…
Минхо следует инструкциям Чанбина, срывая ветви рябины, формируя большой круг на заднем пастбище, достаточный, чтобы окружить то, что пытается поймать. Он не знает, почему продолжает этот ритуал, но Минхо никогда так не наслаждался тратой своего времени, даже если это существо скиталось вокруг его собственности, а также выпотрошило одну из его коров. Он пригласил Феликса на кофе и булочки с корицей на следующий день после визита Чанбина и Чана, и попросил его помочь с заклинаниями, чтобы лучше подготовить ловушку. Фел очень любопытничал, поэтому и согласился помочь Минхо выцарапать руны на гладких камнях у пруда, и быстро наложил на них заклинание, прежде чем объяснить, как их расположить среди ветвей ловушки. Сразу после обеда, Хо завел свое стадо крупного рогатого скота в сарай, подталкивая коз и следя за тем, чтобы все цыплята были в безопасности. Он не любит запирать своих животных, лучше бы они свободно гуляли по пастбищу, но он беспокоится об их безопасности, по крайней мере, сегодня. По крайней мере, пока он пытается поймать что-то. Перепроверив, все ли коты лежат на своем любимом коврике у камина, Минхо выходит наружу с кучей веток, отложенных заранее, а камни, которые Феликс подготовил, тяжело лежат в карманах. Он раскладывает золотые ветви по кругу, посреди пастбища, и расставляет камни в листве, обращая особое внимание на расположение рун. Последняя часть пазла – приманка. Чанбин предложил кровь животного, коровы или оленя, поскольку это было то, за чем охотилось существо. В любом случае, нужна была кровь. Минхо мог купить кровь самых разных животных в магазине Сынмина. Он знает, что много крови не нужно, несколько капель должно хватить. И Хо в курсе, что самая привлекательная кровь для такой ситуации – человеческая, а ее у него предостаточно, и ему не нужно ехать к своему нелюбимому мяснику. Он наблюдает, как солнце опускается за линию деревьев и окрашивает ферму полосами жидкого золота, перемежающимися прохладной серебристой тьмой, а затем лучи входят в центр круга. С точки зрения магии в маленьком кинжале нет ничего особенного. Это был бабушкин нож, железный клинок с перламутровой вставкой на рукояти. И он ощущается не ново, ведь Мин обрезал им растения и травы для своих клиентов. Он легко и плавно разрезает подушечку большого пальца, и почти сразу в небольшом порезе появляются капельки крови. Он кладет нож в карман и становится на колени, позволяя красной жидкости капать на траву в центре. Это занимает всего мгновение, и он берет палец в рот, лениво облизывая порез, пока он не перестанет кровоточить. Выходя из круга, он старается не нарушить расположение веток и камней. Солнце еще не полностью село. Парень возвращается в дом, чтобы заварить себе чашку чая, крепкого и темного, подслащенного медом ровно настолько, чтобы снять напряжение в теле. Он снова проверяет котов, взъерошивает мягкую шерсть на животе Суни, когда тот перекатывается по ковру, а затем берет свой чай и возвращается на улицу, садясь на каменные ступени. Солнце полностью уходит за горизонт, погружая ферму во тьму. Теплый свет изнутри коттеджа освещает спину Минхо, и его хватает, чтобы немного осветить улицу. Даже в кромешной тьме, с закрытыми глазами, он знает, где огород переходит в пастбище, а где находится пруд; он мог бы найти и амбар, и курятник, и любой угол каменной стены вокруг луга. Он смирился, что будет сидеть здесь всю ночь, но долго ждать не пришлось. Что-то выходит из-за деревьев на четвереньках из восточной стороны собственности. Темное пятно на более темном фоне леса выглядит достаточно большим, чтобы легко перепрыгнуть через каменную стену. Движется быстро, грациозно, без колебаний. Либо он не чует Минхо, сидящего возле коттеджа, либо ему все равно, либо запаха свежей крови достаточно, чтобы двигаться вперед, не думая об окружающих вещах. Он похож на шакала или, может быть, на койота, на небольшого волка, теплее по цвету; мех лохматый серо-золотой, глаза горят красным. Ноги почему-то кажутся слишком длинными для такого тела, а открытый рот полон острых зубов. Что-то в этом не так, от чего у Минхо скрещут зубы, а пульс сильнее бьется под кожей. Он хочет увидеть его вблизи, изучить при свете. Хо полагает, что скоро у него появится такая возможность. Существо пробирается прямо в середину ловушки, утыкаясь мордой в траву, где ее окрашивает кровь Минхо. Если бы это была просто рябина, существо не смогло бы покинуть круг, пока что-то не сломало бы его снаружи. Но, благодаря заклинаниям Феликса и рунам, вырезанным на камнях, ловушка получилась сложнее. Минхо хотел знать, кто вторгся на его землю, и заклинание начинает действовать, меняя сущность существа. Он лениво задается вопросом, сказал ли Феликс Чану, что будет помогать ему; если оборотню изначально не нравилась идея с ловушкой, ему определенно не понравилась бы эта часть. Минхо и раньше видел обращения – он видел, как Чан и его стая меняются больше раз, чем может сосчитать на пальцах. Он также видел, как Сынмин иногда трансформировался, превращаясь в летучую мышь, кота или даже в дым, что всегда немного настораживало. Однако это, что-то другое. Может быть, это потому, что существо меняется против своей воли. Это выглядит… болезненно: его конечности изгибаются под странными углами, кости шевелятся под мехом. Вой, который он издает, пронзительный, от него по спине и рукам пробегают мурашки. Мех уступает место коже, когти – рукам и ногам; существо встает на задние лапы и становится человеком или чем-то похожим на человека. Он намного выше Минхо, шире в плечах, тело мускулистее. Рога