metallization

Оказываясь в душевой комнате, Билли всего на несколько секунд замирает на месте, лениво-удивленно вскидывая брови и слегка поджимая губы: он медленно окидывает взором стройную фигуру парня, по-дурацки стоящего на месте. Руки вытянуты вдоль туловища, словно кто-то отдал команду: "по швам!", голова чуть втянута в плечи, а некогда взлохмаченные кудри теперь уныло свисают мокрыми нитями вниз. Кротко фыркнув, казалось бы, больше по привычке, нежели оценивая вслух жалкий образ Мансона, все так же не сдвинувшегося с места, Харгроув выверенным движением располагает на ближайшей вешалке заранее припасенное полотенце. Уже подходя к душевой лейке, он бегло отмечает, что Эдди в свою очередь этим не озаботился. "Что за чушь." Поворачивая ручку, Билли подставляет лицо тотчас стремительно ударившему в закрытые глаза водяному напору, чувствуя, как после индивидуальной тренировки по баскетболу вся разгоряченность и липкий пот стекают в маленькие отверстия на полу, под ногами. Он с наслаждением запускает пальцы в собственную шевелюру и убирает волосы назад, после проводя ладонями по лицу и сплевывая небольшой фонтанчик воды в сторону. Наконец он протягивает руку к мыльнице, но с некоторым удивлением обнаруживает, что в его отсеке мыла нет — глаза невольно вылавливают требуемый предмет слева: Эдди повезло больше. Без какой-либо неловкости, Билли тянется в нужном направлении и, забирая душистый кусок, по форме напоминающий кирпич, невольно заставляет Мансона будто бы пробудится ото сна — Эдди в конце концов фокусирует на нем собственный взор и чуть хмурится. Светловолосый несдержанно фыркает. Серьезно, он не смог устоять. — Ты выглядишь как кусок дерьма, — да уж, к Билли Харгроуву за словом в карман не полезешь. Он машинально оглядывает запекшуюся кровь в области одной из ноздрей Мансона, что ближе к верхней губе уже смешалась с водой и испачкала теперь и нижнюю половинку. Билли с интересом рассматривает полученный "трофей" и бессознательно испытывает тотчас накатившее ощущение адреналина — будто бы он сам отметелил Мансона подобным образом. Эдди же в ответ ведет носом и даже начинает было произносить вслух: — Вз... "Взаимно", — но Мансон не дурак. Он же не хочет еще и кровоподтеков с синяком под глазом? Билли выгибает бровь и, не размыкая губ, ведет языком по ряду собственных зубов. — Ты ведь не в задницу меня собирался послать, а, Мансон? Эдди теперь терпеливо молчит в ответ и даже в моменте отводит взгляд, но после возвращает его, словно мирясь с тем, что на сегодня день хуже быть не может. Наверное. Это заставляет Билли снова весело хмыкнуть. Ему нравится толика бесстрашности и этакого безумства Эдди. — Чего же тебя так отделали, Мансон? Неужели решил в кои-то веки заняться физической культурой? — при этих словах Билли бегло оглядывает впалый живот и редкую дорожку волос, ведущую чуть ниже пупка к... Он резво поднимает взгляд, словно одергивая себя от непонятного наваждения. Мансон в свою очередь не замечает секундной заминки — он кусает губы и, наконец, шевеля рукой, стирает злосчастное кровавое пятно с носа. Поднося большой палец к глазам, он невесело хмыкает и, чуть прикрывая глаза, по-простому громко и продолжительно выдыхает. Словно рядом нет противного и приставучего Харгроува, словно настал момент, когда скопившееся за все эти дни дерьмовое состояние разом захотело выплеснуться наружу, словно Мансон так устал от всего происходящего, что без каких-либо трудностей простоял бы в этой душевой еще день. В тишине, спокойствии и отсутствии чьих-либо нападок. Наверное, будь Мансон девчонкой, то Билли бы смог лицезреть заурядную картину со слезливым признанием, частыми всхлипываниями и все в этом роде, но Эдди просто измучен. Обессилен, находясь один, не позволяя видеть себя в таком состоянии ребятам из своего окружения, зачинщикам — тем более. И это поражает Билли. Осознание того, что Мансон доверил ему нечто сокровенное, — пускай, это может показаться мелочью, — изумляет Харгроува до глубины души. Они еще некоторое время молча мокнут под душевыми лейками, когда вдруг Билли в который раз нарушает тишину. — За что? Эдди понимает суть вопроса, но не хочет продолжать разговор, а потому по-глупому протягивает: — О чем ты, черт возьми... — Я не спрашиваю, кто, Мансон. Я задал вопрос: за что? Голос Билли звучит твердо и угрожающе. Он эхом отражается от кафельных стен душевой комнаты и заставляет Эдди невольно съежится — как же темноволосый хотел бы избавиться от придурков, подобных Харгроуву. Он вновь вздыхает и, устремляя