. Изначально строительство возглавлял Георг Маттарнови, но он покинул сей мир в 1719 году, и эстафета перешла Николаю Гербелю, который, к сожалению, с такой задачей не справился, и, после обрушения церковных сводов, руководство было передано Гаэтано Киавери. Постройку церкви завершил Яков Неупокоев, отделкой занимался лично Киавери, затем - Михаил Земцов. Такими темпами строительство наконец завершилось в 1728 году. На выходе церковь получилась очень похожей на Петропавловский собор, что ещё больше было подчёркнуто часами-курантами на колокольнях, привезённых Петром из Амстердама, и иконостасом, изготовленным тем же мастером, что и иконостас Петропавловского собора - Иваном Зарудным. Чуть забегу вперёд: этот иконостас затерялся после разбора церкви в 1763 году. Серёжа снова замолкает, пока они неспешно обходят храм. Наконец он вновь начинает говорить: - В 1762 году на трон взошла Екатерина Вторая, которой Сенат предложил проект по перестройке Исаакиевского собора. Екатерина этот план одобрила, и руководителем работ был назначен Савва Чевакинский, представитель "петровского барокко". Всё начиналось вполне хорошо, но возникли проблемы с финансированием, а потом и Чевакинский вышел в отставку. Вместо него был назначен итальянец Антонио Ринальди, в 1766 году был издан указ о начале работ, а в августе 1768 года произведена закладка, в честь чего даже отчеканили памятную монету. К сожалению, Ринальди не успел довести работу до конца - здание было построено только до карниза, когда Екатерина умерла. Архитектор тот час же лишился финансирования, и вынужден был покинуть Россию. На престол взошёл Павел Первый, которого, естественно, не устраивала незаконченная стройка в центре города, так что он поручил Винченцо Бренне как можно скорее довести начатое до ума. Из-за нехватки средств проект Ринальди пришлось модифицировать, и в результате получился, прямо скажем, нелепый монстр: с искажёнными пропорциями, приземистый, кирпичные стены сочетались с роскошным мраморным цоколем, так как весь имевшийся мрамор был отправлен на постройку Михайловского замка. Миша хмыкает, представив подобную картинку: - Мда уж, постарались, нечего сказать... Серёжа, тоже поймавший "смешинку", хитро подмигивает: - Петербуржцы тоже прониклись всей нелепостью получившегося, вследствие чего по городу распространились эпиграммы, к примеру: "Сей храм покажет нам, Кто лаской, кто бичом, Он начат мрамором, Окончен кирпичом." А уж когда при Александре Первом начали разбирать кирпичную кладку, появился и ещё более грубый вариант: "Сей храм трёх царствований изображение: Гранит, кирпич и разрушение." Миша снова хмыкает: - Даа, остроумные были ребята... - Итак, в 1802 году храм был освещён, но чувство прекрасного, видимо, наконец одержало верх, и храм решили перестроить снова. В 1809 году был объявлен конкурс на возведение нового храма, который выиграл Александр Строганов, который и осуществлял финансирование проекта. Архитектором был назначен Огюст Монферран, и главным условием было сохранение алтарной части храма. Проект Монферрана комбинировал в себе здания Дома инвалидов (конструкция перекрытия купола) и парижского Пантеона (купол с колоннадой, внутренняя обработка и портик). Закладка нового собора была произведена 26 июня 1819 года. Проект был доработан, исправлены некоторые первоначальные ошибки и окончательно утвержден 13 апреля 1825 года. Серёжа подводит Мишу к выставочной экспозиции с фотографиями собора после Великой Отечественной войны и, пока Миша с некоторым благоговением их рассматривает, продолжает рассказ: - С 1990 года в соборе снова ведутся службы, а также он находится под чётким надзором музейного комплекса "Исаакиевский собор", так что сейчас для богослужений используется всего одна небольшая часть храма, мы как раз стоим напротив неё, однако церковь отчаянно стремится заполучить его полностью, как когда-то Казанский. Серёжа галантно открывает перед спутником тяжёлую дверь собора, и оба выходят на улицу, затем экскурсовод ведёт спутника в расположенный неподалёку сад. Путь занимает примерно минут пять, за которые Миша успевает узнать, что Муравьёв-Апостол обожает собак, крепкий чёрный кофе и свой город. Впрочем, последнее и так достаточно очевидно: любовь к Санкт-Петербургу сочится из каждого его слова, посвящённого какой-либо достопримечательности. Наконец экскурсовод останавливается около памятника Петру Первому и с гордостью указывает обеими руками на площадь вокруг: - Ну а это - Сенатская площадь. Думаю, можно не упоминать о событии, прославившим её. - он хитро подмигивает. - Она даже носила название площади Декабристов, причём аж до 2008 года, и только тогда ей вернули старое название. Миша делает селфи на фоне Медного всадника, чтобы отправить уже двадцатую фотографию маме, Серёжа случайно попадает в кадр, но Бестужев решает отправить именно такую. Спустя пару минут приходит ответное сообщение, заставляя его неожиданно улыбнуться: "Ой, Мишенька, а что это за симпатичный мальчик с тобой на фотографии, и уже не в первый раз? ;)" - Ты походу понравился моей маме. - произносит он, усмехаясь и набирая сообщение: "Мам, это просто мой экскурсовод". Серёжа удивлённо улыбается: - Ну, это похоже на успех. - Он и есть. - неугомонная Екатерина Васильевна успевает написать новую смс-ку: "Ну раз так, передай ему, что он очень приятный молодой человек)" На Мишиной памяти ещё ни один его знакомый не производил на его родительницу такого благоприятного впечатления, впрочем, Муравьёв-Апостол умеет расположить к себе людей уже спустя от силы час знакомства, этого он определённо не может отрицать. В реальность Мишу возвращает возобновившийся рассказ Серёжи: - Так называемый Медный всадник является, пожалуй, одним из символов Петербурга, во многом благодаря одноимённой поэме Александра Сергеевича Пушкина, после которой за памятником и закрепилось это прозвище. Модель изготовил Этьен Фальконе в 1768-1770 годах, отливка завершилась в 1778 году. Памятник был торжественно открыт 18 августа 1782 года, однако сам Фальконе, вынужденный покинуть Россию всё в том же 1778 году вместе со всеми чертежами и схемами монумента, на открытие приглашён не был. Муравьёв слегка виновато улыбается, прежде чем развернуться и пойти в обратную сторону, поясняет: - Я хочу показать тебе Адмиралтейство, которое осталось в Александровском саду, ничего? Бестужев совершенно не возражает, просто наслаждаясь каждым мгновением прогулки. Они проходят мимо длинного жёлтого здания, и Серёжа указывает на него рукой: - Это как раз Адмиралтейство. Оно было заложено в 1704 году в качестве судостроительной верфи, и чертежи к этому проекту создавал лично Пётр Первый, а уже в начале 1705 года на этой верфи были заложены первые корабли. С началом Северной войны Адмиралтейство превратилось в крепость, и специальное поле для обзора местности обстрела простиралось аж до современной Малой Морской улицы. До 1817 года по периметру двора шёл внутренний канал, вся остальная площадь была занята эллингами - сооружениями для починки или постройки судов. С 1709 года внутри Адмиралтейства хранились чертежи и модели новых кораблей, в 1805 году здание стало Морским музеем, и под этим именем просуществовало до 1939 года. Наконец, минут десять спустя, на которые небольшой крюк не сильно повлиял, перед юношами возникает величественный Зимний дворец, заставляя Мишу