От ненависти до любви

      Арагорн лежал на гладких досках эльфийского талана. Он безумно устал, голова ныла, даже ноги отнимались, а ведь опытному следопыту не полагается жаловаться на долгую дорогу. И всё же, несмотря на страшную усталость, сон не шёл.       Эльфы не были гостеприимными хозяевами. С некоторым опасением они отнеслись даже к Леголасу поначалу, хоть и сразу признали в нём своего северного сородича. Хоббиты не могли представлять угрозы, и их приняли благосклонно, как и Арагорна — он уже бывал в Лориэне. А вот Гимли и Боромиру пришлось вкусить подозрительность стражей этих земель сполна. Им выделили отдельный талан и охранников, хоббитов же и Леголаса Халдир пригласил к себе и даже поделился одеялами. Желание Арагорна разделить сон с гномом и человеком из Гондора эльфы не поняли, хмурились и оглядывались.       Здесь мало кто говорил на общем наречии. Халдир объяснялся бегло, но двое его братьев едва понимали этот язык, а из братства эльфийский знали лишь Леголас — впрочем, для него диалект галадримов тоже был непривычным — и Арагорн. Фродо пытался не посрамить уроки Бильбо, но скорее развлекал эльфов, чем беседовал с ними. Сами же эльфы не стеснялись говорить так, чтобы гости их не понимали, чем безумно раздражали Гимли и Боромира. Да и приставленная стража не добавляла оптимизма.       — Ещё ничего не сделал, уже преступник, — пробурчал Гимли, ворочаясь на тонюсеньком тюфяке. Ветер в кронах гулял такой, что как ни повернись, ни завернись в одеяло, пробирался во все щели.       — Добро пожаловать в отряд, — мрачно отозвался Боромир.       Он и не пытался уснуть. Сидел, привалившись спиной к центральному столбу, что держал хлипкую площадку, и наблюдал за эльфами из полуопущенных век, чем ещё больше нервировал стражников. Арагорн не звал его в свою постель, просто лежал рядом, пытался согреться и ни о чём не думать.       — Я говорил, что этот лес не лучшая для нас дорога, — тихо сказал Боромир.       — Попытаться стоило, — не открывая глаз ответил Арагорн. — Это единственная переправа на восточный берег Андуина. Дальше до самого Осгилиата ни одного моста, все разрушены, а броды стерегут орки.       — Так пойдём по западному берегу, — тут же оживился Боромир. — До Осгилиата и Минас-Тирита. Там нас всех примут с почестями. А не вот так, — он поморщился и кивнул на эльфов.       — Не осуждай их, — вздохнул Арагорн. Он не стал ничего говорить про Минас-Тирит, чтобы опять не поругаться. Сил на споры не осталось. — Эльфам страшно. Элронд не хотел, чтобы Кольцо оставалось в Ривенделле, галадримам оно ещё меньше сдалось на их земле.       — Эльфам страшно, — зло усмехнулся Боромир. — А кучка хоббитов, гном и человек идут в Мордор.       — И эльф, — добавил Арагорн. Смирившись с тем, что поспать не удастся, он сел, накинул плащ, плечом прижался к плечу Боромира. — У эльфов очень долгая память, как их жизни. Они помнят, что Саурон сделал с Келебримбором.       — Это который? Я в них путаюсь, — проворчал Боромир.       — Неуч, — беззлобно усмехнулся Арагорн. — Это мастер, который создал кольца власти.       — И Единое?       — Нет, это задумка только Саурона. Он, правда, тогда другим именем звался. Эльфы смекнули, что он не тот, за кого себя выдаёт, и Келебримбор создал три эльфийских кольца втайне, и отдал…кому отдал, не сказал. Саурон захватил его, жестоко пытал и вызнал, где девять людских колец и семь гномьих.       — Гномьи то выдал, словно не жаль, небось и без пыток сказал, — проворчал Гимли. — Гном бы выдержал всё!       — Не глупи, — буркнул Боромир. — Любой начинает говорить на третий день.       Боромир не видел, наверняка, но видел Арагорн: эльфы, что прикидывались, будто ни слова не понимают на общем наречии, при словах Боромира о пытках, осадивших гнев гнома, переглянулись. Они слушали и понимали гораздо больше, чем хотели показать.       — Верно, — вздохнул Арагорн. — Так или иначе, эльфийские кольца остались скрыты от Врага. А Келебримбора убили. Его изуродованное тело прибили на флагшток и выносили на поле битвы для устрашения людей и эльфов.       — Ладно, согласен, есть повод не поминать имя Врага всуе. Но это ж когда было!       — Для тебя — это седая древность, а для многих эльфов едва ль не вчера. В бесконечно долгой жизни есть свои трудности.       Остаток ночи прошел в раздумьях и тяжёлой дремоте. Арагорн засыпал и просыпался много раз, ему казалось, что не спал вовсе, но утро наступило слишком резко. Пасмурность вчерашнего дня развеяло ветром, и над голова в кронах золотых древ проглядывало голубое небо и редкие белые облачка. Солнце чуток развеяло и тени в сердцах, тем более что эльфы оказались щедры на угощение к завтраку, впервые за много дней в желудках измождённых путников оказалась горячая каша.       