*
— Спасибо! — вскрикивает Джисон и кидается на шею своему другу вместе с подаренной пластинкой его любимой группы, — Ты лучший! Объятия заставляют Минхо вздрогнуть и облокотиться на спинку своей кровати, а очки чуть сползти на лоб. Он пару раз неловко хлопает его по спине и отвечает, — Э-э… не за что. — Только у меня нет ничего взамен, — складывает руки между своих коленок Хан. — Зачем тебе давать что-то взамен? Джисон вновь душит его в объятиях. Он с недавних пор его лучший друг. Ну, Минхо его к ним относит. Вообще, они поладили в первый день знакомства, когда Минхо только-только перевёлся в старшую школу в Сеуле два года назад, но в последнее время Хана в его жизни стало настолько много, что статус «обычные друзья» перестал подходить их отношениям. Джисон вечно крутится рядом, подсаживается в столовой, приглашает провести время вместе после школы и делится произошедшими за день событиями. А ещё он очень открытый. Смелый в отношении чувств и абсолютно не стесняющийся о них говорить. Немного не такой, как Минхо. — Сядешь со мной в автобусе завтра? — тихо спрашивает Хан. Завтра у них экскурсия. Скучная и долгая, всё по всем правилам школьных никому не нужных поездок в душном транспорте. — Да, — звучит сухо, но Минхо надеется, что тот понимает его и без лишней эмоциональности. Взгляд Хана благодарно перемещается с одного его глаза к другому, а после на мгновение падает на губы, — Спасибо, — улыбается он и встаёт, чтобы собраться к себе домой.*
Сейчас его взгляд напуганный, но, в отличие от такого же взгляда Минхо, полон отчаянной надежды. — Джисон?.. — тихо зовет он, потому как начинает догадываться, из-за чего. Джисон вновь опускает взгляд ниже его глаз, а его язык толкается в ряд зубов изнутри. Минхо в ужасе осознает, что тоже смотрит на его губы. Минхо продолжает вспоминать.*
В грёбаные шесть утра ненавистного дня Минхо заваливается на самое последнее сидение в автобусе. Он уверен, что если к нему сейчас хоть кто-то подойдет, то его безэмоциональный и холодный образ разрушится за несколько секунд. Он клюёт носом в свои колени и закрывает уши от гула и слишком громкого голоса сопровождающей. Пожалуйста, пусть его никто не тронет ближайшие несколько часов. Он чувствует прикосновение на своем плече и набирает полные легкие воздуха, но когда поднимает полный ярости взгляд, и видит заспанного и помятого Хана, то он смягчается за одно мгновение. Тот вновь ему улыбается, а на его коленках лежит большой контейнер. Джисон наклоняется к его уху и шепчет: — Я сделал нам завтрак. Минхо не раз испытывал это чувство (благодаря Джисону), когда внутренности наполняет какой-то необъяснимой нежностью. Когда губы сами собой поджимаются, а брови страдальчески взлетают вверх. Это приятно. Его забота приятна. Хочется сделать что-то в ответ, поблагодарить, обнять, но что-то внутри не даёт, не позволяет. — Спасибо, я уже завтракал, — он старается улыбнуться как можно искреннее и отворачивается к окну. Супится как недовольный кот. И недоволен он собой. Минхо надеется, что Джисон уже привык к его характеру, поведению, речи и прочим только ему присущим заморочкам. В их паре именно Хан наговаривает кучу милостей, выражающих их дружескую любовь за двоих. Всё это жуть как нравится Минхо, но, если представить на его месте себя, то приятное текучее чувство вмиг сменяется неприятным и липким. Таким, что хочется исчезнуть и в лучшем случае переродиться кем-то другим. Минхо очень и очень надеется, что Хан не держит на него обиды, а ещё, что не замечает как сильно он кривится из-за каждого несказанного слова. — Ты не выспался? — спрашивает Джисон, когда они вылезают из автобуса. Минхо раздраженно подтягивает спавшую с плеча лямку рюкзака, — Просто встал не с той ноги. Хан сочувственно поджимает губы и на пару секунд подбадривающе сжимает