Astronomy In Reverse

Когда Баки отодвигает уголок газеты, прикрывающей кухонное окно, чтобы выглянуть наружу, он приятно удивляется, увидев, что снег, выпавший прошлой ночью, уже растаял. Зима была короткой, но вот уже в третий раз весна началась обманчиво, принеся солнечный свет, тепло и небольшой дождь только для того, чтобы снова погрузиться в снег, как только люди начали убирать свои зимние вещи. Питер, казалось, не возражал, так же необъяснимо восхищаясь снегом, как практически и всем остальным. Баки надеется, что он никогда не забудет тот день, когда он вернулся с работы – небо уже почернело, хотя был только ранний вечер – и увидел Питера, улыбающегося ему с дивана, окруженного бумажными снежинками и гирляндами, которые он сделал сам и подвесил на стены и потолок. Питер так гордился своим декорированием, восклицая: «Сюрприз!», - а затем ему пришлось объяснять Баки, что именно представляют собой эти гирлянды. Те оставались там все время до самого конца января. У Баки нет воспоминаний о рождественских праздниках, днях рождениях или любых других семейных событиях подобных этому, но он знает, что то, которое он провел с Питером не имеет себе равных в том, как много оно значит для него. Свернувшись калачиком на диване, они пили горячий шоколад и смотрели праздничные фильмы, а утром они подарили друг другу подарки – как ни странно, это были свитера, так как оба знали, как холодно было друг другу с начала зимы и хотели, чтобы им было тепло. Баки накопил деньги и купил Питеру очень толстый и практичный свитер с капюшоном, на двойной подкладке из гусиных перьев, чтобы сохранить как можно больше тепла. Питер подарил Баки красно-зеленый свитер, попадающий под определение «Уродливый рождественский свитер», на котором была надпись Feliz Navi Dad (изначально Feliz Navidad известная рождественская песня, с исп. букв. «Счастливого Рождества») Всю зиму Баки почти его не снимал. На самом деле тема отца была постоянной среди подарков, которые Питер сделал ему; несколько недель назад, на его день рождения, Питер подарил ему большую кофейную кружку с надписью «Лучший папа в мире» - единственный предмет кухонной утвари, который не был треснут и не с обитыми к чертям краями, поэтому Баки до сих пор ни разу не воспользовался ею, желая сохранить, чтобы она прослужила долго, так что он гордо выставил ее на столе, чтобы иметь возможность видеть ее и улыбаться, готовя завтрак по утрам в тихие минуты до пробуждения Питера. С тех пор как на них напали, таких минут было немного. Баки волновался на следующее утро после того, как рассказал Питеру о Зимнем солдате, беспокоился о том, как ребенок отреагирует на него после этого, изменится ли что-то между ними. Беспокоился об агенте, которого они оставили в живых, о необходимости сказать Питеру, что теперь они определенно должны переехать, опасаясь сделать больно Питеру этими новостями. Боясь, что Питер скажет ему, что он предпочтет, чтобы они пошли каждый своим путем, учитывая полученную информацию о том, кто – что – такое Баки на самом деле. Но ничего из этого не произошло. Питер принес ему воду и тайленол от сильной головной боли, которую испытывал Баки и о которой он каким-то образом узнал, и сел рядом с ним, там, где Баки лежал на матрасе. Голова Баки раскалывалась до такой степени, что казалось, что она сейчас взорвется. Питер заботился о нем, беспокоился, но не боялся. По крайней мере, не его. Это было больше, чем Баки вообще смел надеяться. - Питер, - сказал он через некоторое время голосом, дрогнувшим от боли, пульсирующей глубоко у него в черепе. – Мы облажались. Мы не можем оставаться здесь. Питер замер: - Мы не облажались. - Тот парень видел твое лицо, - возразил Баки. - Он – Гидра. Теперь они знают, кто такой Человек-Паук. Они знают, что ты ребенок, они найдут тебя. Мы должны были… - он едва успел вовремя остановиться. - …оставить его. - Мы не могли просто оставить его! – сказал Питер, широко раскрыв глаза, как будто был шокирован тем, что Баки мог такое сказать. – Он бы умер. - Питер, - сказал он мягким тоном. – Тот парень не был хорошим человеком. - Это не имеет значения, - лицо Питера в равной степени выражало раскаянье и упрямство, как будто ему было больно с одной стороны при мысли о несогласии с Баки, а с другой, что кто-нибудь из них мог стать причиной чьей-нибудь смерти, но он все равно держался твердо. – Мы не могли просто оставить его, - сказал он мягко, качая головой, тихим и уверенным голосом. – Это было бы неправильно. Баки вздохнул, часть его хотела рассмеяться от того, что он не мог поверить, что одновременно чувствовал себя с одной стороны абсолютно недовольным, а с другой бесконечно любящим своего ребенка. Ему тоже не особенно хотелось убивать этого человека – он сыт был по горло смертью и убийствами. Но он также знал, что Гидра