вырастают из его головы, тускло поблескивая в свете луны. Возможно, это не просто оборотень, но что-то вроде. Его кожу покрывают татуировки, темные чернильные полосы вокруг бицепсов и запястий, всплеск цветов на грудной клетке. Глаза светятся красным, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на Хо, лицо которого хмурится. — Ведьма, — выплевывает он с тихим шипением. Минхо кристально ясно слышит это даже со своего места на ступеньках. Минхо ставит кружку и медленно встает. Он не торопится. Передвигается в своем темпе, идя по тропинке через свой сад, выходя на пастбище, петляя к тому месту, где находилась его добыча. Он останавливается в тридцати сантиметрах от кольца маслянистых желтых ветвей и мягко улыбается существу перед ним. — Я не ведьма, — говорит через мгновение, вздернув подбородок, и смотрит оборотню в глаза. — Но, то же самое я мог бы сказать и тебе, метаморф. Существо рычит на него, красные глаза ярко светятся. — Отпусти меня. Он звучит почти как одичавший. Минхо с удивлением понимает, что его тянет к этой дикости, что он находит человека – зверя, перед собой… привлекательным. Шкура, свисающая с его широких плеч, выглядит мягкой, такой же серо-золотой, каким был его мех; Минхо борется с желанием подойти ближе, протянуть руку и провести пальцами по ней. Он отмахивается от этой мысли. — Знаешь, очень грубо вторгаться туда, где тебя не ждут. Руки оборотня сжимаются в кулаки, но сияние его глаз тускнеет, становится легче смотреть на него. Он молчит, и Минхо воспринимает это как сигнал, чтобы продолжить. — Кроме того, красть чей-то скот очень грубо. Еще ты оставил беспорядок, чтобы я убирал постфактум. Оборотень тяжело вздыхает, его лицо раздраженно сморщивается. — Чего ты хочешь? Мин открывает и закрывает рот. Он уже не уверен, чего хочет. Он хотел, чтобы эта неприятность ушла из его собственности, из его жизни. Логическая часть его сознания все еще хочет этого. Другая часть заинтригована. Он всегда был любопытен, любознателен до предела. Он никогда не уклонялся от опасности, несмотря на свой спокойный образ жизни. Он неуверенно входит в круг, сначала одной ногой, а потом второй, стараясь не задеть ветки и камни. Раздражение на лице оборотня сменяется замешательством, а затем проскакивает что-то вроде… понимания. — Чего ты хочешь, детка? — его голос – это просто шепот пронизанный тьмой, пропитанный чем-то, что хватает Минхо и тянет. Существо поднимает массивную руку, двигаясь почти так же медленно, как Минхо; он обхватывает его челюсть, проводит большим пальцем по щеке. Хо, в свою очередь, просто моргает, веки тяжелеют. Он словно под водой, будто все движется в замедленной съемке, лунный свет капает на него, на них обоих, как жидкая ртуть. Что-то воет вдалеке, и Минхо вздрагивает, отступая назад. Он двигается слишком быстро, и в спешке одна из веток подбивается его левой ногой, этого достаточно, чтобы круг разорвался. Он чувствует это, чувствует, как магия колеблется, а затем обрывается. Метаморф только улыбается ему. Он не делает никаких движений, чтобы уйти, лишь шагает в сторону Минхо, становясь еще ближе. — Ну так? Хо мотает головой, как мокрая собака, будто он сможет взбодриться. Смехотворно. Безумно. Еще один шаг. Расстояния между ними уменьшается. Почему Минхо хочет, чтобы оборотень снова прикоснулся к нему? Он до сих пор чувствует жгучий затянувшийся отпечаток руки на щеке, его кожа наверняка раскраснелась. — Перестань есть мой скот, — наконец произносит Мин, и удивляется, ведь голос не дрожит. — Если ты хотел есть, все, что нужно было сделать – это попросить. Похоже, существо хочет большего, чем просто еду, но Минхо игнорирует эти горящие глаза, эту острую ухмылку. Он разворачивается на пятках и не останавливаясь идет обратно к дому, убеждаясь, что оборотень уходит. Он не уверен, почему расстраивается, когда за ним не идут следом.…
Жизнь в домике стихла. Все возвращается в норму. Минхо не находит ничего изуродованного… ничего на своем пороге, ни перышка, ни кости, ни крови, размазанной по траве. Он собирает яйца у кур, развешивает травы для сушки, собирает ягоды, черешню и помидоры, и готовит их для запекания и консервирования. Кошки по-прежнему составляют ему компанию, пока он работает; коровы сладко мычат, когда он приходит подоить их, а утки по-прежнему плещутся в пруду. Разочаровывает то, насколько неправильной кажется внезапная нормальная жизнь. Он никогда не был общительным человеком; видеться с друзьями раз в пару недель было достаточным. Хотя, они постоянно спамили в групповой чат, чтобы Минхо никогда не чувствовал себя одиноким. У Суни, Дуни и Дори достаточно индивидуальности, чтобы заменять людей. Так почему же он ловит себя на том, что смотрит в окно посреди ночи, уставившись в лес так, будто ждет, что кто-то выглянет оттуда, если он просто подождет чуть дольше? Он идет в город, чтобы забрать у Рюджин и Йеджи несколько мандаринов и юджу, которые ему понадобятся для хлеба, пирожных и печенья. Может быть, он даже сделает себе варенье. И пока он там, он может также посетить магазин Сынмина, верно? Сынмин не задает вопросов, когда Минхо запасается гораздо большим количеством мяса, чем обычно берет, и едва шевелит бровью в ответ на его просьбу о нескольких пинтах санджи. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, складывая покупки Минхо в сумку, пронизанную охлаждающим заклинанием, но лицо Хо останавливает его. — Я здесь не для допроса, Ким Сынмин, — говорит, хватая сумку и перекидывает ее через плечо. — Не заставляй меня искать нового мясника. Хорошо, что он не напоминает, что Минхо повторяет эти слова каждый раз, ступая в его магазин в течение последних пяти лет. По возвращении домой, Минхо готовит сундэ, не обращая внимания на то, как кошки ходят по кухонным стойкам. Он варит сосиски; отложив их в сторону и давая остыть, он берется за нэджан-тан, которым он ужинает за столом, благо, не глядя на улицу во время еды. Ничего необычного не происходит. На следующий вечер Минхо готовит сундэ-гук со свежей колбасой. Суп вкусный, но разочарование, которое он испытывает – горькое. Поскольку мясо не изменило статус-кво, Минхо решает сделать огромную порцию своего знаменитого кальби: он занимается маринадом и жаркой мяса, снаружи на раскаленных углях, безусловно, просто чтобы кухня не задымилась. Минхо мирно ужинал, слушая нежное пение птиц, доносящееся до его ушей. На один тягучий, медленный как патока момент, ему кажется, что за ним наблюдают, волосы на руках встают дыбом. К тому времени, когда он чистит гриль, паранойя уходит, птицы снова щебечут. Хорошо. Все хорошо. Ничего не происходит, и ладно. Он не хотел, чтобы что-то случилось. Лучше дальше довольствоваться тихой спокойной жизнью на своей маленькой ферме, и ничего в ней не нужно менять. Оставшейся еды хватит на две недели. И что с того? Зато не придется ничего готовить, пока он будет подготавливаться к предстоящему ночному рынку. Все идет по плану. Подготовка действительно занимает все свободное время; когда он не находится в саду или возле животных, он готовится на кухне. Запас сушеных трав нужно разобрать и разделить на порции. Это хорошее занятие, знакомое и рутинное, и оно отвлекает его от всего, что может беспокоить, от любого беспокойства в его голове. Этот ночной рынок имеет сверхъестественное разнообразие, и, хотя волшебство не является ругательным словом, которым оно когда-то было, рынок остается в некой секретности. Конечно, его посещает много людей, но его трудновато найти, если вы не знаете, что ищете. Заброшенный участок Сеульского метро превращается в довольно праздничную рыночную площадь, район украшают разноцветными фонарями и огнями, он наполнен запахами готовящейся еды, болтовней продавцов и покупателей. Минхо устанавливает свой прилавок рядом с местом Феликса, как всегда, принимая помощь ведьмы, чтобы выставить товары на продажу. Он заметил Хенджина, тот тихонько рассказывал кому-то о драгоценностях, которые он продает, пока Рюджин с Йеджи расставляли ящики с цитрусовыми, разливали горячий глинтвейн, добавляя в каждый стаканчик дольку апельсина. Каждый найдет здесь что-то для себя: заклинания, амулеты и кристаллы, кофе, чай, мед, ханбок, маски и глиняную посуду. Чонин продает свой знаменитый яичный хлеб. Продавцы растаскивают товары по всему туннелю метро: шашлыки из рыбы и мяса, хотток с тыквенными семечками и коричневым сахаром, каштаны и сладкий картофель, жарящийся на углях, и калькуксу, запах которого Минхо может учуять из собственного прилавка. Он разговаривает с покупателем о розмарине, когда снова чувствует что-то: покалывания по коже, природный рефлекс. За ним наблюдают. Разобравшись с покупателем, Минхо хватает минуты, чтобы найти виновного этого предчувствия. Он выглядит иначе в своем человеческом облике: лицо стало мягче, щеки округлились, что напомнило Минхо манду, которые он любит готовить. Глаза больше не красные, и они не светятся, теперь они обычного коричневого цвета. Одет он тоже как человек, хотя вещи не совсем подходят для температуры в туннеле, холод в воздухе достаточно вездесущ, и Мин рад объемному свитеру, висящему на нем. Джинсы изодраны, заправлены в черные кожаные сапоги, которые выглядят так, будто они побывали в аду и вернулись обратно. Рубашка не лучше. Вероятно, это была обычная футболка: ткань изношена, логотип группы спереди почти стерся, рукава обрезаны так, что Минхо видит его ребра, татуировку, и черные полосы на руках. Темные волосы взлохмачены, и торчат из-под черной шапки, натянутой на голову; их можно подстричь, но они все равно были короче, чем при их первой встрече. Он такой разный, но Минхо чувствует, что узнает этого человека в толпе. Он, не колеблясь, подходит к прилавку Минхо; тот спешит успокоить сердцебиение, но оно отказывается подчиниться. — Привет, детка, — его голос отличается от человеческого, хотя тон теплый, заставляющий Хо почувствовать мурашки, ползущие по позвоночнику. — Ты пытался соблазнить меня, чтобы я навестил тебя, не так ли? Минхо хмурится, скрещивая руки на груди. — С чего ты взял? Он улыбается Минхо, пока тот может думать только об остроте лезвия бритвы, об осколках разбитого стекла, об опасности. — Сундэ-гук пахнет восхитительно. Кальби тоже. За внутренней угрозой Минхо чувствует что-то еще. Всепроникающее тепло, сияющее и такое заманчивое, которое, как он чувствует, может проникнуть под кожу и обвиться вокруг костей, чтобы создать себе дом, если он будет неосторожен. — Слушай, — фыркает он, пытаясь сосредоточиться на холоде в туннеле, на шуме рынка, на всем, что не является предательской пульсацией, — если ты хочешь поесть, все, что тебе надо сделать – это попросить. Мне говорят, что я очень радушный хозяин. Улыбка парня только растет, в глазах появляются отблески веселья, и Хо чувствует, что сам загнал себя в угол. Он как кролик, попавший в ловушку. — Радушный. Хм-м, — его губы сжались, будто он обдумывал предложение Минхо, глаза сузились. Минхо немного скучает по красному оттенку его глаз, но никогда об этом не скажет. — А что будет завтра на ужин, детка? — Минхо, — он автоматически исправляет, но от случайной двусмысленности жар ползет по затылку. Минхо