его ладонь, после чего они отправляются за сопровождающей. Минхо чувствует себя не в своей тарелке. Он далеко не пофигист, которого не интересует культура и прочие духовные сферы, но настроение у него сейчас далеко не для того, чтобы расхаживать по музею. И даже мило щебечущий Джисон рядом не помогает. Ему бы развеяться… — Могу я выйти? Звучит так резко, что ему становится не по себе от вмиг повернувшихся на него лиц, а сопровождающая их преподавательница прерывается на полуслове. — Научись не перебивать, Минхо. Блять. — Простите. Он выходит из выставочного зала ещё более мрачной тучей, чем был до этого, и направляется в сторону туалетов. И было бы просто прекрасно, если бы дверь туда вела домой, в его комнату. Как только дверь за ним хлопает, его дрожащая рука тянется во внутренний карман джинсовки. — Минхо? — звучит голос из-за двери, что тут же открывается. Минхо оборачивается настолько резко, что из его рук чуть не валятся сигареты. — Ты что, совсем придурок?! — глаза Джисона лезут на лоб. — Я… — Ты хотя бы в кабинку зашел! Убери быстрее! — суетится тот, бросая взгляды через плечо на вход в туалет и пытаясь выхватить пачку из его рук. Та падает на пол ровно в тот момент, как дверь в туалет открывается, и на пороге появляется их одноклассник. И этот сраный одноклассник, только увидев лежащую на полу пачку, насмешливо приподнимает брови и разворачивается обратно. Далеко не для того, чтобы просто оставить их в покое. Далеко не для этого… Джисон замирает. А Минхо уже смиряется с тем, что его день окончательно испорчен. Он поднимает пачку с пола, хлопает дверью туалета, когда выходит и плетется по коридору, пиная воображаемые камни со злости. Видит, как Хан его обгоняет, вырывает из ладони сигареты и убегает вперед. Когда Минхо выходит в выставочный зал и не обнаруживает там ни Джисона, ни сопровождающей, его сердце само собой ухает вниз. Он подходит к дверям, ведущим к лестничному пролету, потому как услышал крик сопровождающей, но последнее, что он успевает застать это: — Я сообщу об этом твоим родителям, Хан, — отрезает женщина и, выхватывая сигареты из его рук, отправляется обратно к классу. Минхо сталкивается с ним в дверях, смотрит шокировано, опустив челюсть вниз. — Зачем ты это сделал?! Джисон толкается языком в ряд зубов изнутри. — Не хотел, чтобы у тебя было ещё больше проблем.*
Минхо замечает, как участилось и стало громче собственное дыхание. Чувствует прикосновение горячей ладони к своей коленке, что находится вплотную к его, отчего по всему телу ползёт щекочущий холодок. Минхо вспоминает дальше.*
После того, как Хан уходит первым, Минхо идёт к классу, топая на каждом шагу и раздраженно вздыхая от скребущегося чувства внутри. Эта детская жертвенность была вовсе не обязательна. Он и сам в состоянии нести ответственность за свои поступки. Правда Минхо не до конца осознаёт, что злится он не на Джисона, а на то, что просто не может нормально его поблагодарить, посмеяться и забыть эту ситуацию как страшный сон, как и делают друзья. Но злость уходит на второй план, когда он останавливается перед кучей его одноклассников, что задирают головы на высокую винтовую лестницу с огромным расстоянием между ступеньками, ведущую на второй этаж. От одного её вида в желудке все скручивается. — Мы же не… — шепчет Минхо сам себе под нос, и под коленками начинает щекотать, а перед глазами плыть, когда он видит как управляющая приглашает их пройти наверх. Он стоит как вкопанный до тех пор, пока очередь не доходит до него. Джисон успевает встать только на одну ступеньку, как вдруг разворачивается и подходит к нему. Он смотрит в глаза Минхо и взгляд его выражает сочувствие. Он знает, что Минхо панически боится высоты. Он помнит. И нежно, но уверенно, обхватывает его ладонь и слегка тянет за собой. Минхо отмирает. Ноги