***
Стрим через пятнадцать минут, но он не готов. Он лежит, завернувшись в целый рулон бумажных полотенец, через раз промакивая влажные щёки. Кенма устал терпеть, но не может остановиться. Он привязан. Безвозвратно и идиотски привязан к человеку, от вечного унижения которого не может отвязаться. Глотает всю боль вместе с усталостью и кидает последнюю салфетку в пакет. Чувства чувствами, но и зарабатывать надо. С его скромной аудиторией в несколько десятков тысяч много, конечно, не заработаешь, но какую-то копеечку за то, что он просто играет в любимые игры, получает. Всё равно делал бы это бесплатно. Парень натягивает наушники и настраивает микрофон, параллельно проверяя, всё ли готово. — Норм?Чат
lucky.gAy: как всегда отлично — Лаки гей? Зачётный ник. lucky.gAy: спасибо :) im_Creepy: кто-то сказал гей? — Я сказал гей. lucky.gAy: он сказал гей anickname: он гей??? — Да не я гей, я сказал «гей». Лаки гей. darkshaper: кодзукен гей?! anickname: ура, кодзукен гей! О нет. — Кей, стоп чат.Чат
akaash.kk (Модератор): Прошу прощения, трансляция обрывается из-за большого наплыва сообщений. Не расходитесь, Кодзукен решит проблему и вернётся как можно скорее. Кенма гасит камеру, оставляет наушники на шее и откидывается на спинку кресла, что прогибается под ним едва ли не параллельно полу. Акааши почти сразу заходит в комнату. Он остался в дверях, опершись на косяк. — Перевести тему? — Кенма вертится на стуле, устало поднимая взгляд на друга. — Переведи. — Отличный совет, помог — ахуеть. Парень трёт глаза и выкидывает опустевшую жестяную банку. Он хочет спать и умереть. Прямо сейчас, и без боли. С его аудиторией и современной толерантностью он может не переживать о каких-то слухах, но ментально это поебёт знатно. А Кенме и так не хватает нервных клеток. — Я модератор, а не палочка-выручалочка. Спроси что попроще. — Ладно, — Кенма натягивает наушники обратно. Разберётся по ситуации, — возобновляй. Акааши оставляет Кенму, как всегда очень тихо прикрывая дверь. Акааши вообще очень пугает Кенму, не будь он его другом — вряд ли вообще хотел пересекаться с ним. Его умение совмещать титаническое спокойствие и сардоническую натуру в одном лице реально ужасает. Камера мигает, отметка рядом — не особо стремительно, но набирает обороты. Кенма хрустит пальцами и припадает к клавиатуре. — Может персу перепройдём? darkshaper: к черту персу, чекни ютуб white_owlet: а что там? — Щас глянем, что там.***
— Хочешь сказать, что те два парня создали этот аккаунт? — Нет, ты меня слушаешь вообще? Кенма запивает додстер из богом забытой шаурмечной около дома газировкой, купленной там же, и пересказывает Шоё по ту сторону экрана, что было на эфире. Он делает так почти всегда, когда друг пропускает его стримы. — Я хочу сказать, — парень прерывается на ещё один укус, — что скорее всего этот какой-то фейк, который почему-то все воспринимают как авторский канал. Чуваков хотят подставить, а интернет слепо верит этому говну. — Но там же их видео, их фотографииЮ — Хината всё ещё не понимает. Он едет, кажется, с учёбы? С Токио у него разница в двенадцать часов, соответственно, сейчас у Шоё около двух дня. В это время он нигде не может быть, кроме тренировки. На тренировке он вообще может находиться в любое время суток. — Да, но… — Кенма хмурится. — Не знаю, как тебе объяснить. Забей, короче. Может позже накрою страничку и гляну адреса. — Куда ещё позже, Кенма? У тебя почти три ночи! — Правда? — он пытается нарисовать на лице удивление, глядя на часы, и быстро прощается с другом. Иначе лекция спортсмена о том, как важен режим дня, продлится в лучшем случае до завтрашнего вечера. Заняться нечем. Работать сил уже