не остановится, и ценой того, что он оставил этого парня в живых, было бросать все и срываться с места. - Мы не можем здесь оставаться, - повторил Баки с разрывающимся сердцем при виде печального, опущенного взгляда Питера. – Я не могу позволить им снова найти тебя. - Но… только один парень знает меня в лицо. Он даже не знает моего имени. Может, мы… может, все будет хорошо. - Нет, если он расскажет остальной Гидре, что я связан с Человеком-Пауком, - сказал он. – Они будут безжалостно преследовать тебя каждый раз, когда ты будешь патрулировать. Это огромная организация, парень, даже я понятия не имею, сколько у них есть связей. Здесь небезопасно. Для тебя небезопасно. Питер молчал долгий, напряженный момент. Он наклонил голову, чтобы спрятать лицо от взгляда Баки, а затем глубоко вздохнул, от чего его грудь поднялась и опустилась. Когда он снова поднял голову, его взгляд казался одновременно побежденным и полным решимости. - Что, если я… - начал он, замявшись, прежде чем взять себя в руки. – Что, если… я не буду больше патрулировать? Даже сейчас сердце Баки болезненно сжимается, когда он вспоминает о том утре, о выражении лица Питера и тоне его голоса, когда он отказался от всего, ради сохранения их совместной жизни и разбитого дома, который они оба так любят. В то утро Питер выбрал Баки, а не Человека-Паука. Баки пытался возразить, но он знал, что, в конечном счете, это был выбор Питера. Если Питер хочет остаться в Квинсе, в своей школе, в их квартире – какое право имел Баки мешать ему повесить свой символический плащ? Он никогда не вмешивался в роль Питера в качестве Человека-Паука и никогда не хотел этого делать; если Питер считал, что это того стоит, то Баки достаточно его уважал, чтобы позволить ему сделать свой выбор. Но месяцы, прошедшие с тех пор, были тяжелыми для них обоих, особенно для Питера. Баки не понимал, как много значит для Питера быть Человеком-Пауком; что он получал от этого, помимо помощи людям. Что эта свобода, ответственность и чувство контроля давали ему после всего того времени в его короткой жизни, которое он провел, чувствую себя совершенно беспомощным. Баки тогда еще не понимал, чем именно пожертвовал ради них Питер, но постепенно начал понимать, чего это стоило. Питер не находил себе места. Каждый раз, когда где-то поблизости звучала сирена, на его лице появлялось напряженное, мучительное выражение, как будто ему требовались огромные усилия внутри его маленького тела, чтобы оставаться на месте, на земле. Сердце Баки болело за него в эти минуты, которые случались часто в их переполненном городе, но он мало что мог сделать для Питера. Он пытался отвлечь его, занять, максимально утомить. Они проводили вместе еще больше времени, чем раньше; Баки теперь сопровождал его в школу и обратно, возможно, немного чересчур опекая, но он не будет рисковать возможностью того, что Гидра расширит свои поиски на школьные округа. Они стали заниматься более «нормальными» делами – Баки водил Питера на прогулки, даже когда это нервировало его, на каток, в кинотеатры и в семейный боулинг в четырех кварталах отсюда, даже когда расходы увеличивались. Питер мог спокойно сидеть дома лишь до определенного времени, пока не начинал нервничать и сводить Баки с ума, так что они стали чаще выходить из дома, пока по-настоящему не наступила зима. Это было тяжело. Смена сезона означала меньше дневного света, что означало больше времени, проведенного в помещении, так как Баки не решался больше выпускать Питера после наступления темноты – Гидра не погнушается начать действовать средь бела дня, но они гораздо чаще атакуют под покровом ночи, не привлекая общественного внимания. Были также моменты, когда Питер казался… почти подавленным, как только началась зима. Не слишком, даже не так заметно – но время от времени Баки все еще замечал тоску в глазах Питера, вялость, с которой он передвигался перед уходом в школу и после возвращения домой. - Некоторые люди впадают в депрессию во время праздников, - сказал ему Фрэнк, когда Баки поделился с ним. – И он потерял свою мать, да? Может быть, это время года усугубляет старое горе. Это имело смысл, но Баки ненавидел мысль, что он ничего не может сделать для Питера, не может облегчить его скорбь по тете, дяде и родителям. Все, что он мог сделать, это быть рядом, и когда он усадил Питера и сказал ему, что они могут поговорить об этом, если он захочет, ну… то, как Питер наклонился, чтобы обнять его, и сказал: «Я в порядке. Ты здесь, так что я в порядке», - полностью опустошило Баки. Но теперь зима, кажется, наконец-то, исчерпала себя, и со сменой сезона, Питер, похоже, тоже в эти дни чувствует себя лучше – больше похож на обычного энергичного себя, улыбаясь больше, чем за недели, предшествовавшие Рождеству, болтая более оживленно, когда Баки ведет его в