восторженно замереть с открытым ртом - до ужаса нелепая поза, но парню всё равно - почему-то он уверен, что Серёжа не будет считать его полным идиотом, и это его успокаивает. Возможно, эта уверенность приходит после того, как те десять минут пути от Адмиралтейства до Зимнего дворца они обсуждали свои семьи: у Миши ни братьев, ни сестёр, а вот у Сергея два брата: старший Матвей и младший Ипполит, так что ему, скорее всего, не привыкать к практически детской радости своего сегодняшнего спутника. Бестужев не ошибается: Серёжа лишь умиленно улыбается, глядя на него, пока говорит: - Постройка здания Зимнего дворца, которое мы и сегодня можем наблюдать, началась в 1754 году по проекту итальянского архитектора Бартоломео Франческо Растрелли, и завершилась в 1762 году. Данный дворец являлся уже пятым, носившим такое название, и единственный сохранился до наших дней. Императрица Елизавета Петровна, при которой началось строительство, до окончания проекта не дожила, и принимал готовое задание уже Пётр Третий 6 апреля 1762 года. Внешняя часть дворца к этому моменту уже была отделана, оставались лишь внутренние помещения, декорирование которых пришлось уже на Екатерину Вторую, которая первым делом отстранила от работы самого Растрелли, поручив задачу архитекторам Юрию Матвеевичу Фельтену, Жан-Батист-Мишелю Валлен-Деламоту, Антонио Ринальди и Ивану Ивановичу Бецкому. До 1904 года Зимний дворец являлся официальной зимней резиденцией императорской семьи, пока Николай Второй не перенёс её в Александровский дворец Царского села. С октября 1915 по ноябрь 1917 годов во дворце располагался госпиталь имени цесаревича Алексея Николаевича, с июля по ноябрь 1917 года - Временное правительство, ну а в январе 1920 года дворец превратился в Государственный музей Революции вплоть до 1941 года. Экскурсовод закрывает папку и с ноткой разочарования в голосе произносит: - Ну что ж, на сегодня наша экскурсия окончена, встретимся послезавтра в девять утра около Петропавловской крепости, подойдёт? - Да, конечно. - Миша даже не пытается хоть как-то замаскировать расстройство, вызванное вынужденным расставанием с Сергеем. На последок они пожимают друг другу руки - у Серёжи уверенное крепкое рукопожатие и тёплые руки, и Мише совершенно не хочется их отпускать. Не даром мама Миши так восхваляла Эрмитаж, сидя дома на кухне и чистя картошку перед жаркой - от его интерьеров и впрямь захватывает дух, и юный Бестужев ощущает себя в совершенно ином мире, который почему-то оказывается ему намного роднее и симпатичнее своей собственной реальности, за исключением, пожалуй, одной-единственной детали: здесь нет Сергея, который отчаянно просится в жизнь Мишеля, удивляя в первую очередь его самого. Дополнительную атмосферу, безусловно, создаёт песня группы "Немного нервно" в наушниках, так как, только покинув величественное здание и выйдя на Дворцовую площадь, Миша решает непременно найти Серёжу в соцсетях сразу по возвращении на съёмную квартиру. Вечером мама настаивает на видеозвонке, и Мише не остаётся ничего лучше, чем согласиться - жить ему всё ещё хочется. Екатерина Васильевна расспрашивает сына обо всём, разумеется не пропуская и Муравьёва-Апостола, одаривая сына при этом хитрым взглядом через экран. Бестужев-Рюмин закатывает глаза: о том, что он бисексуал, мать узнала первой и, в отличие от отца, всячески старается его поддерживать, сейчас же очевидно решила, что симпатичный иногородний экскурсовод - отличная партия для её сына, с чем, в принципе, Миша не может не согласиться. Отец, Павел Николаевич, тоже решает присоединиться к семейной беседе, в основном расспрашивает об архитектуре и истории города, на что Миша на автомате