нет, а игры все пройдены по шесть раз каждая. Кенма листает ленту твиттера, просматривая все срочные новости. Музыкальное комьюнити уже несколько дней буквально кишит предстоящим музыкальным туром. Кенма сгрызал губы, раздирал заусенцы и очень нервничал, потому что цена на билет кусается. И достаточно сильно, чтобы съесть живьем. И дураку понятно, что билеты на такое событие разберутся в считанные секунды, потому организаторы решили срубить как можно больше на бедных музыкантах, которые всего лишь мечтают услышать вживую любимого артиста. А Кенма мыслит ещё шире — он хочет сыграть с ними на одной сцене. Он работает в три раза больше, почти не ест и едва ли вспоминает про учёбу. Однако билетов становится меньше с каждым часом, а денег всё ещё не хватает. Дилема. Кенма поднимается с кровати, собираясь накидать парочку аккордов, но его останавливает приглушённый стук. Он прислушался — может, послышалось — и, натянув капюшон домашней байки, двинулся в коридор. К ним редко кто заходит, в основном — к Акааши, по работе. В свободное время он брал на дом школьников, помогал с уроками. Но сейчас Акааши не дома. И на часах, вообще-то, ночь. Кенма открывает дверь, собираясь высказать гостю всё своё недовольство, и моментально закрывает. Подумал секунд пять, услышал повторное постукивание, и с сомнением провернул ключ вновь. Из щели выплыл, точно кот, высокий парень. Выглядел, скрепя сердце признал Кенма, неплохо. Знакомый, настолько приятный, что аж неприятно становится, аромат залил всё помещение, отчего Кенма поморщился и скептично оглядел гостя. — Захуй тебе тёмные очки в три ночи? — Мам, сейчас так модно. — А захуй ты припёрся? — Кенма вообще-то догадался, но в его голове всё ещё не укладывается, что Ринтаро настолько уебок. — А Суна не сказал? — тот даже удивился. — В квартиру пустишь? За символической чашечкой чая объяснюсь. Куроо Тецуро ровно такой же, как о нём говорят. Ни на грамм не отклоняется от канона, ходящего по устам всех, кто с ним знаком и нет. Импозантный, вечно ухмыляющийся, ухоженный и разговорчивый. Одним словом — хорош собой. Но Кенма складывает это всё в одно собственное ёмкое и чуткое определение Куроо Тецуро: раздражающий. — Это ты целый пакет чая принёс? Ради символики? Кенма не хочет звать его в дом. Одно выражение его лица навевает слишком болезненные мысли. — О, а ты внимательный. — Трудно не заметить торбу размером с меня, — Кенма выгнул бровь, скрещивая руки. — Давай так: ты говоришь, чего хочешь, а я подумаю над твоим очень не заманчивым предложением. Кенма ещё с порога знал, чего тот хочет, но характер же показать надо. Куроо хмыкнул: — Мне пару сайтов проверить. Нам нужна вся информация на них. Шестеренки в голове Козуме работают достаточно быстро, чтобы успеть сообразить, что и к чему. — Чел, ты трахаешь моего парня, ты в себе вообще? — Да ну, — Куроо страдальчески взглянул на Кенму, — я ехал сюда шесть часов. Ты хочешь оставить меня ни с чем? — Мм, да? Козуме по привычке заломал пальцы, тяжело вздыхая. Хорошо, ему нужны деньги, потому выслушать полное предложение можно, даже несмотря на то, что он уже всё понял. С него не убудет. Он кивает в сторону крайней двери, а сам направляется на кухню. Не то чтобы ему некомфортно вести Куроо сюда, наоборот — в комнату ещё напряжнее, однако здесь попросту не на чем сидеть. Вчера сломалась последняя табуретка, а работать стоя Кенма не собирается. В холодильнике одиноко перекатываются три чёрные банки, две из которых Кенма берёт. Чуть подумав, он ставит одну на место и захлопывает дверцу. Когда это в нём добрая душа проснулась. — Я оплачу билет, если выполнишь мой заказ в досрочном порядке, — вот так его