школу, улыбаясь и указывая на различные виды птиц, возвращающихся с юга. Им нужно больше, чем обычно, останавливаться, чтобы погладить случайных кошек, купающихся в лучах утреннего солнца, к счастью, улицы в это время все еще относительно пусты; Баки отводит Питера в школу намного раньше, чем тот привык, так что у него все еще есть время, чтобы добраться до работы. Они погружаются в уютную тишину, когда школа Питера появляется в поле зрения, и они останавливаются в нескольких ярдах от здания, Питер быстро обнимает Баки на прощание, а затем отстраняется, чтобы направиться внутрь. Он не успевает сделать и шага, как к ним подбегает Нед, возбужденно размахивая руками, словно пытаясь остановить автобус. - Питер! Питер, о боже! Питер останавливается, бросая на Баки смущенный, слегка обеспокоенный взгляд, прежде чем повернуться к другу: - Чувак, что? - Ты не слышал, да? О Мстителях? Баки слегка цепенеет, его плечи напрягаются, когда Нед останавливается перед ними, выплескивая: - Чувак, все сходят с ума, это во всех новостях – о, эм, здрасьте, папа Питера – было какое-то нападение или вроде того в Лагосе. Алая Ведьма взорвала здание, полное вакандийских сотрудников гуманитарных организаций. - Черт возьми, - говорит Питер, широко раскрыв глаза и слегка побледнев. – Это… это ужасно, они знают, что случилось? Нед пожимает плечами, похоже, не настолько обеспокоенный, насколько Питер выглядит, а Баки чувствует. - Не знаю, думаю, она пыталась сдержать взрыв или что-то в этом роде, и случайно направила его на здание. - Сколько людей пострадало? – спрашивает Питер. Голос у него тихий и подавленный, но Баки слышит в нем проблеск надежды. Однако то, как Нед качает головой, гасит ее. - Они еще не закончили подсчет… э-э… жертв. Питер заметно сникает, и Баки протягивает руку и кладет ее на плечо мальчишки, не желая смущать его притягиванием в объятия перед его другом и школой. Питер поднимает на него взгляд, затем поворачивается к Неду и говорит: - Эм, я… я встречусь с тобой внутри, хорошо? На что Нед кивает, быстро прощаясь с Баки, поворачивается и направляется к двери. Баки не успевает спросить Питера, все ли с ним в порядке, до того, как пацан обхватывает его за талию и обнимает, напряжение отпускает его узкие плечи после этого. Баки отвечает на объятие, мягко поглаживая мальчишку по затылку, когда говорит: - Будь осторожен, слышишь? И позвони мне, если что. Питер просто кивает у его груди, крепче обнимая его.

***

До конца дня, пока Баки работает, Фрэнк регулярно заглядывает в мастерскую, чтобы проинформировать его о взрыве в Лагосе, грубоватый взрослый мужчина явно разделяет любовь Неда к зрелищам, что несколько удивляет Баки. К концу дня, когда Баки собирается навести порядок и отправиться за Питером, Фрэнк возвращается, раздраженно качая головой, и сурово сообщает ему: - Вся Ваканда в полной боевой готовности из-за этого взрыва. Они созывают заседание ООН, чтобы обсудить установление международного государственного контроля над Мстителями. Как по мне, то это бред сивой кобылы, - Фрэнк оживленно жестикулирует руками, его пристрастные разглагольствования обычно, по крайней мере, немного развлекают Баки, но теперь эта ситуация заставляет его живот скручиваться. – Этот чертов террорист убил бы гораздо больше людей, если бы они позволили ему взорваться на улице. Это все чушь, вся эта шумиха, потому что девочка сделала ошибку, пытаясь спасти жизнь Капитана Америки. Оглушительно-громкий треск эхом разносится по мастерской, когда рука Баки конвульсивно сжимается в кулак, разламывая пополам, как ветку, рукоятку металлического гаечного ключа. Фрэнк бросает на него испуганный, недоверчивый взгляд, когда конец рукоятки летит и ударяется о бетонный пол с подозрительной силой. - Господи, Барнс, - говорит Фрэнк, в его тоне не хватает обычной язвительности, он слишком ошеломлен. – Как, черт возьми, ты сделал это? - Извини, - оцепенело бормочет Баки, его мозг лихорадочно работает, а рука все еще решительно сжимает оставшуюся часть гаечного ключа. – Просто… схватил его слишком крепко, он, э-э, он все равно был уже треснут. Проржавел к чертям. - Видимо, - Фрэнк бросает взгляд на кончик рукоятки, его выражение лица все еще ошеломленное. – И все таки у тебя потрясающая хватка. Не могу поверить, что твой сын такой тощий, учитывая все твои мускулы. Баки только кивает, на самом деле не слушая, когда, наконец, разжимает кулак. Мне снова нужно техобслуживание, думает он, вспоминая, что с тех пор, как Питер починил его, прошел почти год, но потом он понимает, что это напряжение в груди и в плечах заставляет его руку действовать, а не механическая часть. Он заставляет себя дышать глубже и чувствует, как провода, шестерни и схемы в его плечевой пластине немного успокаиваются, когда напряжение уходит из мышц. - Черт, - Фрэнк