выдаёт некоторый массив информации, услышанный сегодня от Серёжи. Консервативный и серьёзный, бывший госслужащий, старший Бестужев-Рюмин ориентацию сына не принял, но полностью от него не отрёкся, старается просто обходить эту тему. Что ж, лучше уж так, чем бесконечные упрёки, крики и скандалы. Наконец начинаются новости, и Павел Николаевич уплывает в гостиную, чтобы, как всегда, прилепиться к телевизору до самой ночи. Екатерина Васильевна тоже прощается, напоследок произнося заговорщицким шёпотом: - Мишенька, ну ты там давай, действуй, а то такой мужчина из рук уплывёт! "Мишенька" строит раздражённую гримасу и кладёт трубку, но действовать всё же решает: открывает "ВКонтакте" и, спустя пару минут, набирает сообщение: "Привет, это Миша Бестужев-Рюмин, не против пообщаться?". В ожидании Серёжиного ответа Миша просматривает фотографии с его страницы: вот все три брата на каком-то черноморском курорте, вот уже один Сергей держит на руках щенка, кормит голубей, на любимой работе, юбилее отца... Весь этот массив фотографий объединяет чарующая улыбка Муравьёва, заставляющая всё внутри Миши трепетать. В этот момент приходит ответное сообщение: "Привет, конечно не против)". Не успевает Бестужев-Рюмин хоть как-то собраться с мыслями и придумать, что написать, как Серёжа пишет: "Чем ты интересуешься? Я вот, ну помимо экскурсий, люблю рисование и фотографию, ещё немного занимался фехтованием и французским языком". Миша понимает, что это, своего рода, момент x - он должен как-то заинтересовать, пожалуй, лучшего парня, которого он встречал за свою жизнь, только есть одна проблема, прямо как в песне Канцлера Ги, - с точки зрения самого Бестужева, он совершенно не интересен. Что ж, попробовать в любом случае нужно, и из под его слегка трясущихся пальцев возникает следующее: "Да по большому счёту особо и ничем: музыку люблю, фокусы, шампанское и книги, французский я тоже учил когда-то, правда, мало что помню...". Парень понимает, что не дышит, только когда приходит новое сообщение: "Музыку и книги я тоже люблю, из писателей особенно Достоевского и Фрейда, слушаю чаще всего Наутилусов, Адель и Пикник, а ты?". Что ж, всё не так уж и плохо, как ему казалось. "У меня Достоевский кончился Идиотом, Бесами, Белыми ночами и Преступлением и наказанием, я больше Булгакова с Гоголем люблю, ну и ещё всякую современную штуку, типа Этерны, может, слышал? Пикник и Бутусова я тоже слушаю, ещё Сплин и Арию люблю". Мише кажется, что разговор зашёл в тупик, когда на экране вдруг возникает фотография симпатичного чёрного щенка, похожего на ротвейлера, взгромаздившегося Серёже на руки, и тут же сообщение: "Ой, извини, этот шалопай опять залез на меня, я не специально". Парень не может сдержать улыбки, отвечая, что всё в порядке, и что щенок очень милый, как и его хозяин. Дальнейшая переписка затягивается до глубокой ночи, при этом какой-то конкретной темы у неё нет, просто с таким собеседником, как Сергей, можно обсуждать всё на свете, ничего не стесняясь: так, в разговоре о взаимоотношениях в семье, Миша признаётся в своей ориентации и получает в ответ волны поддержки, а ещё несколько минут спустя похожая ситуация обнаруживается и у самого Муравьёва, за одним лишь исключением: с осуждением родственников он не сталкивается. Весь следующий день Мишель свободно странствует по городу, посещает Мраморный дворец, Васильевский остров и кучу прочих достопримечательностей, непременно отсылает маме тонну фотографий и параллельно не перестаёт думать о завтрашней встрече с Серёжей: без него Петербург кажется каким-то неполным и странным. Екатерина Васильевна даже через экран замечает в сыне эту перемену, и на прощание полушутливым