уверен, что его уши покраснели. Парень приподнимает бровь. — Что будет на завтрашний ужин, Минхо? Он переминается с места на место, стоя со скрещенными на груди руками. Мин не может поверить, что он заинтригован мыслью… обо всем этом. Просто ужин. Что бы ни случилось после него. — Думаю, ты узнаешь об этом уже завтра. — Я приду, — парень совершенно незаметно полностью оглядывает Минхо, его взгляд ощущается физически. — Но я точно знаю, что хочу на десерт. Минхо застигнули врасплох: ему трудно сделать вдох, поэтому он тупо смотрит широко раскрытыми глазами, не моргая, его лицо становится таким же красным, как и шея. Он открывает рот сразу закрывая его, не находя возражений, потому что этот человек, это существо, может быть дерзким, и он не ошибается. Минхо хочет его так сильно, хочет его с того момента на пастбище, как бы ему не хотелось признаваться в этом даже самому себе. — Увидимся завтра, детка, — парень кивает на прощание и разворачивается, уходя. Он делает один нечеловечески длинный шаг, прежде чем Минхо находит силы, чтобы подать голос и окликает его в спину, аппетитно широкую в изорванном подобии рубашки. — Подожди… ты… как тебя зовут? Он останавливается, с ухмылкой оглядываясь через плечо — Можешь звать меня Джисон. Он ушел прежде, чем Минхо успел сказать что-то еще. Минхо всю оставшуюся ночь перекатывает это имя, как шарик во рту.…
Мин готовит кимчи со свиной грудинкой, которое он делал год назад. Это одно из его любимых блюд, которое он сумел освоить. Он всегда получает восторженные отзывы, любит смотреть, как его друзья поглощают приготовленную им еду. Он лениво задается вопросом, какова будет реакция Джисона. Как он будет смотреть на Минхо после первой ложки? Сразу после заката он услышал стук в дверь. Минхо открывает ее, мило улыбается гостю и приглашает внутрь. Он мог контролировать себя ровно до того момента, как Джисон снял кожаную куртку. Он не осознавал, насколько иссякло его терпение, пока снова не увидел руки Джи – обнаженные, в очередной разрезанной черной рубашке, кажется, это стало последней каплей. Минхо издает сдавленный звук; когда Джисон поворачивается, смотря на него, его глаза едва светятся. Это должно было сбить с толку, напомнить о том, кем он является, даже когда он выглядит человеком, но это только заставляет кровь Хо вскипеть. Он не уверен, кто целует первым. Впрочем, это не имеет значения, не тогда, когда горячие губы Джисона на его губах; руки Джи находят его талию и сжимают так сильно, что остаются синяки. Тот отстраняется, пристально глядит на Минхо, следя за его растерянным морганием, пока он возвращается к реальности, пока он облизывает нижнюю губу, пока он ищет еще немного Джисона. Руки на его талии напрягаются, а затем скользят вверх по ребрам и грудной клетке, выше, и выше… Сон проводит пальцами по шее Минхо, по линии пульса, оставляя после себя приятное тепло. Джисон обхватывает челюсть Мина, крепко держа ее, и откидывает голову назад так, что приходится смотреть ему в глаза. Минхо открывает рот, чтобы что-то сказать, но ничего не выходит. Что бы он ни собирался сказать, слова застряли в горле, как воробей в клетке. Джисон, кажется, становится больше, хотя скорее это иллюзия; тем не менее, он полностью заполняет вход в коттедж Минхо, затмевая все источники света, затмевая реальность, пока не становится единственным, что видит Хо. Большой палец касается кожи под нижней губой хозяина хижины, прижимается к уголку его рта, по все еще скользкому следу их поцелуя. — Детка, — мурлычет он, и колени Минхо подгибаются. Жар пробегает по его позвоночнику. — Ты уверен? Минхо не знает, когда в последний раз он хотел чего-то так сильно. Он снова облизывает нижнюю губу, едва касаясь языком подушечки пальца Джисона. Один из них вздрагивает. Может быть, они оба. — Да, да, пожалуйста… Он взвизгивает, когда Джисон поднимает его на руки так, будто Минхо весит не больше домашнего кота. Он инстинктивно цепляется за Сона, ноги обхватывают его бедра, руки обвиваются вокруг плеч, и ох, они ощущаются так же прекрасно, как и выглядят. Хо хочет вонзить пальцы в его мышцы, хочет увидеть, на что способен Джисон, насколько он силен в самом деле… — Минхо? Хо краснеет, отводит взгляд от того места, где его пальцы обхватывают бицепсы Джисона, чуть выше его темных татуировок, и пытается смотреть в глаза, сохраняя контроль над своими мыслями. — Прости. Эм, я... кровать. Я имею в виду… наверху. Моя спальня наверху. Кажется, будто Джисон готов сорваться на смех, но не смеется, к большому облегчению Минхо. Он только ухмыляется, из-за чего Мин утыкается лицом в его шею, пытаясь спрятаться. То, как он несет Минхо вверх по узким, неровным деревянным ступеням – выглядит грациозно. Слишком грациозно. Это могло бы смутить Минхо, но в итоге, его сердце бьется быстрее, делает его любопытнее о дальнейшем. Он хочет узнать Джисона, и, что еще хуже, он хочет знать, кто такой Джисон. Ему совсем не нравится ход этих мыслей, поэтому он откладывает их на потом, или вообще забывает, когда Джисон несет Минхо по узкому коридору наверху, через ванну, и заходит в спальню. Свеча, горящая на подоконнике, шипит и гаснет, дым клубится в воздухе. Джисон бросает Минхо на кровать с такой силой, что тот подпрыгивает на матрасе. Ловкие пальцы быстро расправляются с его одеждой, стягивая с него свитер. Затем следует рубашка, а после и все остальное, пока на нем вовсе ничего не останется, и он не лежит перед Джисоном раскрасневшийся и тяжело дышащий. Глаза Сона приковывают его к кровати: его взгляд такой решительный, будто он касается кожи Минхо. Ухмылка