подходит к нему, кажется, обдумывая, не положить ли руку ему на плечо, но затем передумывает. – Иногда я забываю, что ты был в армии. Нелегко было слушать, как я целый день болтаю о взрывах. Тон Фрэнка сочувствующий или максимально приближен к этому за все время, что слышал Баки, за исключением того времени, когда заболел Питер. – Почему бы тебе не отправиться домой? В любом случае, почти пора забирать твоего сына. Он снова кивает, его тело внезапно становится тяжелым, как будто его одежда была сделана из свинца. Беспокойство Фрэнка неуместно, но он все равно примет предложение направиться в школу Питера – чем скорее он сможет забрать своего ребенка и отправиться домой, тем лучше. Они коротко прощаются, прежде чем Баки уходит. В его груди неприятно сжимается, пока он идет в школу. Стив был на грани. Внутри его головы, как будто бушует ураган. Стив чуть не погиб от рук какого-то террориста в Лагосе. Они не видели друг друга с тех пор, как Баки вытащил его из реки, с Вашингтона, почти два года назад, но, по-видимому, для Баки недостаточно этого времени или расстояния, чтобы справиться с беспокойством, которое накатывает каждый раз, когда он думает о Стиве. Даже ту его часть, которая считает этого человека угрозой – или, по крайней мере, проблемой – казалось, заклинило при упоминании того, что Стива чуть не убили, как будто даже то, что они не стали врагами, было бы достаточно, чтобы перечеркнуть годы дружбы, которые Баки силился не вспоминать. Та часть его, которая видит Стива, как своего друга, похолодела, услышав, что сказал Фрэнк. Если новости правдивы, и все эти люди погибли, потому что один из его товарищей по команде отчаянно пытался спасти Стива, ну, та часть Баки, которая все еще с радостью умерла бы за Стива Роджерса, сразу поняла в тот момент, какую вину Стив должно быть чувствует прямо сейчас, какой уровень горя. Если кто и знает коварство вины выжившего, то это Баки. И Питер. Он стискивает зубы и продолжает идти, опустив голову и расправив плечи. Он продолжает двигаться, чтобы кровь продолжала течь и посылать кислород по всему телу, пытаясь охладить бушующее беспокойство внутри себя. Что бы он сделал, если бы такая новость появилась утром? Капитан Америка умирает в результате теракта или взрыв в Лагосе уносит жизнь Капитана Америки. Его желудок сжимается до тошноты. У него нет намерения когда-нибудь снова увидеть Стива. Но мысль о том, что он не сможет, заставляет его чувствовать себя больным и испытывать головокружение.

***

Взрыв в Лагосе – это все, о чем говорят почти неделю без перерыва, пока король Ваканды не созывает заседание ООН в Вене, чтобы подписать недавно разработанные соглашения Соковии. Мир воспринял в штыки эти новости, население как будто разделилось пополам, либо за, либо против этой идеи. Не явилось потрясением и то, что Мстители, похоже, тоже разделились, и только некоторые из них собираются присутствовать на встрече в Вене, о чем так любезно сообщили им Фрэнк и Нед. Баки пытается не высовываться и сосредоточиться только на том, что имеет значение – его работа и забота о своем ребенке. Питер гораздо больше озабочен всем этим, чем Баки, будучи заядлым фанатом Мстителей. За эту неделю он проводит в доме Неда больше времени после школы, чем за всю зиму, просматривая новостные сайты в интернете и пытаясь угадать, что будет дальше. Баки позволяет ему, но всегда заезжает к Неду домой, чтобы забрать Питера, чтобы они были дома до того, как полностью стемнеет. Он видит, что Питер хочет остаться подольше, но мальчишка не спорит и не жалуется. На самом деле, он почти ничего не говорит, пока они возвращаются домой. Баки уже понял, что обычно это означает, что мальчишка думает или беспокоится о чем-то, но он ждет, прежде чем спросить; в конечном итоге, Питер всегда говорит то, что у него на уме, если его что-то беспокоит. Он никогда не держит это долго в себе, не от Баки. Но Питер ничего не говорит, просто продолжает смотреть в землю, пока они все дальше отходят от автобусной остановки. Когда они почти дома, Баки решает, да ну на хрен, и говорит: - Эй. О чем думаешь? Питер поднимает голову, бросая на него взгляд: - А? - Ты прожжешь дыры в бетоне. Что случилось? Я вижу, что тебя что-то беспокоит. Питер сводит брови вместе, в замешательстве нахмурившись: - Нет… меня ничего, э-э, не беспокоит, точно. - Тогда в чем дело? К его удивлению, щеки Питера слегка розовеют, и он снова переводит взгляд себе под ноги. - Это… не так важно. Не беспокойся об этом. - Парень, - говорит Баки. Он ободряюще обнимает Питера за плечи. – Да ладно, ты же знаешь, что можешь поговорить со мной. Что заставило тебя вдруг замолчать и покраснеть? Румянец на щеках Питера темнеет, когда он наклоняет голову: - Это неловко. - Что, у тебя девушка в беде или что? Питер бросает на него ровный, невозмутимый