дрожат, но Джисон держит его ладонь настолько крепко, что ему кажется, что в случае крушения с этой чёртовой лестницы он просто повиснет на его руке. Он закрывает глаза, когда ступенек остаётся всего несколько штук, и чувствует, как Джисон замедляется. Специально замедляется, чтобы ему было не трудно вслепую поднимать ноги. Минхо даже в такой стрессовой ситуации не может этого не заметить. Но больше продолжает себя ненавидеть за невозможность выразить ему всю свою благодарность даже словами. Как только он добирается до верха, его ноги подкашиваются, и он тут же съезжает вниз по стене. Он открывает глаза и видит, что Джисон всё ещё стоит рядом, а его взгляд все такой же обеспокоенный. — Ты в порядке? — тот присаживается на корточки меж его расставленных ног и кладет горячую ладонь на его колено. — Не надо, — отмахивается Минхо, и вместе с тем отвращение к себе захлестывает с новой силой, что случайно выливается в резкое, — Ты слишком сильно обо мне переживаешь. Хан меняется в лице. Уголки губ вроде не опускаются, а вот взгляд гаснет. Он поднимается на ноги и неспешно уходит, оставляя его одного. Минхо смотрит ему вслед и несколько раз с силой стучит по своей коленке, там, где пару мгновений назад была его рука. Нет ничего хуже, чем вот так глупо обижать своего лучшего друга.*
Минхо соприкасается кончиками пальцев с его ладонью, отчего та, по-видимому, смелеет, занимает больше места на коленке. Минхо поднимает взгляд обратно, а линзы его очков начинают запотевать от жара горячего дыхания в паре сантиметров от его лица.*
Минхо сторонится панорамных окон, что растягиваются по всему второму этажу музея, и ходит у стены в одиночку. Он заметил, как Джисон несколько раз обернулся в его сторону, но всё, что для себя отметил Минхо — его грустный взгляд. А потому он не хочет, чтобы он вновь к нему подходил. Он не хочет портить себе настроение новыми волнами ненависти ещё больше, чем уже есть. Правда, когда приходится спускаться обратно, единственное, чего он желает — того, чтобы Джисон хотя бы шёл рядом. Но никто в здравом уме не станет делать этого, когда ему прямым и даже слегка грубым текстом объяснили, что переживает он за него «слишком сильно», и Минхо сам в состоянии преодолеть эту грёбаную лестницу. Он делает шаг на первую ступеньку и чувствует, как земля уходит из под ног. Спотыкаясь, он со стуком хватается одной рукой за перила, а вторая случайно задевает чьё-то предплечье, что сразу же становится для него опорой. Благо, он тормозит, ощущая, как подпрыгивает сердце от возможной предстоящей катастрофы, и поднимает голову вверх. Джисон. Он опять пришел, он опять помог, а Минхо опять может только безнадежно открывать рот и закрывать его обратно. Неудивительно, что у него вновь не получилось выразить свои чувства такими, какие они у него внутри. Джисон в ответ на его недозвуки как-то уже не очень весело приподнял уголки своих губ. И вот это заставило Минхо пропитаться неприязнью к самому себе до самых костей. Джисон этого не заслуживает. А он, по-видимому, не заслуживает Джисона. Если бы только в его голове не было гребаных рамок, что мешают ему свободно говорить о привязанности к нему, и о том, как сильно он благодарен ему за все, что он делает, у них бы всё было хорошо. Не было бы ни единой причины для обид и разногласий. Они едут в кафе, перекусить, так как музей, к огромному несчастью, — не единственное место в их сегодняшней программе. Минхо, очень и очень сильно желая отвлечься, всю дорогу листает ленту и слушает музыку. Его настроение улучшается на пару процентов, потому как он частично отключает себя от происходящего. Он даже издает слабый смешок, читая какой-то твит, когда автобус останавливается. Минхо возвращается в реальный мир, и первое, что он видит — очень… тоскливые глаза Джисона, который тут же