становится больше, когда Хо извивается и скулит, пытаясь приблизиться к нему. — Нечестно, — дуется он, на смешок Джисона, заставившего его дрожать. — Я тоже хочу тебя увидеть. Джисон отстраняется от матраса, приподняв одну бровь с выражением лица, к которому Минхо уже привязывается. — Правда? Минхо хмурится. — Да. Джисон тянется к краю своей рубашки и приподнимает ее ровно настолько, чтобы разобраться с ремнем на штанах. Рот Минхо наполняется слюной. Однако, к его большому разочарованию, Джисон ничего не делает, кроме как барабанит кончиками пальцев по пряжке. — А что ты сделал, чтобы заслужить это, м? Минхо отрывает взгляд от ремня, чтобы многозначительно осмотреть тело перед ним, а затем снова поднять подбородок, вызывающе смотря на Джи. А тот молчит. Мин подавляет желание закричать, пытается игнорировать молчание Джисона, которое только увеличивает желание увидеть его, прикоснуться к нему, быть разорванным им на части, и многое другое. — Я приготовил тебе ужин. К его чести, Джисон на мгновение выглядит слегка впечатленным. — Как думаешь, еда остынет, когда мы закончим? От этих слов и их значения, от того, как обыденно Джисон их произносит, в животе разгорается жар. Когда мы закончим. Чтобы выйти из своих мыслей, приходится встряхнуть головой, его возбуждение настолько сильное, что Мину трудно дышать. — Моя… моя печь заколдована. С едой все будет в порядке. Джисон мычит, думает пару мгновений, а затем расстегивает ремень и стягивает его. Он падает на пол с приглушенным стуком. Минхо чувствует головокружение от своих желаний. — Минхо, — говорит Джисон настолько низким голосом, что Хо клянется, он чувствует его костями. — Чего ты хочешь? Он правда спрашивает это? Чего хочет Минхо? Что еще более важно, на что может надеяться Минхо? Он делает вдох, затем второй, будто не думал об этом весь день, да и всю ночь накануне тоже. Будто все предыдущие недели Минхо не думал об одном. Это все, о чем он мог думать, независимо от того, чем был занят. Что же он хочет? Что он хочет от Джисона? Минхо приподнимается на локтях. Он смотрит Сону прямо в глаза, чтобы сказать все как есть. — Я хочу, чтобы ты показал мне, на что способен. Я хочу… я хочу все, Джисон. Глаза Джисона сияют как пламя, что контрастирует в тусклом свете комнаты. Он хватает подол рубашки, снимает ее через голову и бросает на пол. Его глаза потускнели, когда он посмотрел на Минхо. Наконец осматривая татуировку на ребрах Джисона, Хо невольно облизывается. Бледно-розовые лепестки собраны вокруг золотисто-желтых, за которыми находятся темно-зеленые листья и извилистые стебли с шипами. Такие растения не растут в Корее, но Минхо знает, что это. Собачий шиповник. Люди называют их собачьими розами. Они отлично подходят для изготовления масла шиповника, сиропов и джемов. На них приятно смотреть, хотя они и не похожи на то, что большинство людей считают розами. Минхо также знает все, что они символизируют. Исторически шиповник символизируюет боль. Раньше считалось, что это растение обладает лечебными свойствами: его использовали для лечения укуса бешеной собаки. Возможно, именно поэтому цветы получили свое прозвище, но Хо в этом не уверен. Включение шипов в татуировку Джисона, вероятно, также является намеком на боль, и это не ускользает от внимания. Однако, помимо боли, шиповник также символизирует удовольствие, в частности, романтическое и телесное. Предположительно, они использовались средневековыми королями в качестве выражения своего романтического интереса к девушкам, которые должны были увидеть цветок и разузнать, как проникнуть в покои короля. Минхо не уверен, что все это правда, но истории есть истории. По какой бы причине Джисон не выбрал это растение для своей татуировки, оно прекрасно смотрится на его теле. Удовольствие и боль. Минхо очень хочет протянуть руку и коснуться чернильных ветвей, провести кончиками пальцев по лепесткам, чтобы увидеть, такие ли они мягкие, как кажутся. Пальцы Джисона скользят по левой лодыжке Мина, отвлекая его от рассматривания разбрызганных чернил под его кожей. — Ты знаешь, о чем просишь, Минхо? Парень остается непоколебимым. — Да. Эти горящие глаза внимательно изучают его; Минхо даже не сжимается под этим пристальным взглядом. — Если ты хочешь увидеть на что я способен, детка, тебе придется потрудиться, — Сон выглядит серьезным, но в его тоне скользит нотка поддразнивания, и Минхо сдерживает ухмылку, подскакивая на край кровати к Джисону. Он, не колеблясь, берется за пуговицу и молнию на джинсах человека перед собой, не обращая внимания на его нетерпение. Хо толкает Джисона на кровать, избавив его от одежды, после садится на его бедра, чтобы смотреть на него сверху вниз. Он... он из другого мира. Другого слова для этого нет. У Минхо текут слюнки от его золотистой кожи, он проводит ладонями по бицепсам и груди Джисона, взволнованный тем, что касается его. Джисон наблюдает за его действиями с довольной ухмылкой: руки Мина скользят ниже по животу, глаза следят за руками, пока не останавливаются на тазовых косточках. Голова кружится, дыхание сбивается от одной лишь мысли о Джисоне внутри себя, Минхо продолжает думать об этом, хотя даже не полностью возбужден. Джисон пальцами приподнимает его подбородок, пока тот снова не посмотрит ему в глаза. — Ты хотел меня видеть. Доволен? — Да, — Минхо произносит это не думая, лицо горит от собственного нетерпения. — Это хорошо, — говорит Сон, а затем тянет Минхо к себе и целует его горячо, влажно и глубоко. Его рот греховный и достаточно отвлекающий от реальности. Минхо не заметил, как легко его