тоном говорит: - Если этот твой Серёжа так тебя и оставит, я лично приеду к нему и уши надеру, так ему и передай! - Мам, ну хватит уже, а, мне не десять лет, в конце-то концов. - примерно эти же вещи она говорила ему, когда в детском саду оказалось, что Мише понравилась одна девочка, Лиза, которая в итоге предпочла остаться в гордом одиночестве, поручив маленького Мишеля его едва ли не плевавшейся ядом матери. Как и было условлено, в девять утра Миша уже стоит на мосту, ведущему к Петропавловской крепости, ожидая Серёжу. Когда тот появляется и с улыбкой машет ему рукой, Бестужев ощущает внезапный прилив сил, улыбаясь в ответ. Рассказ Муравьёв-Апостол начинает, ещё идя по мосту в крепость: - Нынешняя Петропавловская крепость была заложена на бывшем Заячьем острове 27 мая 1703 года, и эту дату принято считать датой основания Санкт-Петербурга. 12 июля, в Петров день, была заложена пока ещё деревянная церковь святых апостолов Петра и Павла. После попытки шведов взять крепость в 1705 году, пришлось её укреплять, в том числе возвести кронверк, на котором впоследствии будут казнены лидеры декабристского восстания, а ещё позднее - установлен памятник им же. Основное строительство завершилось в 1708 году, однако и сама крепость, и кронверк неоднократно будут перестраиваться и модернизироваться. Молодые люди входят на территорию крепости, и спустя некоторое время оказываются перед памятником Петру Первому, о котором Серёжа отзывается достаточно кратко: - Считается, что этот памятник - самый анатомически достоверный из всех существующих: у Петра действительно были очень тонкие длинные пальцы и маленький, 39, если быть точным, размер ноги. Какое-то время назад вокруг памятника не было огородительной решётки, и интуристки, в основном китаянки, буквально облепляли его колени, исходя из какого-то своего поверья, гласящего, что, посидев на коленях у Петра Великого, обязательно родишь мальчика. - Муравьёв-Апостол усмехается и идёт дальше, к храму. - Петропавловский собор был построен по проекту швейцарца Доминико Трезини в период с 1712 по 1733 года, и с 1725 года собор стал усыпальницей дома Романовых. Основную проблему создавал шпиль, выполненный в виде ангела: в 1777 году бурей был повреждён первоначальный вариант, и переделку поручили уже известному нам Антонио Ринальди. Однако долго счастье не продлилось - уже в 1830 году флюгер вновь требовал ремонта, который был поручен некому Петру Телушкину, который смог выполнить задачу без строительных лесов, за что был награждён особой привилегией - бесплатным обслуживанием во всех кабаках города. Для того, чтобы воспользоваться данным подарком, счастливому обладателю императорской благодарности требовалось при входе в кабак щёлкнуть себя по небольшой метке на шее. Эту "фишку" быстро просекли собутыльники чудо-мастера и успешно начали ей пользоваться, таким образом и появился очень известный жест, обозначающий алкогольное опьянение. До 1925 года Петропавловский собор являлся самым высоким зданием в России, а в Санкт-Петербурге - аж до 2012 года. Сергей подводит Мишу к небольшому строению, перед тем, как войти, торжественно объявляет: - Это - Ботный дом, место, где хранится предок всего русского флота - ботик Петра Первого. - всю напускную серьёзность момента портит его лукавая улыбка, без которой Миша уже не может его воспринимать. К Мишиному удивлению, Серёжа опускает историю постройки ботика или этого здания, просто проскальзывая помещение насквозь и уже привычно ожидая спутника у двери, противоположной той, через которую они вошли. Далее они движутся вдоль крепостной стены, Сергей рассказывает о Трубецком бастионе, заключёнными которого, в числе прочих, были