отводит будто чем-то загруженный взгляд в сторону. Минхо старается оставить это без внимания и подрывается с места, как вдруг что-то — совесть — тянет его обратно. Он хочет извиниться. Хочет попытаться. — Я… — начинает он, смотря на сидение впереди, — я… тебя чем-то обидел? Джисон слегка, еле заметно дергает плечами. — Да нет. «Прости, пожалуйста, я никогда не хотел и не хочу тебя обижать, потому что ты очень мне дорог» — так бы исправил ситуацию Джисон. Но Минхо так не умеет, не может. Поэтому он просто молчит, пронизывающе разглядывая его профиль. Джисон не выдерживает и, дернув уголком губ, чтобы подтвердить свои слова, встает на выход. Минхо не настолько глупый, чтобы ему поверить. Он видел его взгляд. Знает, что для Джисона он значит много, а потому всякая дрянь от него ощущается вдвойне больнее, чем от кого-либо другого. Минхо понятия не имеет как объясняться, лишь сидит за высоким двойным столиком рядом с ним, положив лицо на сложенные руки, и смотрит куда-то на фастфуд, который даже не ест. — Аппетита нет? Забота в голосе Хана заставляет поднять взгляд. Забота в глазах заставляет сердце сжаться. — Плохо себя чувствуешь? Минхо не видит, как выглядит со стороны, но судя по тому что переживание в глазах Джисона сменяется тревогой, вид у него жальче, чем у уличного щенка в коробке. После всего того, что Минхо ему наговаривает, после всех тех неприятных и отталкивающих кривляний, он продолжает за него переживать. Минхо не справляется с собой и падает лицом на стол, протяжно и прискорбно мыча из-за невыносимых раздирающих чувств внутри. Раздается хруст и он вмиг подскакивает обратно. Видит, как Джисон вскидывает руку чуть ниже его подбородка и что-то ловит. Спустя мгновение Минхо видит в его ладони линзу своих очков. — Блять, нет, нет, нет, не-е-ет, — стонет он, снимая с себя очки, и хватается за рот, как только его накрывает осознанием. — Нет, нет, пожалуйста! — Дай сюда, — вырывает их из его руки Хан. Минхо смотрит на него, готовый разрыдаться. Он вставляет линзу обратно, поправляет погнувшуюся дужку, аккуратно кладет на стол и, пригрозив к ним не прикасаться, куда-то уходит. Минхо лишь прерывисто и истерично дышит, а потому даже не успевает толком ничего сообразить, как Джисон уже возвращается обратно. Шуршит упаковкой от пластыря, зажимает губы, когда пытается слепить им угол треснувшей оправы. Минхо замирает, когда он дышит на них горячим воздухом, отчего те запотевают, протирает о рукав своей толстовки и со всей осторожностью надевает их ему на нос. — Нормально? — спрашивает Джисон, все ещё не убирая руки. В голосе слышатся нотки смеха, но Минхо чувствует, как тот боится даже улыбнуться. Потому что Минхо смотрит на него серьёзно и невесело. Потому что Минхо отвечает холодное, — Да, спасибо, — подтягивает очки выше и не успевает произнести что-либо ещё, так как сопровождающая зовет их всех собираться на выход.*
Минхо старается скрыть свой страх, потому что уверен, что из них двоих страшнее сейчас Джисону. Он закрывает глаза. Знает, что сейчас произойдет, и лишь еле заметно вздрагивает, когда слышит, как от сквозняка в коридоре открывается окно. Холодный ветер залезает под домашнюю футболку. Портит тягучее предвкушение, напоминая о неприятном.*
Сколько бы Минхо в себя ни погружался и куда бы ни смотрел, везде взгляд отвлекал разноцветный пластырь в углу. Он не давал покоя. Он постоянно напоминал о Джисоне. Он стоял поперёк горла и заставлял себя ненавидеть. Жаль, конечно, что во всем и всегда пластырь винить не получится. Поздним вечером автобус тормозит на остановке. Выпускает кучу уставших и замотанных учеников. Светит фарами в синий туман и трогается с места, после того как дверь с шипением закрывается. Полностью морально истощённый Минхо нелепо держится за лямки рюкзака и ждёт чего-то