перевернули, кладя на кровать. Не заметил до того момента, пока Джисон не отстранился ровно настолько, чтобы провести губами по челюсти Хо и вниз по его шее. Он покусывает кожу, пальцы блуждают по телу, касаются сосков, проводят по ребрам. Он оставляет засос на ключице, впиваясь зубами в нежную плоть, пока Минхо не начинает задыхаться. Хо запускает пальцы в волосы Сона и тянет их, пока тот не поднимает голову. Он кладет подбородок на грудь Минхо, невинно улыбаясь ему, пока Мин пытается отдышаться. — Где ты хранишь… — Верхний ящик, — выдыхает Минхо, протягивая руку к тумбочке. Джисон оставляет его на секунду, чтобы порыться в ящике в поисках нужного предмета, и забирается обратно на кровать, устраиваясь между бедер Минхо. Хо позволяет себе быть эгоистичным на мимолетный момент, притягивая Джисона для еще одного грязного поцелуя, прежде чем он возобновляет свое восторженное нападение на тело Минхо. Для последнего поцелуй разорвали слишком рано, но он подавляет всхлип, который подходит к горлу, когда Сон отстраняется и оставляет свежий след красных отметин по всей его шее и груди. Тепло, накапливающееся в теле, вспыхивает в венах, когда Хо слышит щелчок крышки бутылки, и он больше не может сдерживать звуки, ведь Джисон прижимает скользкий палец к его телу. Сейчас Минхо чувствует себя лучше, чем когда-либо. Джисон, кажется, проявляет интерес к бледной коже бедер Минхо, растягивая его, наслаждаясь тем, как он корчится и стонет от каждого нового укуса и оставленного засоса. Теперь Мина растягивает большее количество пальцев, они скользят по простате, пока слезы не наворачиваются на глаза. Он задыхается и корчится на простынях. — Джисон… Его голос звучит высоко и тонко, Джисон отстраняется от внутренней стороны его левого бедра, последний раз прикусывая кожу, и поднимается, смотря на него. — Да, детка? Минхо взвизгивает, чувствуя стимуляцию простаты, он сжимает простынь и выстанывает имя Джисона. — Достаточно, — ему удается выдохнуть, отпуская постельное белье, чтобы слабо схватить Сона за плечи. — Хватит, просто трахни меня. К его облегчению, Джисон отстраняется, вынимая пальцы из него. Однако это облегчение недолговечно: Сон встает на колени между его ног и не делает то, о чем его умоляли, вместо этого заползает на кровать, и ложится рядом, опираясь на подушки. — Что… — пытается сказать Хо, переворачиваясь на бок и моргая в шоке. — Что ты делаешь? — Я же говорил, Минхо, — он проводит рукой по его челюсти, прижимая большой палец к губам. — Ты должен поработать, чтобы получить то, что хочешь. Минхо хмурится, не в силах сдерживаться. — Ты серьезно? Рука Джисона скользит по его горлу, пальцы очерчивают следы, оставленные им же. Минхо изо всех сил старается сохранять спокойствие, но это почти невозможно. Джи молчит, довольствуясь тем, как Минхо нервничает. На то, чтобы решимость Мина сломилась, ушло всего шестьдесят секунд. Он толкает Джисона обратно на подушки и забирается к нему на колени. Парень охотно поддается, издавая звук наслаждения, когда Минхо без предисловий опускается на его член. Джисон хочет, чтобы Минхо поработал? Отлично. Он поработает как следует. Требуется время, чтобы приспособиться к огромному размеру внутри себя: все приятно горит. Как только Хо начинает двигаться, он устанавливает медленный темп, в основном для того, чтобы насладиться тем, как Джисон теряет дар речи, держа его бедра и наблюдая за ним из-под тяжелых век. Бордовое сияние глаз становится ярче со временем, что только возбуждает Минхо, обжигая его изнутри, пока ему не приходится ускориться из чистого отчаяния. Ускоряя темп Хо держится за широкие и крепкие плечи Джисона. Он обращает внимание на обжигающее чувство на своих бедрах и ляжках, потому что это слишком приятно, особенно когда Сон отталкивается от кровати, вбиваясь в него, когда тот опускается вниз. Они стонут в унисон. Однако, как бы хорошо это ни было, Минхо человек, а люди устают. В конце концов его ноги начинают болеть, и приходится откидывать потную челку с лица, чтобы иметь возможность смотреть на Джисона. Хо замирает, пытаясь отдышаться, и на мгновение щурится. Он убирает руки с плеч Джисона, чтобы провести пальцами по его взлохмаченным волосам. Он даже не вспотел, не то что Минхо, и это заставляет удивиться. — Не мог бы ты… Он не знает, как выразить словами то, что он хочет, как попросить Джи показать больше себя. Он о многом хочет спросить, попросить, но мысли скользкие, за них трудно удержаться. Глаза Джисона сузились, голова склонилась набок. — Не мог бы я что, Минхо? Он сглатывает, переминается с места на место, старается не стонать от ощущения Джисона внутри себя. — Твои… твои рога. Не мог бы ты… Джи перебивает его, удивление ясно видно на его лице. — Мои рога? Ты хочешь, чтобы я… стал менее человечным? — Я хочу, чтобы ты был самим собой. Джисон выглядит настороженным, несмотря на то, насколько дерзким он был до этого момента. — Ты уверен, Минхо? Хо снова двигается – вращает бедрами, чтобы вырвать стон из Сона. — Я же сказал, что хочу все. Я похож на лжеца? — Нет, — пальцы Джисона мягко барабанят по талии Минхо с обеих сторон. — Нет. Но ты должен знать, что я не могу просто… изменить определенные части себя. — Ты будешь как… как при нашей первой встрече? Джисон, кажется, понял, что имеет в виду Мин. — Не совсем, скорее… что-то между. Если тебе нужны рога, то я стану больше. Минхо пожимает плечами. — Хорошо. Кровать довольно большая. — Я… Минхо, я везде буду расти. Хо требуется время, чтобы понять. Он открывает рот, а потом снова его закрывает. Многое хочется сказать, но не получается