взгляд: - Да. И теперь я должен жениться на ней. Улыбка сползает с лица Баки. - Так, это уже слишком. Я не готов к внукам. - Не то чтобы тебе еще рано… оу! Я шучу! - Ты абсолютно заслужил это, - говорит Баки, щелкая его во второй раз более мягко. – Ты собираешься сказать мне, что на самом деле не так, или нет? Питер немного смеется, потом вздыхает и говорит: - Просто, эм… ну, к-как я уже сказал, это не так уж и важно. На самом деле нет, я просто… просто подумал… знаешь, на следующей неделе будет год, как мы встретились. Баки внезапно сожалеет, что дразнил Питера. Он даже не знал – он не совсем следил за днями месяца в прошлом году, до того, как Питер вошел в его жизнь. Тогда ему не нужно было знать больше, чем день недели. Он неловко откашливается и опускает руку с плеч пацана. - И что ты предлагаешь? Хочешь отпраздновать? - Мы можем? Мы не обязаны, - быстро добавляет Питер, стараясь выглядеть безразличным. – Я не против, если это будет что-то небольшое. Даже просто перехватить ход-дог на набережной было бы здорово. - Звучит неплохо, - соглашается Баки. – Мы что-нибудь придумаем. Мы можем выйти прогуляться, если хочешь. Тебе все равно нужна новая одежда. Питер кривит лицо, нечто среднее между надутым видом и гримасой, более милой, чем она имеет право быть. - Я говорю, что хочу пойти отпраздновать, а ты пытаешься превратить это в прагматичный поход по магазинам. Что за дела? Баки смеется: - Что плохого в прагматичности? Мы все равно идем гулять, мы можем также остановиться и купить тебе новые джинсы. - Это настолько звучит по-отцовски. - Спасибо. Питер сияет, его фальшивая надутость уходит с лица, когда он смеется и прислоняется к боку Баки, под рукой которого оказывается до боли знакомое тепло.

***

Баки посреди своей смены на работе, когда это происходит. Он как раз запустил свою последнюю груду металлолома, двигатель урчит, как будто только что сошел с конвейера, когда Фрэнк распахивает дверь в мастерскую и смотрит на него широко раскрытыми, паникующими глазами. Инстинкты Баки мгновенно вспыхивают, тревожные колокольчики внутри его тела звенят, когда Фрэнк взволнованно взмахивает пультом телевизора в своей руке и говорит: - Еще один взрыв. Мгновение Баки не понимает, о чем тот говорит. - Еще один… в Лагосе? Фрэнк качает головой, у него потрясенное лицо. - Нет, - говорит он. Фрэнк кажется старше от напряжения. – В Вене. Заседание ООН. Один репортер утверждает, что был убит король Ваканды. - Что за черт, - говорит Баки, выпрямляясь и переключая все свое внимание на Фрэнка, замечая, насколько, кажется, тот взволнован этими новостями. – Те же люди, что и в Лагосе? Они нацелились на Мстителей или что? Фрэнк пожимает плечами. - Пока не знаю. Взрыв произошел всего час назад. - Господи. - Этот мир катится в ад, - качает Фрэнк головой, его тон суров. – Одно дело попытаться уничтожить подготовленную группу, такую как Мстители. Но заседание ООН, на котором полно дипломатов, в здании парламента, полном невинных людей? У этой группы или человека серьезные проблемы с головой. Баки не знает, что сказать. Он никогда раньше не видел Фрэнка таким потрясенным. - Надеюсь, они поймают того, кто это сделал, - выдает он запинаясь, неуверенный что именно нужно услышать человеку. – Как держится Шэрон? Лицо Фрэнка смягчается от этого вопроса. - Знаешь, она всегда так тяжело переносит подобное. Принимает близко к сердцу. Так было с тех пор, как у нас родилась дочь – она просто не могла так же смотреть на смерть после этого, после рождения Эмили. Каждый человек, которого ранят или убивают, чей-то ребенок, и это все, о чем она может думать. Она слышит о ребенке, который умер, и после этого может несколько дней быть подавленной, сама эта мысль для нее невыносима. - Питер такой же, - произносит Баки, не думая. – Он такой добрый. Он не может воспринимать количество смертей просто как цифру, он скорбит о каждом человеке, как будто он знал их. Это сказывается, - он позволяет плечам немного опуститься, его тело расслабляется так, как он не уверен, что это когда-либо было раньше рядом с Фрэнком, сейчас он более уязвим, чем когда-либо был с кем-то, кроме Питера. – Я не знаю, как ему помочь, как отец, понимаешь? Часть меня любит то, что ему настолько не все равно. Он хороший, он очень хороший. Я никогда не встречал никого, кто любил бы людей так, как Питер. Фрэнк кивает, так, что Баки понимает, что может продолжать, и он говорит: - Но другая часть меня, та, которая хочет быть хорошим родителем – ненавидит то, что он так тяжело это воспринимает. Люди умирают, это случается, и ему придется иметь с этим дело снова и снова, на протяжении всей его жизни. Я не хочу, чтобы он безразлично относился к этому, но разве это не лучший из двух вариантов, в конце концов? Это причинит ему меньше боли. Он устанет и перегорит, если