исцеляющего. Ждёт, пока Джисон его обнимет, наговорит пожеланий на ночь и они разойдутся по домам, как и обычно. Но этого не происходит. Джисон будто нехотя уходит с остановки, пытаясь слиться с толпой расходящихся одноклассников. — Джисон? Он останавливается почти сразу. Смотрит на Минхо через плечо с расстояния, но подходить не спешит. Минхо хмурится и подходит сам. — Джисон?.. — М? — Спокойной ночи? В глазах Хана обида. Трудно не заметить. Его взгляд сползает в пол, а нижняя губа оказывается зажата меж зубами. — Слушай, — вздыхает он, — зачем ты себя мучаешь? — Мучаю? — глупо моргает Минхо. Хан кратко кивает подбородком. — То есть как — мучаю? — Когда я рядом, твоё настроение постоянно падает к нулю. Думаешь, я не вижу? — Минхо не успевает и слова сказать, как он продолжает, — И если тебе не нравится то, что я для тебя делаю, если… если тебе не нравлюсь я, то так и скажи. Зачем постоянно делать мне больно? Минхо выглядит так, будто переспрашивает взглядом, потому что сказанное звучит слишком странно. Слишком не так. — Подожди, ты... ты неправильно все понимаешь, — со всей искренностью в голосе говорит он, но его руки наперекор этому так и не сдвигаются с лямок рюкзака. — А как тут ещё можно понять? Хан сжимает губы как можно сильнее, чтобы сдержать подступающие слёзы, и медленно разворачивается в сторону своего дома. Минхо-то может его позвать, остановить, но никакие объяснения даже и не приходят в голову. Он жалобно смотрит ему вслед, садится на корточки, сдергивает с себя очки. Холодный ветер залезает под край одежды и пронизывает до самых костей. Он утыкается носом в рукава своей толстовки и очень-очень хочет, чтобы его сбила какая-нибудь проезжающая рядом машина. Но трасса пустая, в голове от невыносимых тошных мыслей не протолкнуться, а сидеть на обочине он остаётся совсем один.*
— Нет, стой, подожди, — хватается за его плечи Минхо, когда их лица находятся в миллиметре друг от друга. Джисон дёргается назад, но Минхо удерживает его на месте. Во взгляде так и читается немой вопрос и готовность отступить. У Минхо есть несколько мгновений вспомнить, пока тот не надумал лишнего.*
Утро субботы противное само по себе, а дождь лишь добавляет ему паршивости. Минхо и так не мог уснуть до трёх ночи, а теперь ему ещё и не даёт доспать положенное лающая за окном собака. Его не радует ни выходной, ни оставленная мамой его любимая куриная грудка. Сообщений в чате с Джисоном сегодня ноль — вот главный фактор его плохого настроения. И забить он тоже не может. Хан слишком много значит в его жизни, а Минхо слишком сильно его любит. То ли Минхо встал слишком поздно, то ли на улице теперь действительно темнеть начинает раньше. Он не включает свой плейлист на колонке, как обычно, не спускается за газировкой на кухню, как привык, и не, тоже как обычно, звонит Хану, чтобы провисеть на громкой связи до глубокого вечера. Наверное, он и вправду его не заслуживает — думается ему, когда он слышит звонок двери и по частоте нажатий догадывается, от кого. Джисон, что появляется из-за двери, смотрит на него не обиженно, наоборот, виновато, и Минхо чувствует подобие резонанса от такого поведения. — Привет, — начинает тот, лишь совсем на немного перебивая шум дождя позади, — Прости, я сбежал из дома и мне больше не к кому пойти. И так просидел на остановке полдня. Минхо хватает его за мокрый рукав и тянет в дом, отчего тот неуклюже перебирает ногами. — Что случилось? Хан смотрит, как Минхо закрывает за ним дверь, и старается продолжить как можно менее жалко: — Ну.. это всё из-за сигарет, родители слишком резко отнеслись к этому и… — Бля-я-ять. — Прости. — За что? — За то, что потревожил. Минхо сводит брови. Явно не ожидал услышать подобное. Хан едва заметно качает головой, невесело усмехаясь и продолжая пялиться в пол, пока Минхо не замечает, как