Клеймо

Соник готов был отдаваться полностью этим сильным рукам, нещадно сжимающимся на самых чувствительных участках его тела. Каждый, грёбаный, раз, когда он вновь оказывается принуждëнным к грубой близости. Без всякого сопротивления, бесполезных возражений и каких-либо жалких попыток отвергнуть нападавшего. Намного чаще прежнего его стали безжалостно вжимать в скрипучую кровать, кожаный диван, поверхность холодного кафельного пола, или даже место за пределами большого особняка — везде, где его любимый господин соизволит взять насильно своего услужливого ёжика. На самом деле — Соник никогда не был против чего-то подобного. Зачастую он лишь создавал иллюзию протеста насильственным действиям Шэдоу в свою сторону, прекрасно понимая, какое моральное удовольствие это доставляло его партнёру. Сонику хотелось как можно чаще находиться рядом с Шэдоу — утыкаться в его тонкую шею своим носиком, вдыхая этот обескураживающий запах ежа глубоко в свои лёгкие. Снова и снова. Хотелось изящно изгибаться, раз за разом, на властных руках господина. Хотелось прижиматься ещë плотнее к столь разгорячённому и вспотевшему от длительного напряжения телу. А Шэдоу всегда был так нещаден, так холоден и ненасытен, словно дикий зверь. Каждый нетерпеливый, грубый толчок, заходящий всё глубже и глубже в тело подчинённого ежа, заставлял его издавать несдержанные, рваные стоны, отчаянно закусывать свои губы до самой крови, обессиленно цепляясь за широкую спину и чёрно-красные иголки, жестоко сжимая их пальцами, впиваясь острыми зубками в плечи и руки доминирующего, оставляя свежие, слегка кровоточащие, раны. Соник научился всему этому именно у него. Это было просто необъяснимо прекрасно. Шэдоу был прекрасен. Особенно в постели. Эти манящие кроваво-алые глаза, горящие неистовым желанием владеть и подчинять — всех и вся. Белоснежный шелковистый мех, в который так и хотелось крепко вцепиться, растрепать, искусать скрытое под ним, серьёзность хищного взгляда, даже без намёка на улыбку или нежность, идеальное телосложение — всё это нешуточно сводило Соника с ума. Ему хотелось гораздо большего, чем просто изворачиваться и требовательно скулить под своим партнёром, любуясь таким, приковывающим внимание, видом, на нависающего сверху Шэдоу. Он искренне желал иметь его так же жëстко и умело, как Соника обычно имеет Шэдоу. С похотливым шёпотом о чём-то животно-развратном — прямо в самое ушко, грязно и бессовестно, блуждая по его спортивному телу руками, нарочно задевая всевозможные эрогенные зоны. Жадно выцеловывая губы, плечи, грудь, подтянутый пресс — всё, что было можно, без спроса, без предварительного разрешения хозяина. Оказываясь, резко, внутри тесного, скользкого и горячего пространства, двигаясь с бешеной скоростью, и выбивая звуки наслаждения из горла принимающего — доводя до крупной дрожи в чёрных коленках, мурашкам по всему телу. Соник осознанно хотел довести своего любимого господина до стойкой, упоительной эйфории, чисто-дикого экстаза, чтобы тот не мог больше ничего, кроме как осипшим от стонов голосом лепетать его имя. Соник как-то боязливо и неуверенно проводил руками по крепким мужским плечам, оставляя лёгкий поцелуй на мочке чёрного ушка, затем слегка прикусывая кончик, пока Шэдоу закрывал глаза, расслабленно откидывая голову немного назад и, с небольшой дрожью, выдыхая. Он позволял недолго себя ласкать, когда был в хорошем настроении, что, очевидно, являлось редкостью. Одна из рук угольно-карминового ёжика была вальяжно откинута на спинку дивана обсидианового оттенка, свободно свисая вниз, в другой же — постепенно тлела сигарета, источающая полупрозрачный дым. Шэдоу стряхивал пепел прямо на пол, без какой-либо заботы о порядке в окружении, беспристрастно притопывая тот ногой от нечего делать. Прислуга обязательно придёт завтра утром и приберёт весь беспорядок, что за эту длинную ночь успеют натворить двое влюблëнных — нездорово — ежей. Шэдоу всë молчит, и совсем забывается, находясь в слишком расслабленном состоянии. Тогда руки кобальтового ежа переходят дальше плеч, плавно