многие декабристы и Фёдор Михайлович Достоевский, выводит Мишу к пристани, указывая на табличку, свидетельствующую об уровне воды во время самого известного петербургского наводнения 1824 года, описанного в поэме Александра Сергеевича Пушкина "Медный всадник". - По большому счёту, больше тут смотреть нечего, так что мы продолжаем наш маршрут через Троицкий мост, самый известный мост в Санкт-Петербурге. - они вновь на мосту, и Сергей, завидев группу туристов, надвигающихся на них, вдруг сжимает Мишину руку, заставляя того задержать дыхание на несколько секунд, а его сердце забиться в несколько раз быстрее обычного. Туристы уже прошли мимо, а Серёжа всё ещё держит Бестужева за руку, намного дольше, чем следовало бы. Миша не пытается засечь, сколько занял путь к Спасу на крови: за шутками и разговорами практически ни о чём, ему совершенно не до того, хотя бы потому что он банально не может отвести взгляда от Серёжиной улыбки, и, пожалуй, он готов чуть ли не на всё, чтобы она оставалась на его лице постоянно. Бестужев выпадает из реальности ровно до тех пор, пока рука Сергея не касается его щеки, убирая кудрявую прядь за ухо. Миша замирает, встречается с Муравьёвым взглядом, вновь отмечая, насколько они красивы, хотя, говоря по правде, он считает красивым в Сергее абсолютно всё. Серёжа мило улыбается и отпускает руку, затем оборачивается и говорит: - Ну, мы собственно на месте, пойдём вовнутрь. - Миша улыбается в ответ. - Спас на крови возведён на месте, где 13 марта 1881 года был смертельно ранен император Александр Второй, по проекту Альфреда Парланда, средства были собраны по всей России. Строительство велось с 1883 по 1907 года, храм был освящён 19 августа 1907 года. - Миша вновь теряет дар речи, разглядывая интерьеры храма, и даже толпящиеся повсюду люди оказываются неспособными испортить ему впечатление - привычка, приобретённая им ещё в детстве, в основном благодаря его матери. - Как насчёт кофе? - спрашивает Серёжа, оказавшись на улице. - Я совершенно не против, Серж. - французское имя вырывается само собой, Миша слегка краснеет, но Сергей только улыбается, направляясь к небольшой уличной кофейне. - Что тебе взять, Мишель? - он принимает правила игры, заставляя мурашки пробежать по коже Бестужева. - Карамельный раф, средний. - парень расплачивается с улыбчивой бариста и отходит в сторону, проверяя сообщение от мамы. Оказывается, не зря - с самого утра она закидывает его сообщениями, в которых расспрашивает об "успехах на личном фронте". Серёжа забирает оба стакана, протягивает один Мише и, размешивая сахар в своем напитке, спрашивает: - Как насчёт ночной прогулки по крышам, к примеру, завтра? Заметив слегка недоуменный взгляд собеседника, тут же спешит уточнить: - Нет, не в качестве экскурсии, а так... Миша хитро улыбается, окидывая его оценивающим взглядом: - Это приглашение на свидание? Серёжа давится кофе, кашляет, но всё же берёт себя в руки и с такой же хитрой улыбкой отвечает: - Ну, можно и так сказать... Как кажется Мише, они добираются до Казанского собора слишком уж быстро, хотя разочарование слегка рассеивается, когда Сергей предлагает проводить его до дома, объясняя это тем, что до следующей экскурсии у него ещё достаточно времени. Перед тем, как зайти в дом, Бестужев спрашивает, скрывая волнение за вызывающей улыбкой: - Так наше "свидание" в силе? Сладкая дрожь пробегает по его телу, когда Серёжа галантно целует его руку, отвечая: - Если Вы не против, дорогой Мишель. - В таком случае, буду ждать Вас завтра, Серж. - вновь улыбнувшись, на этот раз искренне, Миша скрывается в парадной. Сказать, что Бестужев волнуется - ничего не сказать - весь день в нём бушует целая