встречает Куроо. Внимательный, значит, сука. Но Кенма виноват сам — стоило выключить компьютер. Гость раскинулся на диване, упираясь на прямые руки позади себя. Он с интересом оглядывается, особое внимание уделяя гитаре, и лениво смотрит на самого Кенму, стоящего в дверях. Он смотрит на ноутбук в руках будущего потенциально лучшего клиента, кусает губу и смотрит на самого клиента. Что дороже: принципы или деньги? Больше вопросов не возникает. Он молча берёт новенький мак из рук Куроо и хлебает несколько больших глотков из банки, разминаясь перед работой. Кенма никогда не был особо принципиальным человеком, для него это — излишний пафос. Никто не умрёт от того, что ты сделал что-то аморальное по мнению общества. Запрос пустяковый — работы не больше, чем на час, а плата — двухнедельный заработок. Да хоть сто раз будь этот чудик мудаком, за такие деньги мир к его ногам положить можно. — Сколько приблизительно ждать? — интересуется парень где-то из-за спины. Судя по звуку — встал, по интонации — смотрит на часы. — Час. Кухню найдёшь сам.***
Окей. Куроо не рассчитывал, что минута в минуту парень сдаст ему работу. Он думал, что тот отправит его домой и скинет всё через… Хотя бы сутки? Но это не то чтобы плохо. Куроо и рад освободиться раньше, но Суна написал, что едет домой, а значит он может ещё немного задержаться. Наверное, может. Гостеприимство гитариста зашкаливает настолько, что Куроо аж через две стены чувствует эту доброжелательную ауру. Он ужасно голодный, а доставки здесь нет. Лезть в чужой холодильник — так себе вариант. Мама его не так воспитывала. Но вот попить чаек с тортиком можно. Хлопок двери сопровождается громким шарканьем. Куроо оборачивается, стоя у плиты с кучей чайных пакетиков в руках. Кто хранит все чаи в одной коробке? Это не похоже на какую-то давнюю традицию, скорее — на бардак. Кенма остановился в проёме, скептически оглядывая Куроо с ног до головы. — Чёрный в правой, зелёный в левой, — подсказывает парень озадаченному Куроо. — Работу я сделал, но файлы грузиться будут долго. — Спасибо, — Куроо быстро сообразил себе чашечку из тумбы и опёрся на неё же, только уже спиной. — Кофе, чай? Кенма последний раз окидывает кухню взглядом и молча уходит, нагло проигнорировав вопрос. Остальные файлы — те, в которых абсолютно всё про владельцев сайтов вплоть до детства. Квартира кажется пустой. Куроо интерьер не импонирует, даже с учётом того, что он очень любит и гранж, и подобную эстетику. В реальности это слишком пусто. Словно здесь не живёт никто. Куроо не может похвастаться уютом в своей квартире, но там хотя бы чувствуется жизнь и стиль. Несколько стуков обрывают разглядывания. Куроо почти подрывается с места, с улыбкой встречая вошедшего. Суна тоже улыбается, но не так. Суна ухмыляется. Он вешается на шею опешившего Куроо, который практически сразу чувствует до невозможного резкий запах спирта. — Ты пьян? — Куроо осматривает его со всех сторон. — Боже, да ты в жопу. — Ну почти, — игриво подмигивая, тот тащит его по коридору. Самая дальняя дверь — его. Ближняя — Кенмы, значит между ними живёт тот самый Акааши? Интересная расстановка. В комнате Суна сразу включает тёмную гирлянду, развешанную по периметру. Окна нараспашку, но отчего-то стоит чёткий аромат жвачки. Куроо принюхивается, утыкаясь носом в шею парня. Слишком сладко, даже чересчур. Это разве его парфюм? — А где ты был? — Гулял, — едва разборчиво мычит Суна, ластясь к рукам Куроо. — Хочешь, тоже пойдём? Куроо ещё раз осматривает Суну, чуть отодвигаясь и склоняя голову набок. — Чуть позже, — соглашается парень, усаживая Суну на просторную кровать, укрытую шелковистым пледом, — а пока я покурю. В