Правда, на этом дружелюбие и кончилось. Путь отряд продолжил с повязками на глазах, гуськом на верёвочке. Гимли, из-за которого всё и началось, ворчал и язвил. Леголас, которого надеть повязку пришлось даже не уговорить, а заставить, возмущался ещё громче. Остальные же, повязки надевшие из солидарности с оскорблённым Гимли, шли молча, разве что посмеиваясь над собой.       — Представляю, какой у нас видок, — хмыкнул Боромир. Они с Арагорном замыкали длинную цепочку слепцов, идущих за поводырём-Халдиром. Позади шёл ещё один эльф, следя, чтобы никто не отстал.       — Жаль, что не видим Лориэна, — покачал головой Арагорн. — Я надеялся, что узрев его изнутри, ты изменишь мнение.       — Пока оно лишь укрепляется.       Путь был неблизким, но шёл отряд удивительно быстро, а под ногами не оказывалось ни коряг, ни рытвин. Эльфы берегли своих гостей, пусть это и смахивало на плен. В обеденный привал снова накормили досыта, а к вечеру привели прямо к постелям.       Но что должно случиться, того не миновать. Спустившись умыться к роднику перед сном, всё ещё с повязкой на глазах, Боромир умудрился сверзиться в овражек. Земля там была скользкой, а слепым да в незнакомом месте оступиться немудрено. Хоббиты и Гимли никуда не отходили от провожатых, а Боромир напротив, делал всё им наперекор, что-то пытаясь доказать. И наступил момент, когда до нежных ушей эльфов донеслась забористая солдатская ругань.       Арагорн на вскрик кинулся первым. На ощупь спустился к воде и по подробнейшему маршруту, куда течь этой речке и идти эльфам, нашёл Боромира. Тот возмущался больше от обиды, чем от ушибов. Земля была мягкой, укрытой листвой и мхами, расшибиться тут было почти невозможно. Разумеется, для будущего наместника не существовало слова «невозможно», в смыслах хороших и плохих. Подав ему руку и вытянув из ямы, Арагорн почувствовал на коже влагу. И тут же сорвал с глаз повязку, чтобы убедиться. Так и есть, ладонь Боромир знатно рассадил.       Эльфы, наблюдавшие со стороны, успели только вякнуть возмущённо, что повеления открывать глаза не было, но Арагорн окрик проигнорировал. И повязкой же перетянул Боромиру ладонь.       — Ты что, ленту снял? — спросил Боромир, ощупывая перебинтованную ранку.       — Всё равно темно, хоть глаз коли, ночь давно, — отмахнулся Арагорн. И всё же огляделся, посмотрел в овражек. — Ну и место ты выбрал для омовения. Тут и днём то в оба глаза глядючи шею свернуть можно.       — А я видел, куда иду? — с толикой возмущения спросил Боромир.       — Упрямец, — Арагорн усмехнулся и притянул его к себе, на одно мгновение коснулся губами виска.       Эльфы если и заметили — а может не придали значения — постелили им снова в разных местах. Решив не испытывать судьбу и терпение хозяев, Арагорн оставил всё как есть, и ночь снова проворочался в одиночестве. Он уже привык засыпать не один — это правда, привыкнуть к этому проще, чем смириться даже с временным одиночеством.       А на утро Халдир разбудил отряд радостной новостью — от самих владык Лориэна пришёл приказ пропустить далее всех путников без повязок на глазах, в том числе и гнома. Вероятно, дошли новости из Ривенделла. Теперь можно было сполна насладиться красотой эльфийского леса.       Зима была не властна здесь. Будто застывшее мгновение тёплой осени поселилось меж высоких деревьев. На границе леса деревья ещё сбрасывали листву, но здесь, в глубине, высокие мэллорны стояли в золотом убранстве до самой весны, и только тогда опадали старые листья, когда на ветвях распускались новые. По весне Лориэн особенно прекрасен, искрящийся золотом и молодой зеленью.       Всё это Арагорн рассказывал в пол голоса Боромиру. Вероятно, в его глазах прекрасный лес был ещё волшебнее, потому что Боромир больше смотрел на самого Арагорна, чем по сторонам, и улыбался.       Сияющей звездой в короне Лориэна был Карас-Галадон, город деревьев. За высокими стенами из вековых деревьев и кустарника, за рвом и мостом высился эльфийский город на ветвях, а на склонах холма раскинулись сады и лужайки. Здесь били фонтаны и пели птицы. Путники, всего неделю назад пытавшиеся штурмовать перевал Карадраса и чуть не сгинувшие в снегу, с удивлением и восторгом оглядывались. Под ногами росла упругая зелёная трава, тёплые чистые озёрца манили искупаться.       