дрожат его плечи и не тянет за руку в комнату. — И что, — доносится из шкафа голос Минхо, пока он ищет чистую одежду, — всё настолько плохо? Хорошо, что он не видит как искривляется лицо Джисона, — Да нет, просто… просто не могу терпеть крики, хах, знаешь… Минхо поворачивается на него, и натянутая улыбка Хана вмиг исчезает. — Дерьмово. — Прости, мне правда очень неудобно, что я свалился как снег на голову и нагружаю тебя и… — Ты говоришь так, будто мы не лучшие друзья. От повисшей тишины и вместе с ней неловкости становится дурно. Это всё Минхо. Он довёл их отношения до такого состояния, что буквально за одну ночь они из лучших друзей, зависающих в его комнате всё свободное время, превратились в незнакомцев. В затянувшейся паузе слышно только как Джисон хаотично трёт ладони друг о друга, наверное, пытаясь согреться. — Переодевайся, — кидает ему одежду Минхо, пытаясь совладать с подступающей из ниоткуда агрессией. — Спасибо. Минхо тяжело и глубоко вздыхает, проворачиваясь вокруг себя, пока тот копошится с одеждой. Не нравится ему всё это. Вот бы был способ вернуть всё обратно… Когда он сосредотачивается на реальности, видит, что Джисон неловко поворачивается к нему спиной, когда стягивает с себя свою промокшую до нитки толстовку, и трясется, надевая сухую и пахнущую свежестью футболку Минхо, будто выходит обратно под дождь, а не греется в теплой уютной комнате. — Холодно? Джисон запоздало, но кивает. — Хочешь какао? А теперь мотает головой. — Поесть? Мотает чаще. — Знаю же, что хочешь, — фыркает он, — Чего ты меня боишься? Я не ненавижу тебя, если ты не заметил. — Ладно, — гладит себя по рукам Джисон, будто обнимая, — пойдем поедим. Но идти не спешит, и действительно начинает казаться, что и эта комната, и кухня, на которой они бывали даже чаще, становятся ему чужими. Серое небо становится синим, за окном загораются фонари, а в комнате темнеет, потому как кроме настольной лампы никто ничего так и не включил. Джисон сидит за его столом в наушниках, закинув одну ногу на стул, а второй болтая внизу, и делает домашнее задание по тем предметам, которые он притащил с собой в рюкзаке. Глупо сбегать из дома, схватив с собой школьный рюкзак, а не, скажем, деньги. Так думает Минхо, а Хану уже наплевать, как вышло. Он вообще с ним не разговаривает, и Минхо ну очень сомневается, что тем для разговора у него нет. Он сидит на кровати и смотрит ему в спину, сам не зная, что сказать. — Джисон. — М? — Ты незаслуженно меня игнорируешь. — Я не игнорирую тебя, — но все еще сидит спиной. — А что это тогда? — Что? — Твоя холодность. — Моя? — его смешок звучит так обиженно, что Минхо с нажимом закрывает глаза. — Можно я всё объясню? Он зачем-то ждет ответа, хотя спрашивать никогда не было обязательным. Но ситуация немного не та. — Сон, — вздыхает он, подставляя пуфик к стулу, на котором сидит Хан, и садится рядом. Смотрит в потолок, собираясь с мыслями и заодно с храбростью, — Я себя не мучаю и ты меня не нагружаешь своей компанией. Джисон вдыхает и выдыхает как можно тише. Выждав мучительную паузу, отвечает. — Заметно. — Блять, — взрывается Минхо, рывком поправляя очки и придвигаясь ближе, — ну трудно мне словами говорить! Для меня важнее поступки! Почему ты не замечаешь? Неужели всё это для тебя ничего не значит? Хан молчит. Слышно лишь как кончик его ручки царапает бумагу. Минхо же царапает пальцы. — Я замечаю. — В чём тогда проб… — А ты? — голос Хана вздрагивает, но он всё ещё к нему не поворачивается. — Что я? — Почему ты не замечаешь? Резко дернувшийся кончик ручки привлекает взгляд Минхо. Буквы, которые выводит Джисон, непривычно кривые, а руки до самого края рукава футболки покрыты мурашками. Сейчас ему уж точно не должно быть холодно… — Чего не замечаю? — шепчет он, еле шевеля губами.Минхо возвращается в реальность.