превратить ни одну мысль в настоящее предложение. — Ох. Э-э хорошо. Глаза Джисона расширяются. — Хорошо? По какой-то причине его реакция вызывает у Минхо смех, хотя он все равно превращается во вздох, когда он вспоминает, насколько Джисон уже большой. Одна рука Джисона соскальзывает с бедра Минхо, мягко прижимаясь к его животу, и Мин вздрагивает. — Ты хочешь этого? Минхо кивает, не в силах подобрать слова из-за того, как сильно он этого хочет, как сильно он хочет Джисона. Джи улыбается, хотя за этим стоит что-то опасное, как бы мило это ни выглядело. — Думаю, ты сможешь взять его, не так ли, детка? — Д-да. Пожалуйста. Ухмылка на лице Джисона становится шире. — О, теперь ты вежливый? Минхо блаженно улыбается ему в ответ. — Ты удивишься, насколько вежливым я могу быть, если получу то, что хочу. — Помни, что ты тот, кто этого хотел, — говорит Джисон достаточно низким голосом, чтобы по телу Хо пронеслась волна тепла, а затем он меняет их положение. Это происходит не мгновенно, и не так жестоко, как это было на пастбище. Труднее следить за такими изменениями, когда вы близко друг к другу, и Минхо отвлечен – отвлечен тем, как руки Джисона увеличиваются на его бедрах, пальцы удлиняются, пока не кажется, что они могут охватить всю его талию; отвлечен медленным, но неизбежным растяжением благодаря члену Джисона, набухшего внутри него. Когда он, наконец, сосредотачивается на лице Джи, изменения кажутся внезапными. Его глаза светятся так ярко, что на него почти невозможно смотреть, а зубы выглядят острыми. Его рога вернулись, хотя они намного меньше, тупее и с гораздо меньшим количеством ответвлений. Они выглядят мягкими, почти как рога оленя, растущие в бархате, и Минхо не может сопротивляться желанию поднять руку, чтобы почти благоговейно провести пальцами по одному из них. Он такой красивый, и Хо задается вопросом, как долго он сможет сидеть неподвижно и смотреть на него, прежде чем кто-то из них лопнет как пузырь безмолвного заклинания, окружающего их. Джисон сжимает талию Минхо после долгого молчания, выдавливая из него удивленный вздох. — Ты… Минхо убирает руку с рогов, вместо этого сжимая волосы Джи. Он двигается, и удовольствие кажется настолько сильным, что его тело пытается свернуться калачиком, стон непрошено вырывается из горла. Какое-то время он смотрит на Джисона с открытым ртом, его мозг вяло пытается обработать все, что он чувствует. — Блядство. Джисон смеется, хотя теперь это звучит по-другому, низко и хрипловато. У Минхо мурашки по коже, несмотря на то, насколько он теплый. — Все хорошо? Мин тяжело сглатывает, ему удается кивнуть. — Было бы лучше, если бы мои ноги не были похожи на желе. Не думаю, что я могу сдвинуться хоть немного. Хватка Джисона крепчает, а затем он приподнимает Минхо на своем члене, не обращая внимания на то, как он начинает ныть от этого чувства. Он легко меняет их позу, кладя Минхо на кровать и вставая на колени между его разведенными ногами, наконец, именно так, как Хо хотел его все это время. Парень наблюдает, как Джисон снова смазывает себя, кровь приливает к ушам, когда он осознает, насколько Джи сейчас большой. Насколько он весь большой. — Господи, это было внутри меня. Джисон снова хихикает, явно забавляясь тем, как Минхо расслабился раз говорит такое. Хо не может найти в себе силы сделать что-то большее, чем по-детски высунуть язык в ответ. Смазка закрыта и отставлена в сторону, Джисон наклоняется, занимая так много места, что полностью окружает Минхо, не давая возможности разглядеть что-либо, кроме его широких плеч, мышц груди и рук. — Ты хочешь, чтобы это снова было внутри тебя, детка? Минхо слишком энергично кивает. — Тогда будь хорошим. — Я был хоро… Все слова замирают на языке, когда Джисон приподнимает его ногу, длинные пальцы обхватывают ее прямо под коленом, чтобы подтолкнуть к груди. Он прижимается членом к ободку Минхо, и удовольствие горячо и тяжело обрушивается на него, когда Сон скользит внутрь. Он чувствует, как его растягивают. Это слишком, слишком хорошо и невообразимо. Он ничего не может сделать, кроме как обмякнуть в объятиях Джисона, рухнув на подушки, тая. Он может только принимать то, что ему дают и скулить, когда в него полностью входят; он слабо тянется к рукам Джисона, просто чтобы иметь что-то, за что можно ухватиться, заземлиться. Пальцы уже не так крепко обхватывают его бицепсы, и осознание заставляет его снова застонать. Джи смотрит на него сверху вниз с довольной улыбкой. — Ну вот. Ты такой милый, когда заполнен, правда ведь? Минхо чувствует, что краснеет, но он не может спрятаться, ему некуда укрыться, пока в него глубоко входят. Джисон поднимает вторую ногу Хо, прижимая ее к своей груди. Медленное движение бедер заставляет Минхо задыхаться. Хватка на руках Джисона крепчает, когда он снова двигается, ногти впиваются в кожу, когда он начинает медленно и глубоко трахать Минхо. Последний клянется, что чувствует это у себя в горле. Он возвращает неглубокий темп, мягко входя в Хо, медленно, уверенно, и так приятно. Однако Минхо хочет большего. Он отпускает руки Джи, вместо этого хватаясь за одеяло, пытаясь двигаться против толчков в него, несмотря на то, что оборотень крепко держит его бедра. — С-сильнее, Джисон, я хочу больше. Джи колеблется, глаза сужаются, но он не меняет темпа толчков. — Да ладно тебе, — язвит Минхо, каким-то образом умудряясь сдержать хныканье. — Я не… ах… я не фарфоровый. Руки на его бедрах сильнее сжимаются. — Ты даже не представляешь, насколько ты не прав, детка. У Минхо мурашки, но они уходят почти сразу, ведь Сони начинает сильнее вбиваться