Переходный возраст

      Снова сыпь на щеках. Снова съел слишком много сладкого. Плохой.       Непонятно, откуда это взялось. Родители никогда не обижали, любили и холили маленького Лалли. Возможно, как младшему ребёнку заботы ему доставалось даже чуть больше, чем старшей сестре.       Он осуждающе взглянул на пятна пота на только что снятой голубой футболке.       Как тебе не стыдно потеть так, что ни один дезодорант не спасает? Написал песню. И что? Подумаешь. Кто-то в космос полетел, и что теперь?       Лаури зашёл в ванную. Скомканная мокрая футболка тут же улетела в плетёную корзину для грязного белья.       Желание в очередной раз вымыться и так хотя бы ненадолго избавиться от очередной волны жара по телу охватило Лаури. Он открыл оба крана, а сам встал у зеркала и принялся разглядывать лицо.       Сыпь, рубцы. Ещё сыпь. Ну и мерзость.       Когда ванна была набрана, Лаури не медля стянул клетчатые растянутые пижамные штаны и трусы и залез в объятия горячей воды.       Попытка расслабиться не удалась: в голову без остановки лезли мысли, поедавшие изнутри. Мысли, от которых было невозможно избавиться. Мысли, от которых сильно заломило в паху и которые заставили руку Лаури бессовестно спуститься ниже.       Он медленно провёл ладонью по низу живота. Тяжело. Нужно сделать легче.       Пальцы мягко обхватили член.       Как не стыдно? — Да что ж такое… — Лаури вздыхает и поджимает губы, глядя на восставший орган и сочащуюся из него склизкую смазку.       Щёки пылают от стыда, но он продолжает. Смыкает большой и указательный пальцы «о-кей»-колечком, гладит, сдавливает, толкается в кулак, прибавляет и снова сбавляет темп…       В глазах взрываются искры. Дрожа, он стонет то имя. Имя легко простонать, а два одинаковых гласных в начале даже позволяют его растянуть.       Едва Лаури успевает подмыться, как раздаётся протяжный звонок в дверь.       И кого только занесло...       Юлёнен злится: к двери приходится выйти с голым торсом и обмотанным вокруг бёдер ярко-жёлтым полотенцем.       Эмоции меняются, едва он видит на пороге Ээро.       Что бы ни случилось, он всегда его впустит.       Он обнимет, поймёт, как никто другой, выслушает миллион жалоб и выскажет столько же своих, предложит сходить в кино на «Фореста Гампа» или «Побег из Шоушенка»; выпить эля или съесть что-нибудь вредное, от чего снова высыплет на лице... — Входи... — Лаури тяжело вздыхает и нелепо улыбается.       Он набирает в грудь воздуха, чтобы высказаться, но Хейнонен понимает всё без слов. — Опять гложет? — Угу… — Юлёнен выдыхает и вытирает пот со лба, — Как же я устал от этой херни.       Ээро подходит вплотную. Обнимает. Крепко.       Высокий. Обнимает, что называется, «с головой». Аккуратно и медленно проводит ладонью по сухим жёстким обесцвеченным волосам. — Держись. Это всё гормоны, сам понимаешь. Я, кстати, расстался с Лииной — она меня две недели морозила, но так и не дала. — Надо же, какая жалость, — цыкает Юлёнен, поставив руки в бока, — Лучше бы ты так к репетициям готовился, как с девчонками ошивался. — А ты ревнуешь? — поднимает бровь Хейнонен.       На полотенце вдруг поднимается едва заметный бугорок. Что за?… — Ты поаккуратней с выражениями, — Лаури давит легкую усмешку, — а то я и выгнать могу. — Ну ты и злючка сегодня. Уверен? Я тебе кое-что принёс. Твоих ещё долго не будет? — Часа три уж точно. Если предки едут в магазин с Ханной, её оттуда клещами не утащишь. — Тогда давай посмотрим, — Ээро вытягивает из безразмерного рюкзака новенькую, не в исцарапанной пачке, кассету. — А давай.       Когда Ээро рядом, наплевать на всё. На угри и прочую непонятную периодически вылезающую на коже лабуду, на диагноз вегето-сосудистой дистонии, которой на деле не существует, на то, есть ли в доме пиво, исправно ли работает видеомагнитофон и достаточно ли туго затянуто полотенце на поясе…