В реальности на лице Хана, что все еще ждёт, когда его, наконец, оттолкнут, уже очень-очень сильно заметна паника. Но Минхо не даёт ему напугаться ещё больше. Он уверенно хватает его за щеки и наконец притягивает к себе. Пусть он чувствует себя самым последним идиотом, потому что не заметил, что каждый, абсолютно каждый жест Джисона значил нечто большее. Пусть его сердце сдавливает от одной лишь мысли, насколько больше боли его поведение приносило сердцу Хана. Пусть ему хочется сжать рот обеими руками, как он всегда делал в детстве, когда совершал глупые проступки, за которые после ругала мама. Больше он не может себе позволить что-либо испортить в их с Джисоном отношениях и причинить ещё хоть капельку боли. Тело Минхо непривычно слабеет, но он продолжает целовать его доверительно и мягко. Он извиняется. Сердце ухает вниз от резкой гудящей вибрации телефона, а тепло с его губ медленно и невозвратимо исчезает. Джисон переводит взгляд на экран, где высвечивается «Мама», а после его палец тянется к кнопке сброса. Минхо и вдохнуть боится, будто Хан — та самая уличная кошка, которая смотрит на тебя и готовится сбежать от любого неверного движения, но беспокойство берет верх, и первое, что он говорит после произошедшего секундой назад, это: — Почему не хочешь ответить? Джисон прикусывает то верхнюю, то нижнюю губу, неуверенно блокирует телефон, и мягко кладёт его на страницы тетради. — Не хочу. В его голосе слышится горечь. Наверное, в голосе Минхо тоже. Между ними повисает тревожная недосказанность, которая с каждой секундой все больше скребет внутри. — Прости меня, — закрывает глаза Минхо, — Это из-за меня вы поссорились. Из-за меня ты сейчас себя отвратительно чувствуешь, — откровение даётся легко, пусть и неприятно щекотит в животе, — Каждый раз, когда ты ну... лез ко мне со своими милостями, я ненавидел себя за то, что не могу как ты, понимаешь? Ну мне, типо, всё это нравится, но как бы я ни старался, делать так же у меня не получалось. — Тебе необязательно делать так же, хён, — говорит Хан, и Минхо не замечает, как отпускает страх и распахивает глаза, когда продолжает. — Да, но… Я слишком сильно переживал об этом и я, — он давит пальцами на глаза, забираясь под линзы сломанных очков, — Я не заметил… Прости, я понятия не имел, как много боли тебе приношу. На лице Джисона сочувствие, принятие и сожаление. Он смотрит на перемотанный пластырем угол его очков, потому как туда, вероятнее, легче, чем в глаза после случившегося. Он поджимает губы и сцепляет руки в замок на коленях, когда говорит: — Прости, что заставил думать, что того, что ты для меня делаешь, недостаточно. Я перегнул вчера потому что просто... устал. Я думал, что по моему поведению всё очевидно, а оказывается, — ему отчего-то становится смешно, и уголки его губ дергаются, — а оказывается, намекать стоило лучше. Минхо жалобно стонет, падая лицом в колени. — Вставай, — мягко хлопает его по спине Хан, — у меня больше нет пластырей. Стоны Минхо смешиваются со смехом, когда он поднимается обратно и чуть ли не сталкивается носом с Джисоном. Воздух искрит, совершенно и точно. Находясь в нем, Минхо уже не думает ни о чем другом, кроме влажных губ напротив. И о том, откуда так быстро возникло это желание, тоже. — Хён, это же… взаимно? Минхо смотрит в его глаза всего секунду, после чего облизывает нижнюю губу и, не колеблясь, вновь подаётся вперед. На второй раз он думает о другом. Отмечает, что поцелуй с ним не ощущается как что-то странное и неприемлемое. Вероятно, вместе с чувствами Хана он не смог распознать и свои. Да и неприязнь к себе, выходит, была на порядок сильнее, потому что и любовь была чуть больше, чем дружеская. Джисон отстраняется на мгновение, переводит дыхание, вновь упираясь руками в его колени. Минхо не сопротивляется с тем, что ему до чертиков нравится эта его привычка. Не раздумывая, он опускает свои ладони на его бедра точно так же, как он, и еле заметно смеется в поцелуй, когда сразу же замечает от Хана дрожь. Минхо, судя по всему, обнаружил его слабое место. А вместе с тем и свое. А ещё Минхо, кажется, наконец нашёл идеальный способ проявлять свою любовь.