душ хочешь? — Не-а, — Суна перебирается обратно к Тецуро, ныряет под руки и усаживается перед ним на подоконник. Куроо приходится подняться с локтей и придержать его за талию, чтоб ненароком не выпал из открытого окна. Здесь всего второй этаж, но царапинами не отделается, да и ночь испортить не хочет. Красиво сегодня: луна крупная, а звёзды яркие-яркие, хоть Куроо и не особо их любил. Суна дышит отрывисто, и прямо ему в лицо. Куроо выдыхает аккуратную струю дыма в приоткрытые и слегка розоватые губы. Он ловит вспышками воспоминаний дежавю — такое уже было, вот, недавно. И всё было хорошо. Ничего плохого не случится и в этот раз. Поцелуй уже не кажется таким сладким и жарким, как тогда. Он скорее по-домашнему ленивый. Суна расслабленно обвивает ногами и руками Куроо, чьи ладони до сих пор обхватывают его тело поперёк. Куроо прерывается на затяжку, которую перехватывает Суна. Раскрасневшийся и запыханный, весь взлохмаченный, но всё равно красивый. Он такой же, как поцелуй — ленивый и отрешённый. Куроо проводит языком, слизывая приторный аромат с шеи. Суна почти рычит, на что Тецуро глухо посмеивается. Всё кажется ему странным, интуиция говорит — не здесь он должен быть. Но здесь ему хорошо, потому все его кошачьи чувства закрываются в большой чёрной коробке на замок до лучших времён. — Мы сейчас поспим, — предлагает Куроо и Суна отрицательно машет головой, потому Куроо с нажимом повторяет: — поспим. А через часик-другой прогуляемся. — Вместе? — Конечно. А, нет, стой, Ринтаро, не трогай мои штаны. Ужас, какое ты похотливое существо. Куроо мог бы сказать, что он из принципиальных соображений не собирается сегодня прямо вот на этом же подоконнике его раскладывать, но он человек честный. Будь они оба пьяными — другое дело. Но Куроо напиться не может, он за рулём, а это место не располагает к особому комфорту.***
Улица мерцает фарами машин и бликами от окон, чьи хозяева по-видимому не могут уснуть так же, как и Куроо. Он курит уже которую сигарету за ночь, тихо наблюдая за мелькающими машинами, изредка — людьми. Этот район не отличается особой патетикой, он как из постсоветских романов. Жить тут без вечной романтизации — страшно, и даже не потому что он разбалован. Куроо сидит тут в брендовом шмотье, с дорогими сигаретами и ироничным блеском в зрачках, что он может знать об этой жизни? О том, как люди концы с концами сводят, дабы на хлеб собрать. Он не такой. Он почти что аристократ с чистой кровью и крупной пачкой денег в кармане. Он может купить прямо сейчас целую квартиру в этом доме, если не две. Позади тихо посапывает Суна, который очень долго сопротивлялся и уснул только опустив голову на подушку. Взгляд падает на часы и Куроо хрустит спиной, потягиваясь. Он чувствует себя ужасно, но поделать нечего — гулять он хочет больше. Заедут сейчас в какой-нибудь ларёк за чем-нибудь кофеиновым и будет ему счастье. — Подъём, — Куроо тормошит парня за плечо, — поехали рассвет встречать. У Суны удивительная способность расчехляться моментально. Сколько бы не выпил — бодренький, как огурчик. — На чём поехали? — мычит тот в подушку, отворачиваясь. — На машине. — Твоя шевроле около подъезда, да? — Вряд ли в этой халупе есть ещё претенденты на машину. Тем более, такую.***
