ненависть

это всегда было якорем, сдержавшим до ужаса грязное слово, по сердцу режущее: «удобно». когда ты любим и слишком восхвалён и ощущение, что тебя ждут, досадившее лёгким теплом, разливающимся в груди — вгоняет в условный комфорт, из которого, честно, уходить не хочется. олег евгеньевич, разрушает все привычные законы жанра, не прикипает. не любит, не говорит, не касается, только осторожное «нравится» срывается с губ. саша не ведёт себя, как кисейная барышня, только улыбается много, что почти доводит олега до того состояния, когда кошки на душе скребутся и глазами горящими меньшикова провожает. вцепляется, рукава поправляет и раздасованно, к величайшему, совершенно вселенских масштабов — разочарованию олега евгеньевича, остаётся. почти, как в той клятве, где и в горе, и в радости, и до самой глубокой старости. он и три слова на ухо шепчет, не требуя ничего в замен и кофе по утрам варит. сонный, коленом вжавшийся в кухонную столешницу. олег не понимает. у олега отчего-то сжимается сердце. не прикипел. нет уж. извольте уволить. саша рядом всегда и это приводит в лёгкое раздражение, даже если уехал, ощущение, что есть кто-то, кто стоит за твоей спиной [на твоей стороне] не покидает ни на минуту. олегу евгеньвичу отчаянно хочется пережать кислород себе чёрным, как уголь из шахт глубокиx, галстуком. олег всё ещё не понимает почему такой, как саша петров всё ещё стоит с ним по правую руку и со смущением приподнимает уголки губ, когда осторожно касается ладони меньшикова. олег не строит иллюзий. понимает. перегорит. как и все до. как и все те, что будут после. меньшиков всё чаще разочарованно выдыхает и перестает понимать что-либо в этой жизни. слишком бессмысленно. бесполезно. саша не перегорает, а в глазах всё ещё светятся огни, заставляющие олега евгеньевича вздрагивать от каждого взгляда, обращённого в его сторону. он перестает испытывать злобу, на каждую разбросанную петровым вещь и принесённый им хаос в квартире. на место этого приходит тихое разочарование. олег очень старается сдерживаться, но слишком плохо выходит. он только голос повышает от недовольства на неубранную обувь, как замечает на столе ужин и заснувшего сашу. он его ждал. бог знает сколько. сердце олега евгеньевича замирает. ненависть [к самому себе] прожигает кожу. очередной разочарованный вздох. посвященный только ему одному. саша утром улыбается, а олег не злится. и сжимает сашину ладонь. петров замирает, но не говорит ни слова. носом в плечо утыкается. олег почти уверен, что свернул не туда. сейчас до невозможности плевать. олег не понимает и не хочет понимать почему саша не уходит. ни через месяц, ни через полгода, ни даже через год. надежда всё ещё теплится, в незатуманенный разум с безумным мечтанием фанатика, верится. проходит три года, а саша даже не пытался уйти в порыве ссоры. олегу теперь по-настоящему страшно. ещё больше, чем было когда-то. лет двадцать назад всё было проще, а когда виднеется проклятый горизонт и каждый прожитый год оставляет все более заметный след — даже дышать становится тяжело. — почему? — в один из вечеров спрашивает олег, наблюдая за тем, как саша пытается приготовить что-то слишком заумное, с рецептом из книги старинной — из меньшиковской библиотеке. — потому что ты — это ты, олег. я не требую от тебя великих свершений, не жду, что ты поможешь мне сделать карьеру, я не люблю тебя за то, что ты красивый, хотя это тоже. или за то, как много ты зарабатываешь. я люблю тебя за то, какой ты есть. недовольный, радостный, уставший, разгоряченный, разочарованный. я люблю тебя любым. олегу всё ещё чуждо понять, что его можно любить и его любят, но в тот вечер он впервые подходит к саше, в лоб целует, прижимается крепче и на ухо шепчет: — я тебя тоже, саш.