спускаясь прямо на приоткрытую грудь со слегка потрёпанным, пушистым мехом. Соник смелеет, определённо позволяя себе намного больше того, что ему было разрешено. Пальцы шаловливых персиковых рук разводят брендовую куртку шире в стороны, зарываясь чуть дальше в белый мех — их кончиками подчинённый отыскивает точки наслаждения парня, вскоре благополучно нащупывая нежные, мягкие соски. Зря ты не спросил дозволения. Чëрно-красный ëжик издаёт еле слышимое мычание от приятных прикосновений — по всему телу пробегает мимолётная дрожь после пылкого поцелуя в шею, за которым следует ещё пара таких же, ведя влажную дорожку до надплечья. Только после этого Шэдоу спохватывается, не намереваясь позволять наглости Соника зайти ещë дальше. Он дерзко хватает руку в белой нейлоновой перчатке за запястье, притягивает синеигольчатого парня ближе к себе, оборачиваясь немного в бок, чтобы посмотреть прямо в искрящиеся задорным желанием изумрудные глаза визави. — Кажется, ты забываешь о субординации? Что ж, похоже, мне снова придётся привести в порядок трезвость твоего ума, — отрешённо-бархатный тон мужского голоса каждый раз приятной мелодией проходился по навострённым лазуритовым ушкам, иногда прогоняя слегка щекочущие мурашки в области всего тела. Сонику определëнно нравился его голос — очень сильно и в любой форме. Шэдоу так завораживающе медленно делает последнюю, глубокую тягу, намеренно выдыхая горький никотиновый дым прямо в лицо подчинённого, который, в свою очередь, немного жмурится. Внизу постепенно начинает сводить тянущим напряжением. Он так любил Шэдоу в грозном настроении — когда тот жестоко и бесцеремонно ставит его на место, отдаёт приказы, заставляет подчиняться, прикасается, в конце концов. О хаос, если бы не установленные его хозяином ограничения дистанции и воли действий, Соник, без сомнения, давно бы уже набросился на него. Шэдоу наклоняет Соника ещë немного ниже к себе, так как тот находился сзади, за его спиной. И пока что подозрительно ласково припадает губами где-то в участке ключиц, на момент закрывая глаза. — Ш-Шэ… Мой господин… — сладостно протягивает Соник, вместе с первым полустоном, когда мокрый язык слегка касается левой ключицы, уже свободной от воротника тёмной рубашки, закатанной по локти. Запястье ухваченной руки сжимают значительно сильнее и кобальтовый ëж, в противном нетерпении, предвидит дальнейшие действия хозяина. И он оказывается прав в своих ожиданиях. Шэдоу собирается в очередной раз показать синему невежде, кто здесь главный, в своей привычной жестокой манере. Как ему и нравилось. Чëрно-красный ëжик отстраняется — было крайне неудобно приступать в таком расположении, поэтому он собирался исправить это как можно скорее. — Ко мне, — в грубом, приказном тоне, словно скверно провинившемуся псу, командует Шэдоу, чуть пошатывая меж двух пальцев дотлевающий окурок. Он открыто намекает на предстоящее наказание. Другая рука слегка похлопывает по гладкой поверхности, указывая на место около себя, предназначенное специально для кобальтового ёжика. Соник недолго стоит на месте, слегка прикусывая губу от предвкушения грядущей боли, напряжённо сжимая пальцы, и краем губ нахально улыбается. Он осторожно обходит левый край чёрного дивана, приближаясь неторопливо, прикрывая глаза, и чуть сведя брови, смотрит в рубины напротив, словно заигрывая. Соник намеренно оттягивает момент. Но Шэдоу сидит непоколебимо и ждëт, лишь одаряя парня загадочно-лукавым взглядом в ответ на дразнь. Соник, наконец, опускается на диван, садясь прямо напротив хозяина, пока тот продолжает окидывать его нетерпеливым взглядом. Он тщательно выбирает место, пробегаясь глазами по столь привлекательному молодому телу — с ног до головы. И алые глаза, в итоге, задерживаются на шее, покрытой мехом сапфирового оттенка. Шэдоу отмечает область. Соник, уже понимая намерения Шэдоу, покорно наклоняет голову вправо, открывая доступ к шее, помеченной почти затянувшимися, еле заметными, укусами. Но его хозяина, похоже, прежние раны сейчас волнуют меньше всего. Так чертовски медленно, с