— Это восхитительно, — комментирует Суна, заваливаясь в салон, даже не открыв дверь. — О да, — подхватывает Куроо, севший за руль по-человечески, — это кабриолет мечты. — Это шевроле! Это, сука, шевроле! Куроо доволен реакцией. Он весело хмыкает и заводит мотор, выезжая из двора. Он, честно говоря, понятия не имеет, куда здесь можно поехать, но уж постарается разобраться. В крайнем случае на перекрёстке есть относительно приличная кофейня, вроде как даже работающая. Суна рядом по-детски оглядывается, оглаживает кожаные сиденья и подаёт лицо навстречу порывам ветра. В такой глуши и его-то особо нет, однако Куроо берёт нехилую скорость. Музыка режет уши в тишине этого места. Суна полез к магнитоле, закончив с обследованием украшений. Парень покачивается в разные стороны, наслаждаясь песней. Он наконец успокаивается и закуривает, оставляя руку свободно лежать на дверце кабриолета. Интересно, о чём он сейчас думает? Куроо, например, не хочет думать ни о чём, но навязчивые мысли не покидают голову. Сейчас хочется просто бездумно лететь на скорости сто сорок по шоссе, медленно потягивая какой-нибудь слабоалкогольный коктейльчик. Но увы, из подобия шоссе тут — тоненькие улочки, в которые едва вмещается машина, а пить за рулём идея так себе, даже учитывая, что он не особо порядочный гражданин. Он даже едва не лишился прав за пьяную езду, но вовремя откупился. Всё в мире можно купить, и Куроо этим активно пользуется, пока есть возможность и золотая карточка любимой матушки. Покружив по району, Куроо выехал на главную дорогу и всё же решил завернуть к тому кафе, что приметил сразу. Круглосуточно и выглядит порядочно, значит терпеть можно. — М, сюда? Куроо остановил машину около входа, ибо парковки здесь, естественно, нет. Но он сам не захотел ехать в город, потому приходится мириться с условиями этой глуши. Для межсезонной ночи на улице удивительно тепло, Куроо даже решил оставить куртку в машине. Он осматривает пустующие столики кофейни, укрытые осенней тоской. Бариста соответствует атмосфере — сонный, заебанный и безучастный. Взгляд настолько равнодушный, что Куроо начинает сомневаться в его работоспособности. Но парень шевелится, поднимая глаза с мобильного на них. — Что хотите? Компетентно, хули тут скажешь. — Латте и двойной эспрессо, — отвечает в той же манере Тецуро, обращаясь теперь к Суне: — есть будешь? — Не, — отнекивается, кривясь, — я и так желудок выблевать готов. Парень за стойкой поморщился, натягивая лежащую на подбородке маску. Он отвернулся к кофемашине, а Куроо потянул Ринтаро к ближайшему столику. За окном уже светает. Туманный рассвет оседает на горизонте, даже не отдаваясь рыжим оттенком. Он такой же пустой, как и всё здесь — бариста, улицы, столики и, быть может, сам Тецуро. Гул тарахтящей кофемашины перебивает негромкая музыка, что разносится по помещению по задумке для соответсвующей атмосферы, однако всё, что она навевает — сон. Хотя, после стольких часов на ногах, Куроо уже не уверен, что дело только в песне. Атмосфера ужасная. Сколько он читал подобное в книгах — уют притянут за уши. Да, возможно для фильма о серой морали подойдёт, но они, к сожалению, не актёры, а этот несчастный паренёк, делающий кофе — не массовка. У него тоже есть своя жизнь, может, девушка, семья и скучающий вид из окна, если живет он в этом районе. Суна как всегда залипает в телефоне, и Куроо начинает казаться, что он гуляет с непослушным подростком. Домой приходит пьяным, ночью спать не хочет и вечно в соцсетях. Задаётся теперь вопросом: когда он сам вышел из такого состояния во взрослого человека? И почему он пропустил этот момент. Ибо всё устраивало и раньше, взрослеть в двадцать лет — это не то, чего хочет Куроо. Он же восходящая звезда современного рока. До двадцати семи он должен попробовать всё. Парень, не думая, поднимается из-за стола, оставляет на барной стойке несколько купюр и с вызовом смотрит на Ринтаро. — Не нравится мне твой взгляд, — делится тот, отрываясь от мобильного, — мы либо едем кого-то убивать, либо… — Ох, — Куроо расплылся в ухмылке, и она не была такой, как всегда. Сейчас это более, чем дерзкий оскал и вызывающий азарт, что вечно плескался в янтарных радужках. — Мы едем убивать печень. Они студенты. Они распиздяи. И ведут себя они подобающе.***