всю свою жизнь будет принимать все близко к сердцу. Я не хочу менять его, но не знаю, как защитить. Как только слова слетают с его губ, Баки напрягается от тревоги. Одно дело, думает он, признаться самому себе в том, что неспособен быть решительным, надежным опекуном, в котором нуждается Питер – и, что более важно, которого тот заслуживает – но признаться в этом вслух кому-то еще, кому-то, кто на самом деле является отцом, это как будто он придал словам осязаемость, силу в реальном мире, как будто произнеся их вслух, он сделал их правдой. Но Фрэнк только снова кивает с понимающим блеском в темно-карих глазах. - Это нормально, Барнс. Дети наивны, и нам, их родителям, трудно найти баланс между тем, чтобы дать им возможность оставаться наивными, и желанием, чтобы они были готовы к реальному миру. Ты не хочешь лишать своего ребенка сострадания, и ты и не должен. Он хороший мальчик. Но он еще молод, и если ты ему позволишь, он удивит тебя, тем, как быстро вырастет. В конце концов, ему придется столкнуться с реальным миром, и все, что ты можешь сделать, это напомнить ему, что несмотря на наличие гнилых людей в этом мире, есть и хорошие люди тоже, которые заслуживают его сострадания. Он не может сдержать улыбку, которая растягивается у него на лице. - Питер… он видел гнилых людей и раньше. Он знает о них не понаслышке. Он все равно испытывает к ним сострадание. Я не знаю, откуда, черт возьми, это в нем, но он никогда не бывает злым. Не думаю, что он знает, как быть злым. - Легко сказать, что ты предпочтешь, чтобы твой ребенок был добрым, а не умным, - понимающе говорит Фрэнк. – Но потом ты видишь, что твоего ребенка используют из-за его доброты или обижают, и ты начинаешь желать, чтобы он не был так чертовски добродушен, ради собственного блага. Но это эгоизм быть родителем – все, что тебя волнует, это благополучие твоего собственного ребенка и хотя ты можешь не испытывать восторга от его равнодушных действий, ты предпочтешь, чтобы он так поступал с другими, чем так поступали с ним. Фрэнк смотрит на него глубоким взглядом, словно вспарывая Баки по швам. – Но твой мальчик не такой, и ты тоже, Джим. Ты чертовски заботлив, но не обманывай себя. У тебя такое же сострадание, как и у него. На заднем плане сознания Баки мелькает воспоминание о том, как Питер говорил что-то подобное – опущенное вниз лицо ребенка, мягкий тон его голоса, порывы ветра на холодной крыше. Ты тоже боишься навредить мне. Затем теплая, крайне доверчивая улыбка Питера, когда он поднял на него взгляд. Ты такой же как я. - Я настолько очевиден? – Баки непроизвольно задает вопрос вслух, зарабатывая смешок от своего босса. - Думаешь, я не очень хорошо тебя знаю после того, как ты проработал здесь почти целый год? Ты абсолютный добряк, Барнс. - Спасибо. Фрэнк снова улыбается и похлопывает его по спине, когда поворачивается, чтобы выйти из мастерской. - Пойду посмотрю, есть ли какая-то обновленная информация в новостях. Хочешь, чтобы я держал тебя в курсе? - В создавшейся ситуации я был бы удивлен, если бы ты этого не делал, - говорит Баки, и Фрэнк бурчит, не в состоянии скрыть улыбку, когда уходит.

***

Как Баки и предсказывал Фрэнку, Питер чертовски тяжело переживает нападение в Вене. Он видит, когда забирает ребенка из школы, что Питер более погружен в себя, более тихий, его глаза подавленные и тусклые. Баки обнимает его, не говоря ни слова, не беспокоясь о сторонних наблюдателях, покидающих школу – многие другие родители, забирающие своих детей, похоже, делают то же самое, трагедия того, что произошло, вынудила людей нуждаться в поддержке, родителям нужно знать, что их дети в безопасности, и детям тоже это нужно. Они начинают отходить от здания, поэтому Баки может говорить, не беспокоясь о том, что их могут подслушать: - Ты в порядке? Не то чтобы вопрос какой-то особенный, учитывая обстоятельства, но он хочет, чтобы Питер мог ответить честно. Пацан только кивает, плотно сжав губы. - Просто это… так неправильно, - тихо говорит он. – И сейчас никто ничего не может сделать. Это самое худшее. Все люди, которые только что потеряли кого-то, кого они любили… никто ничего не может сделать для них, - плечи Питера слегка сутулятся, нижняя губа дрожит. – Нед сказал, что, по-видимому, в здании работала и жена одного из членов Совета. Никто из них не выжил, а у них были дети. Я все думаю… каково это, слушать новости или смотреть в интернете, зная, что твои родители там, но не зная, в порядке ли они. А потом выяснить, что нет. Просто… все так неправильно. Он крепче обнимает Питера за плечи. Сегодня кто-то еще стал сиротой. Его не удивляет, что Питер сосредоточил внимание именно на этом, не находя покоя, слишком хорошо зная, что чувствуешь в такой момент, хотя он и утверждает, что не может себе этого представить. Баки знает, насколько