безумным удовольствием во взгляде, Шэдоу плотно прижимает ещë дымящийся остаток сигареты, припаливая бархатистую шерсть — прижигая кожу под ней. Соник приглушённо шипит сквозь чуть стиснутые зубы, и слегка зажмуриваясь, продолжает криво улыбаться. Теперь Шэдоу кажется, что этого явно недостаточно. Он вытягивает из пачки очередную сигарету, подхватывая со стола золотистую зажигалку. И поджигает следующую, а за ней — ещё одну. Они дымящимися концами проходятся по шее, ключицам и надплечью кобальтового ежа, выдавливая из того блаженные стоны и жалостный скулёж страданий от такой приятной боли, вперемешку с нездоровым наслаждением от процесса. Соник терпит до последнего. Он силён. Он справлялся и не с такой болью в своей жизни. Тем более когда она, отчасти, доставляла ему своеобразным удовлетворением, и стала таким обыденным ощущением изо дня в день. Следы ожогов от сигарет — его клеймо. Метка принадлежности. Боль — лишь мимолётное блаженство, к которому он уже давно привык. А Шэдоу — его самая сильная и самая тяжëлая зависимость. Соник однозначно сдохнет от невыносимой ломки, если любимый господин в один день решит выкинуть его как бесполезную, наскучившую игрушку — в таком случае для него больше не будет смысла. И это было не одностороннее опасение. — Не смей забывать кому ты подчиняешься, шестёрка, — требовательно приказывает Шэдоу, откидывая на пол использованные «печати» он расплывается в бессочувственной, самодовольной ухмылке. Правой рукой чёрно-красный ëжик резко прихватывает персиковый подбородок, намеренно сжимая челюсть пальцами, затем поворачивает мордочку Соника в свою сторону, заставляя смотреть прямо ему в глаза. А Соник лишь покорно вглядывается вглубь очаровательных рубиновых омутов, ставших, однажды, такими родными и любимыми, отчаянно лелея всем своим естеством вцепиться в обладателя этих чудесных глаз. Шэдоу постепенно сокращает расстояние между их лицами, пока палевые губы трепетно не накрывают персиковые, втягивая в страстный поцелуй — всё так же властно, так же грубо и требовательно, впиваясь клыками в нежную кожу, врываясь языком в ротовую полость, жадно исследуя чужое пространство. Именно так он выражал свою любовь. Таков был личностный склад Шэдоу — жестокий садист вкупе с мазохистом и абсолютным собственником. Понимание его любви — причинение физических и моральных страданий своему партнёру. В меру, пополам с нотками некой ласки и заботы, ощущающимися в последнюю очередь из-за пылкой страстности и надменной настойчивости Шэдоу. Сильные персиковые руки, скрытые в белоснежных перчатках, коварно крадутся по торсу Шэдоу, передвигаясь всё выше, ненадолго задерживаясь, оглаживая грудь пальчиками, а затем обвивая чёрную шею, прижимают угольно-карминового ёжика как можно плотнее к себе. В ответ Шэдоу приподнимает свободную руку выше синего бедра в джинсах пепельного оттенка, скользя по поверхности таза, чуть сжимая упругую ягодицу, на что ловит лёгкий глухой стон сквозь поцелуй, после перебирается на синюю талию, крепко обхватывая её. Шэдоу, в который раз, заваливает Соника на диван, нагло и без предупреждения — нависает сверху, прижимаясь, плотно, своими к бëдрам кобальтового ежа. Глаза обоих закрыты — губы плотно сомкнуты вместе. Чёрная рука с острыми красными когтями упирается на мягкий багровый подлокотник, пока пальцы другой плавно очерчивают пояс ежа под собой. Да, они всë же любят друг друга — до больного безумия сильно. Да, это нездоровые отношения, но Соник в неминуемом ощущении безысходности понимал, что ему это жизненно необходимо. Ему необходим Шэдоу. Он мечтал всегда принадлежать только ему. Даже если придётся мучительно сдохнуть в конце, захлебнуться однажды в собственной крови или оказаться с переломанными костями, зарытым в противной сырой земле, где-то в глуши, где никто никогда не найдëт его зверски истерзанный труп. Сонику было плевать — он в любой момент готов был заплатить за все свои извращённые фантазии и самые тяжëлые грехи. Так же, как и Шэдоу — за всë. Возможно, когда-нибудь их жестоко покарают, но точно не сегодня.