И всё же, перед тем, как отпущены были хранители отдыхать, им предстояло выдержать ещё одно испытание. И не так тяжёл был подъём по тысяче ступеней на мэллорн владык, как краткая беседа в тронном зале. Владыка Келеборн принял гостей со всей почтительностью, но вести о гибели Гэндальфа и пробуждении балрога потревожили и разгневали его. И всё же, усмирив взволнованное сердце, он принёс извинение Гимли за горячность и неучтивую предосторожность в пути. Леди Галадриэль говорила мало, она обращалась к супругу с успокаивающей речью, и каждого из гостей долго удерживала взглядом.       Только Арагорн и Леголас смогли выдержать этот взгляд прямо, не отвернувшись и не опустив головы. Что владычица говорила им, Арагорн не знал. Но скажет ему — догадывался, и встретил её взор прямо.       — С возвращением, Элессар. Тридцать восемь лет прошло с тех пор, как ты ступал на эти земли в последний раз. Долгими и трудными были твои дороги, но знай — всем дорогам близится конец. К худу или к добру, даже мудрейшим не ведомо.       — Не большое утешение ваши слова, госпожа. Но спасибо.       — Ты утомлён, Элессар. Но не дорогой и не войной, я вижу, что сомнениями и тревогами полнится твоё сердце. И оно вновь не свободно.       — Да. Я устыдился бы своей измены, если бы мог хоть помыслить отказаться от Него. Но у меня нет такой силы.       — Я устыдила бы тебя в измене, если бы уличила в ней. Но нет, Элессар. Твоё сердце велико и способно вместить их обоих. Они нужны тебе оба, они — твоя сила. Арвен Ундомиэль — в мире, и Боромир из Гондора — на войне. Ночь твою в завоёванном мире осветит Вечерняя Звезда, но корабли по Андуину в самый чёрный час битвы поднимет непокорный Западный Ветер.       Эта беседа без слов длилась несколько мгновений, и в тоже время Арагорн почувствовал себя так, словно очень долго говорил о всех своих страхах и сомнениях, словно целую вечность гулял с добрым другом среди зелёного сада. Даже дышать стало легче. Яркие глаза владычицы Галадриэль искрились как студёный родник на солнце, взгляд её уносил тревоги и усталость.       И всё же, остальные члены Братства отводили взгляд, когда она обращалась к ним. Арагорн услышал за плечом резкий вздох Боромира. Неропчущий гондорец, стойкий как Аргонат, отвёл взгляд, глаза у него заблестели от непролитых слёз и задрожали губы. Арагорн поймал его ладонь, переплëл пальцы и сжал. Этот разговор был тяжелее его дружеской беседы, но вряд ли владычица была жестока. Скорее, сам Боромир снова был жесток к себе.       Когда отряд спустился снова на землю с небес, им уже приготовили и постели, и ужин. Высокие белые шатры стояли у родника, перед шатрами — большой стол, накрытый по домашнему, со всеми приборами, сверкающими серебряными кубками и блюдами, полными изысканных яств. В шатрах же стояли самые настоящие постели — кровати на низких ножках, едва приподнимающие перину и подушки над травой. Эльфы принесли пледы, полотенца, даже чистые одежды на каждого из гостей, включая хоббитов.       В одном из шатров, стоящем чуть в стороне от остальных, обнаружилось широкое ложе, приготовленное для двоих. За плечом Арагорна, разглядывающего кровать, возник улыбающийся Халдир.       — Я угадал? — спросил он.       — Я думал, владычица предупредила, — ответил Арагорн. И поймал себя на мысли, что смущён как юнец.       — И это тоже, но я приказ стелить отдал раньше. Я очень рад за тебя, дружище, — улыбнулся Халдир. — Я думал, показалось, но нет. Ты даже в лице меняешься, когда на него смотришь. Светишься весь.       Арагорн рассмеялся, прикрыв лицо ладонью.       — Что-то ещё нужно? — спросил эльф, поправляя несуществующую складку на шёлковом покрывале. — Владыки велели окружить вас такой заботой и благами, чтобы вы про тёмное и страшное и думать позабыли. Хотя бы на время.       — А тазика горячей воды не найдётся? — это спросил уже Боромир. Он подошёл, встал рядом и с сомнением посмотрел на белоснежную постель. Словно боялся приближаться, боялся замарать одним взглядом.       — И тазик есть, только зачем? — Халдир бросил гондорцу огромное махоровое полотенце. — У нас есть горячие источники.       — Ты был прав, я люблю Лориэн, — буркнул Боромир, бросил за землю вещи и ушёл искать горячую воду.       — А он неприхотлив, — ухмыльнулся Халдир.       — Можно ещё одну просьбу?       — Всё, что угодно.       — Можешь проследить, чтобы в купальнях нас не потревожили? — Арагорн надеялся, что его взгляд не был чересчур красноречив. Но утаить от эльфа что-то невозможно. Халдир широко улыбнулся, подмигнул.       — Ни одна живая душа.