хорошо мальчишка может понять такое внезапное горе, насколько хорошо знаком с такой внезапной, окончательной и бесповоротной потерей. - Кто бы ни стоял за этим, я сомневаюсь, что Мстители просто так оставят это. Они не стерпят подобное нападение, - говорит Баки, пытаясь подбодрить мальчишку. - Может быть, они не смогут многое сделать, учитывая все горе, которое чувствуют эти люди, но они смогут привлечь виновных к ответственности. Должно быть хоть какое-то утешение в том, что они не смогут причинить вред кому-то еще. - Ага, - оцепенело соглашается Питер. Баки вздыхает и обнимает его крепче, последний раз сжимая, прежде чем отпустить. - Ты больше не думал, чем хочешь заняться в пятницу, - спрашивает он, меняя тему – что-то, что он действительно может сделать, надеясь поднять ребенку настроение. Питер пожимает плечами, но его губы начинают изгибаться в легкой улыбке. - Меня все устраивает, как есть. Нам не нужно никуда идти, я не против просто остаться дома, чтобы отпраздновать. Подумал, может, мы могли бы взять пасту, Gatorade и печенье, как в первый раз, когда мы ужинали вместе, если ты не против. - Звучит здорово, - говорит Баки, затем чувствует, что начинает ухмыляться, не в состоянии остановиться. – Хотя у меня есть идея, чем мы можем заняться потом. Питер вопросительно бросает на него взгляд: - Чем? Теперь он беззастенчиво ухмыляется вовсю: - Ну, всего через несколько месяцев тебе будет шестнадцать. Так что я думаю, что после ужина отвезу тебя в мастерскую и научу водить тот новый понтиак, который я только что собрал. Широко распахнутый, недоверчивый взгляд, который Питер бросает на его лицо, на самом деле заставляет Баки громко смеяться. - Правда? – говорит пацан, на мгновение, кажется, смутившись, как будто он не уверен, обращается ли Баки на самом деле к нему или нет. – Ты… ты хочешь научить меня водить машину? Баки слегка пожимает плечами, продолжая улыбаться: - Мы можем оказаться где-то, где будет удобно то, что ты умеешь водить. И даже если мы останемся здесь надолго, в конце концов, ты станешь взрослым и сможешь подать заявление на получение прав без чьего-нибудь разрешения. Если к тому времени ты уже будешь уметь водить, то это будет намного проще, - он мягко взъерошивает волосы ребенка с любовью глядя на него. – Я не смогу отвезти тебя ни на какую дорогу, но ты, по крайней мере, сможешь научиться управлять этой штукой и покататься по свалке. Я, э-э, сформировал трассу для тебя. Глаза Питера загораются, как будто Баки только что сказал ему, что построил ему собственный космический корабль или что-то в этом роде. - Боже мой! Да! Конечно, да, я определенно хочу! - Ладно, ладно, - говорит Баки, снова смеясь. – Продолжай в том же духе, это лучше, чем быть напуганным до усрачки. - О, я в ужасе! – серьезно говорит Питер, и невозмутимость в его голосе вызывает у Баки еще один смешок. – Но это будет так весело! Не могу дождаться! - Да, парень, - улыбается Баки. – Я тоже.

***

Пятница – это год. Прошел год с тех пор, как они встретились, с той роковой ночи, когда Баки спас жизнь Питера от грабителей, а потом захлопнул дверь перед его носом. Прошел год с тех пор, как все изменилось для них обоих, когда разрозненные части того, кем был Баки и кем был Питер, нашли друг друга и объединились вместе, чтобы создать что-то совершенно новое, две потерянные, одинокие сущности, объединившиеся в одну семью. Одновременно это кажется знаменательным моментом и просто еще одним обычным днем. Такое чувство, что они должны что-то отпраздновать, с одной стороны это что-то значимое, к чему они должны проявить уважение, и в то же время это своего рода бессмысленная формальность – после всего, через что они прошли, после всего, что произошло с той ночи, когда они встретились, это почти немного абсурдно раздувать значение только из-за одного дня. Но Баки полагает, что именно поэтому они должны отпраздновать это, их встречу друг с другом. Отпраздновать то, что они прошли через все, что с ними произошло, и выжили при этом. То, что они нашли друг друга. Показательно, как далеко они продвинулись за один год, насколько незаменимым стал для него Питер. К тому времени, когда наступает пятница, Баки даже больше чем Питер взволнован идеей празднования. Вот почему, когда он на работе по локоть в двигателе, и всего несколько часов отделяют его от того, чтобы ехать за Питером, то когда его телефон начинает звонить с именем Питера, высвечивающимся на экране, ну – Баки ухмыляется еще до того, чем отвечает на звонок. - Привет, мелкий. Ты волнуешься из-з… - Пап! Безудержная, очевидная паника в голосе пацана не может не вызвать у него тревоги. - Питер? Что… - Пап, пап, о боже, дерьмо, - Питер говорит торопливо, его голос срывается, когда он пытается говорить. Похоже, он плачет. – У нас… у нас проблемы, у нас огромные