Жгучие коктейли один за одним опустошаются, пока на нём виснет одна из местных танцовщиц. Куроо, аккуратно поддев край, суёт ей парочку купюр и отлепляет от себя, смазанно оглядывая помещение. Ничем примечательным клуб не выделялся и людей здесь, в сравнении с дистайлом, маловато. Однако танцпол забит целиком и полностью — муха не пролетит. Столики же полупустые. Вон там, в дальнем углу, сидит Суна на дешёвом диване, потягивая что-то крепкое из трубочки. Пожалуй, слишком крепкое как для того, кто пару часов назад не мог на ногах стоять. Однако сейчас Куроо всё равно. Он пьяный, его ноги ватные, а в голове — пустота и темень. Он плетётся к парням с двумя стаканами выпивки в руках и дольками лайма в зубах. Освещение подводит, Куроо едва не споткнулся об кого-то несколько раз — настолько темно. Подсветка размещена по всему залу, а светильники лишь по углам, и это не то чтобы гениальный дизайнерский ход. Компания что-то бурно обсуждает, местами даже посмеиваясь, пока Тецуро почти аккуратно завалился на край, по-хозяйски закидывая руку за спину Ринтаро. — О, — парень повернулся и осторожно вытащил из чужой хватки стакан, — спасибо, Тецу. — Тецу? Напротив сидела Юкиэ, закинув ногу на ногу и руку на бедро болтающего с братом Ацуму. Куроо протёр глаза, проморгался и ещё раз осмотрел сидящих. Вот это компания. — Вот это компания, — дублирует Куроо свои мысли, ещё раз пробегаясь взглядом по руке Юкие. — Это каким чудом вы тут все собрались? — Таким же, каким и ты сюда добрался — на машине, — Ацуму, знающий Куроо лучше самого Куроо, многозначительно взглянул на него, акцентируя внимание на последнем слове, — в подобной компании. Что, особенный? Ацуму усмехнулся, смерив надменным взглядом Ринтаро. Последний чуть напрягся, остраняясь от Куроо, и тот мысленно уже прожёг в колючем языке друга дыру. Он часто водил к себе домой людей, и даже не всегда в постель. Девушки, парни — без разницы. Куроо любил просто повтыкать в телевизор, а когда все из его друзей заняты, он бежит в клуб, который уже с гордостью можно назвать вторым домом. Куроо закуривает прямо тут, ибо правил в этой помойке явно нет, а выходить на улицу чересчур лень. Ему критически не хватает положенного сна, что отзывается усталостью буквально ко всему. Даже смотреть становится тяжело, потому он, сам того не замечая, опускается на плечо рядом сидящего, прикрывая глаза. Слишком уж Тецуро стал беспечным. Он не концентрируется на вещах так, как мог раньше — с максимальной лёгкостью и без напряга. Он больше не думает так много, как раньше, о том, что его могут увидеть, сфотографировать и отправить туда, куда не нужно. — Тецу, — парень в ответ только недовольно мычит, потому что подушка вдруг начала слишком активно себя вести, — Тецу, спать тут нельзя. Куроо, не открывая глаз, тяжело вздыхает и рывком сажает Ринтаро к себе на колени. Алкоголь только начал сеять всегда собранное сознание, и увлекаясь этим влиянием, Куроо втягивает ещё не спавший сладкий аромат. Это всё та же приторная жвачка. — Поехали домой, — размыто то ли предлагает, то ли утверждает Тецуро, утыкаясь в шею парню. Суна не особо против, наоборот — выгибается вновь под его руками, словно Куроо — скульптор, а тело Ринтаро — пластилин, что плавится от тепла. А Куроо даже не тёплый. Он пиздецки горячий от выпитого алкоголя, от сидящего на нём парня и от природы. Суна так и не понял за эту неделю, почему Куроо так притягивает, но пока он манит к себе — Суна будет тянуться.