гамма эмоций в предвкушении назначенной на 8 вечера встречи: радость, волнение, возбуждение, и что-то, что сам Миша ещё не может как-то охарактеризовать - то ли влюблённость, то ли просто обман слишком пылкого сердца. Наконец со странички Муравьёва приходит заветное сообщение: "Я на месте)", и Бестужев, прихватив с тумбочки у входа небольшой свёрток, выскальзывает из квартиры. - В общем, это тебе... - Миша мнётся, протягивая подарок Сергею. - Я подумал, тебе такое понравится... Серёжа осторожно разрывает упаковку и извлекает на свет чёрного цвета скетчбук с оттиском герба Российской Империи. - Вау, Мишель, спасибо большое... - Мише остаётся лишь расслабленно улыбнуться и взять его за руку. Раньше Бестужев про питерские белые ночи только читал, и уж точно не мог и подумать, что когда-нибудь будет любоваться ими в компании буквально парня своей мечты. Оказывается, Серёжа знает толк не только в дневных достопримечательностях города, но и в мостах и крышах, с которых открывается потрясающий вид. - Ну как тебе, нравится? - спрашивает Сергей, обжигая щёку собеседника тёплым дыханием. - Ты ещё спрашиваешь, конечно нравится! - Миша вновь ощущает себя маленьким ребёнком, и его это вновь не слишком беспокоит. Уже далеко за полночь, когда молодые люди возвращаются к дому Бестужева-Рюмина, и Миша готов поклясться, что это лучшая ночь в его жизни. Дверь парадной захлопывается с тихим щелчком, когда двое заходят внутрь. Мише кажется, что он в одиночку выпил как минимум три бутылки шампанского, настолько его сводит с ума близость Серёжи. Тот, словно прочитав его мысли, резко сокращает расстояние между ними до нескольких несчастных миллиметров и еле слышно шепчет: - А ты знал, что... Бестужев не даёт ему закончить, целуя медленно, с наслаждением, так, как никогда не делал раньше, но, несомненно, очень хотел. В этот самый момент он наконец определяет, что то странное, не похожее ни на что, чувство - именно влюблённость, и от этого ему становится ещё лучше. - Оставишь положительный отзыв на сайте? - всё ещё шёпотом спрашивает Сергей. - Ты ещё спрашиваешь... - Миша тихо смеётся, очерчивая пальцем контуры чужого лица. "Поезд Санкт-Петербург - Нижний Новгород отправляется через десять минут". Миша стоит на платформе, но в вагон не заходит - Серёжа обещал проводить его. Вот наконец он замечает лицо, где ему знакома каждая чёрточка, и машет ему рукой. Муравьёв подбегает и с хитрой улыбкой протягивает небольшой пакет: - За мной должок, Мишель. Вокруг суетятся пассажиры и проводники, последних особенно раздражают замершие прямо около вагона молодые люди, Мишу начинают поторапливать, и наконец тот, стоя одной ногой на платформе, произносит еле слышно: - До встречи, Серж... Тот галантно, как и всегда, целует его руку: - Приезжайте к нам ещё. Поезд трогается с места, Бестужев, сидя в своём купе, аккуратно раскрывает пакет. В пакете - открытка с видом на Троицкий мост, подписанная каллиграфическим почерком: "Дорогому Мишелю, с любовью", ниже - семь цифр, Серёжин номер, а ещё вырванная из скетчбука страница с портретом Миши и скромной надписью - "Серж". Прошло уже три месяца со времени той знаменательной поездки, Миша каждый день обменивается с Серёжей сообщениями, иногда они созваниваются. Екатерина Васильевна, разумеется, обо всём уже в курсе, и не перестаёт поздравлять своего сына, что, если честно, ему уже порядком надоело, но что уж тут сделаешь. Бестужев сидит на кухне своей квартиры, пьёт кофе, и вдруг приходит сообщение от Сергея: - "Мишель, ты дома?" - "Да, а что?" - "Посмотри в окно". Миша смотрит, и сердце начинает биться быстрее: Серёжа с огромным букетом цветов стоит у подъезда и улыбается радостно.