А какие они, цвета эти?

      Серость комнаты вдруг стала светлее обычного. «Вышло солнце».       Всю свою непродолжительную жизнь Писатель видит окружающий мир только так. Грустно, но жить можно, он же живет. Даже смеется над этим. Особенно над тем, что в самом начале, когда он здесь появился, детдомовский психолог спросил у него про любимый цвет. Он никогда не чувствовал себя неполноценным из-за этого. Просто, другим. Так было пока в его жизни не появился Художник…       Каждый месяц у него был новый цвет волос, но чаще всего это какой-то насыщенный светлый серый, чем-то напоминающий ту едкую зеленку, которой часто мажут ободранные коленки в медпункте. А Писатель не мог даже понять, что это за цвет! Ему было так стыдно и страшно, когда Художник понял, что парень все это время почти что врал, говоря о красоте нового окрашивания или рисунка. — Прости, прости, прости… я не знал, как об этом сказать, просто, — страх потери буквально сжал его грудь, мешая даже вздохнуть. Ну, конечно, на кой ему — творцу с невероятно ярким воображением — такой… бракованный. — Ну что ты? Да какая мне разница, различаешь ли ты цвета или нет? Я же знаю, верю, что ты говорил искренне. Понимаешь?       И он понял. Понял, когда Художник в тот же день нарисовал целых три черно-белых рисунка к его рассказам. И когда на следующее утро Часовщик принес им самодельный сборничек из пары сценок Писателя с рисунками. Приятно.       С того самого дня Художник пообещал себе, что покажет Писателю все краски мира, чтобы он перестал загоняться из-за этой недомолвки. Он даже придумал, как это сделать. Именно поэтому Художник с самого утра утащил его в перелесок неподалеку. Аккуратно взяв Писателя за руку, он вел его по петляющей тропинке между деревьев. — Видишь небо? Оно такое светло-голубое, без единого облачка… — Ну-у-у, я дальтоник, а не слепой, — смеясь, Писатель посмотрел туда, куда указывал заляпанный краской палец, — А какие они, цвета эти? — Прости, — легкий смешок, — голубой, он такой… как бы объяснить? Он, как лед, такой… холодный. Как прошлой зимой, помнишь? Мы пошли гулять все вместе, а Зеленый засмотрелся на елку и поскользнулся, — опять смех. — Да помню я, помню, — Писатель улыбнулся, прижимаясь к чужому плечу, — а какие другие цвета? — Ну смотри… вот деревья, листья у них зеленые. Цвет такой… сочный, цвет весны… Знаешь, почему-то он у меня ассоциируется со вкусом яблока, но именно такого кисловатого. — Ого. А почему яблоко? — Потому что весной и летом так много зеленого, словно на зубах скрежет появляется, как после яблок… знаю, глупость, просто ассоциация. — Вовсе не глупо!       В карих глазах промелькнул такой детский интерес, словно он увидел какую-то неведанную диковинку, а не самые простые листья на самых простых деревьях. Писатель смог почувствовать этот цвет, кажется, даже увидеть его. Обрадованный таким результатом своего труда Художник рассказал и про другие цвета, внимательно следя за тем, что бы его правильно поняли, и чтобы он говорил, не опираясь на другие оттенки. — Красный — кисло-сладкий, как спелая черешня в жаркий день. Он особенный, его видно издалека. Желтый — кислый и суховатый, как подсохший лимон в холодильнике, — на этом сравнении оба рассмеялись так по-детски и наивно, что у обоих на душе стало тепло и хорошо. — А еще он теплый, как объятия в холодный вечер. Оранжевый — пряный и тягучий, как мед, а еще теплый, как сентябрь. — Ну, и это все, наверно… Нет, конечно, еще есть белый, он такой… острый и резкий, хотя внешне и спокойный, а глаз так и режет… но ты это, думаю, и так знаешь, — Художник улыбнулся так тепло, что у Писателя невольно появилась ассоциация с желтым или оранжевым. — Ты очень интересно рассказываешь. А опишешь мне так свои рисунки? — Ну конечно, как только вернемся, так сразу.       С того момента прошло несколько дней, и Художник даже думать перестал об этом, решив, что Писатель забыл, ну или слушал только чтоб успокоить его. Но в один день брюнет подошел к нему с рисунком в руках и сказал: «Раскрась вот этот в сладко-красный. Пожалуйста…».       Художник в этот миг чуть не задохнулся. Он понял, что у него получилось… Он смог раскрасить этот серый мир.