проблемы. - Эй, эй, успокойся, - пытается сказать Баки, но он уже бросает инструменты и натягивает перчатку на левую руку. – Сделай глубокий вдох и расскажи мне, что случилось. Питер не делает глубокого вдоха: - Они думают, что это сделал ты. Баки останавливается, его лицо искажается в замешательстве. Его мозг не успевает переварить, прежде чем он спрашивает: - Что? - В… в Вене, - тихо и приглушенно говорит Питер, его голос срывается. – Нападение на ООН. Они думают, что это сделал ты. Холод пронизывает Баки, пробирая до костей. Его голос кажется далеким и чужим для него самого, когда он спрашивает: - Кто? - Все, - говорит Питер. Слезы в его голосе теперь очевидны. – Все, весь мир. Это во всех новостях, в интернете… у них есть… фотография, тебя, на которой ты проносишь бомбу. Я имею в виду, это… это не ты, этого не может быть, ты был здесь, но… это твое лицо. Все газеты и статьи упоминают тебя по имени. В них говорится, что это сделал Джеймс Барнс, Зимний Солдат. Баки стискивает зубы так сильно, что челюсть болит от напряжения. - Кто-то пытается выманить меня, - оцепенело говорит он, больше себе, чем Питеру. – Они убили тех людей, чтобы подставить меня и вынудить выйти из укрытия. Это должно быть Гидра. Голос Питера настолько же надломленный, насколько Баки себя чувствует. - Что нам делать? Собравшись с духом, Баки сжимает и разжимает кулак, заставляя себя подавить панику, сейчас им обоим нужно действовать. Теперь у них действительно нет выбора. - Где ты? Все еще в школе? - Я… я только что ушел, я иду домой. Я не мог… я увидел новости, и я не мог… - Нет, это хорошо, - говорит Баки. – Возвращайся домой, вытащи сумки для побега и жди меня. Если меня не будет через пятнадцать минут после твоего прихода, то будем действовать по плану Б, хорошо? Ты помнишь, в чем состоит план Б? Питер шмыгает носом, потом говорит: - Угу. - Хорошо. Если я не успею вовремя, ты будешь действовать по плану Б. Я встречусь с тобой в условленном месте, как только смогу. - Обещаешь? – шепчет Питер, снова плача. - Да, мелкий, я обещаю, - говорит Баки, понятия не имея, как его голос может быть настолько спокойнее по сравнению с тем, как он себя чувствует. – Ты знаешь, что делать. Все будет хорошо. Увидимся дома, хорошо? А если нет, я найду тебя. Обещаю. - Хорошо, - говорит Питер. – Я… у-увидимся дома. Будь осторожен. Пожалуйста, будь осторожен. - Ты тоже, парень. Будь осторожен. Скоро увидимся. Он выскакивает из двери еще до того, как вешает трубку, и торопливо бежит через автосалон, когда замечает Фрэнка, одиноко сидящего за стойкой регистрации и пристально уставившегося на настенный телевизор. Живот Баки сжимается. Все в точности так, как сказал Питер – новостной телеканал транслирует фотографию с ним – с его лицом – входящим в здание в Вене, под ней большими жирными буквами его имя, так чтобы весь мир видел. Фрэнк медленно оборачивается и смотрит на него, его черные глаза широко раскрыты от шока, а лицо полностью обескуражено. - Джим? Баки удивлен тем, как сильно он хочет все объяснить этому человеку. Но на это нет времени. Он поворачивается и выбегает из помещения, игнорируя крики, которые следуют за ним, Фрэнк снова и снова зовет его по имени, но Баки слишком торопится. Он должен добраться домой. Он должен добраться домой до того, как его найдут, до того, как найдут Питера – они должны сбежать далеко, подальше от всего, где никто их не разлучит и не сможет найти. Именно настойчивость этой мысли заставляет Баки двигаться всю дорогу домой. Он не останавливается, даже на короткую передышку; ему с трудом удается избегать транспорт и других пешеходов, пока он направляется прямо к их квартире. Единственная мысль, проносящаяся сейчас у него в голове, это Питер, вернуться к нему домой и увезти ребенка в безопасное место, подальше от всего этого беспорядка, пока он не придумает, что делать. Не имеет значения куда. Им просто нужно скрыться. Баки возвращается в квартиру за рекордное время, поднимаясь по ступенькам быстрыми, огромными прыжками, совершенно сейчас не заботясь о том, чтобы оставаться незаметным – это может подождать, все может подождать, пока они с Питером не воссоединятся. Он толчком открывает дверь, дерево раскалывается, когда он пробивает ее. Первое, что он видит, это Питер на кухне, смотрящий на него широко раскрытыми, испуганными глазами, его сумка для побега надежно закреплена у него на спине, а сумка Баки отчаянно зажата у него в руках. Питер стоит спиной к столу, настолько далеко от входной двери и Баки, насколько это возможно в этой крохотной, дерьмовой квартире. Второе, что он видит, это Стив. Стив оборачивается и встречается с ним взглядом. Никто из них не произносит ни слова, в комнате воцаряется полная тишина, пока все, что может слышать Баки, это отдаленный вой сирен, неуклонно усиливающийся.