в него. Каждый толчок заставляет его задыхаться, умолять, просить, слова вылетают изо рта между рваными вздохами и сдавленными короткими звуками, которые Джисон, черт возьми, выбивает из него. Такое ощущение, что Джи повсюду, мир Минхо сузился до человека перед ним, над ним, внутри него. Глаза светятся все ярче, пока все, что может видеть Минхо, не превращается в красную дымку – яркую и кровавую, окрашивающую их кожу этим свечением в темноте. Он дергает простыни, отпускает их, проводит ногтями по рукам Джисона в отчаянной попытке притянуть его ближе. Джисон на мгновение замедляется, игнорируя судорожные всхлипы, которые Минхо издает в знак протеста; он раздвигает бедра, сгибая колени парня и располагая на кровати так, что он полностью открыт перед ним, окончательно во власти Сона. Он не заставляет Мина ждать, сразу ускоряясь, как тот и хотел. Хо запрокидывает голову и скулит, когда Джисон быстро входит в него, тело горит, когда он наклоняется ближе, руки снова обхватывают талию Минхо, острые кончики зубов скользят по изгибу плеча. Зубы ведут дорожку вверх по шее Минхо, осторожно, но целенаправленно, оставляя за собой острые, как бритва, линии. Через пару секунд Джисон проводит по этим полосам языком, горячим и влажным, и Мин чувствует, как сходит с ума. Это не может быть правдой, все это удовольствие; то, как его тело реагирует на каждую мелочь, которую вытворяет Джисон, и все же… — Ты этого хотел, Минхо? — его голос звучит очень низко, нос касается виска Хо. Он не может ответить, к счастью, Джисон знает ответ. Одна рука еще крепче сжимает талию, и Минхо задается вопросом, не останется ли у него синяков, увидит ли он утром следы пальцев Джисона на своей коже. Другая рука скользит по изгибу бедра и мягкому животу, а затем еще ниже, обхватывая его член, забытый и истекающий эякулятом. Прикосновение ощущается слишком, от внезапной стимуляции Минхо вскрикивает, слезы текут, когда он зажмуривается. Джисон сжимает его член, проводит большим пальцем по головке, и оставляет линию беспорядочных поцелуев вдоль подбородка Хо. — Давай, детка, — бормочет он, не сбавляя темп. — Ты такой красивый, разваливаешься на части для меня. Позволь мне увидеть, как ты кончаешь. Минхо не может дышать, удовольствие обрушивается на него и прижимает к матрасу, сквозь пол, вниз в землю. Это уже чересчур: то, как Джисон смотрит на него, прикасается к нему, трахает его, это все заставляет Минхо крошиться на части, он дрожит, кончая с именем Джисона на губах. Джисону требуется всего мгновение, чтобы последовать за ним, вцепившись губами в его плечо, впиваясь зубами в кожу, наполняя его. Минхо даже не может сказать, больно ли это – он слишком потерянный в дымке всех чувств. Он не уверен, как долго они лежат, липкие и потные. Джи, кажется, вовсе и не нужно переводить дыхание, но Хо требуется много времени, чтобы прийти в себя. Вес Джисона на нем непривычен, но не неприятен, что удивляет, но сейчас он не собирается зацикливаться на этом. Если раньше он думал, что его ноги были как желе, то сейчас ему стало еще хуже. Конечности тяжелеют, свинцовые гири будто втягивают его в матрас. В конце концов, Джисон слезает с него, приподнявшись на локте, смотря на распростертое тело Минхо. Тот закрывает глаза, желая расслабиться, пытаясь не обращать внимания на быстрое сердцебиение, когда чужие пальцы нежно расчесывают его волосы, откидывая те с лица. Джисон слезает с кровати, спускается вниз, и Минхо не уверен, что чувствует облегчение. Когда он снова открывает глаза, Сон снова находится с ним в комнате, выглядя как человек (или, по крайней мере, почти человек), неся полотенце. Он все еще кажется больше, сидя на краю кровати и нежно вытирая Минхо. Хо не уверен, чего он ожидал от всего этого, но он не представлял ничего подобного, не представлял ничего настолько мягкого: то, как Джисон обращается с ним, как смотрит на него – это так нежно. Тепло в груди незнакомое и совершенно непрошенное, но оно не исчезнет, как бы Минхо ни старался избавиться от него. Джисон бросает полотенце в плетеную корзину в углу спальни и забирается обратно на кровать, ложась рядом с Минхо. — Ты в порядке? Тот кивает, сдерживая зевок в плечо Джисона. — Есть хочется. Рука Сона ложится на его бедро. Он становится непривычно тихим, между ними возникло напряжение, которого раньше не было. Минхо боится смотреть на него, боится того, что там увидит. Боится, что ему понравится. Он отталкивает эту мысль, чтобы разобраться с ней позже. Это дается ему легче, чем отторжение предыдущих мыслей. — Джисон? Большой палец Джисона оглаживает его кожу. — М? — Что было бы, если бы ты полностью обратился? Он понимает, что Джисону не нужно конкретнее объяснять, ведь он весело фыркает в ответ. — Хочешь еще, детка? Хочешь, я обращусь и трахну тебя в лесу? Хочешь, я возьму тебя в поле при полной луне, как девственную жертву? В целом, идея не лишена привлекательности. Под дразнящим тоном Джисона кипит жар, и Минхо знает, что он не единственный, кто всерьез обдумывает это предложение. — Может быть, после ужина. — Точно. Ужин. Кимчи-чиге все еще горячее, свинина нежная, и то, как Джисон смотрит на Хо, попробовав его еду, заставляет пульс учащенно биться под кожей. Минхо насыпает добавку, стойко игнорируя то, как Джи наблюдает за ним. — Восхитительно, — это тихое бормотание, едва слышное даже в тишине коттеджа Минхо. По весу взгляда Джисона Минхо понимает, что он говорит не об ужине. Минхо также знает, что теперь он будет готовить на двоих чаще, чем раньше, но почему-то это не беспокоит его, как он предполагал до этого дня.