вымотанный взгляд на парня, наконец берет себя в руки. — Почему бы тебе, Билли Харгроув, не закончить принимать душ, вытереться досуха, надеть свою черную кожанку, предварительно расстегнув на своей чертовой красной рубашке пару верхних пуговиц, и не найти себе очередную пустоголовую дурочку на ночь, предварительно забыв о такой никчемной фигуре, как "фрике—Эдварде—Мансоне", который слушает дерьмовую музыку и просто торчит от Подземелий и своих ребят? Билли слушает подобный монолог, будто бы чистосердечное признание вечно сумасбродного Мансона, который вбился в голову неожиданными громкими воплями в школьной столовой, где, стоя грязными кроссовками на обеденном столе, каждый раз давал сольные концерты о том, насколько прогнила их система обучения в этой дерьмовой старшей школе. И, если признаться, в чем-то Билли был с ним согласен на ту пору. Несмотря на то, что сам светловолосый всегда наблюдал за его активно жестикулирующей в такие моменты фигурой, думая, что Эдди определенно в какой-то степени слетел с катушек, теперь Харгроув видит внутреннюю личность Мансона немного иначе. Самое восхищающее осознание, что оно ближе к той части истинного Эдди, о которой на самом деле известно далеко не каждому. Билли не отрывает от него взгляда даже тогда, когда его собственная рука с толикой дерзости давит на рычаг ручки душевой системы. Она же выключает и душевую лейку Эдди. Парень подходит к шатену вплотную, и они оба наконец осознают малость абсурдности происходящей ситуации: оба полностью обнаженные, оба сбрасывают навешанные на них ярлыки общественности, оба вряд ли где-либо еще смогли бы даже поздороваться друг с другом — о каком разговоре вообще может идти речь. Билли нависает над ним, хоть парни почти одного роста, и, изучающе вглядываясь в темные глаза напротив, удовлетворенно произносит: — А у тебя кишка не тонка, Мансон. Нет, я серьезно, — отчего-то в теле Билли бушуют разом накатившие чувства. Позабытое предвкушение, кураж, даже капля нездорового возбуждения. Он резким движением обхватывает пятерней шею Мансона и располагает большой палец на его кадыке, не оказывая сильного напора, не пугая, — ему просто хочется касаться этой светлой кожи, этого бесстрашного и отчаянного Эдди, что даже в такой момент не боится оставаться на месте и выдерживать оказываемое на него давление. Билли раз за разом прогоняет в голове сказанные в сердцах слова парня: о расстегнутых пуговицах, о пустоголовых дурочках, о дерьмовой музыке и... — Дерьмовая музыка, значит? — Я бы заставил их самих есть дерьмо, — сердито проговаривает Эдди, глядя Билли прямо в глаза, не обращая внимания на то, что чужие пальцы мягко сжимают затылок и шею. — Наверное, это глупо, но... — Это не глупо, Мансон, — взгляд Билли загорается, в нем снова кипит легко поджигаемая агрессия. — Глупо позволять шавкам открывать рты. — Но это грубо. — О, теперь ты считаешь это грубым? — на лице Харгроува расцветает безумно привлекательная улыбка, но Эдди понимает, что это лишь сардонический оскал. — То есть, описанный тобой образ "дурачка-Харгроува" — это вполне приемлемо, а избивающие тебя полудурки — это простительно? И за что? За "Кукловода"? За, черт возьми, прародителей отменной музыки? Эдди поджимает губы, но взгляд так и не отводит. Билли смотрит на него еще с минуту, а после ведет щекой и в конце концов отходит от Мансона, стремительным движением срывая висящее рядом полотенце. Он оборачивает его вокруг себя, поворачивается к Эдди спиной и, не говоря больше ни слова, без промедлений покидает душевую комнату.

***

Жаркое полуденное солнце слепит Билли, заставляя его недовольно сдвинуть солнцезащитные очки к переносице. Он знает, что выглядит превосходно, но мало ли кто догадывается, что Харгроуву осточертело стоять на одном месте, рядом с нагревшимся капотом синей Камары, в ожидании рыжей макушки — благо она одна. Поворачиваясь всем телом к видневшемуся вдали выходу из здания школы, Билли выуживает из кармана кожаной куртки потрепанную пачку сигарет и, не заботясь о том, что, возможно, подает не самый лучший пример светлым умам вокруг, прикусывает зубами фильтр. Чуть склоняясь, он выученным движением, слегка ссутулившись, чиркает зажигалкой, но последняя предательски искрит. — Черт тебя побери. — Идеальному образу плохиша кранты, Харгроув? — неожиданно слышится откуда-то позади. Билли даже не силится понять, кто это: инстинкты включаются быстрее. Резко разворачиваясь, парень раздраженно обнажает зубы, все так же прикусывая сигарету, как вдруг представший перед ним образ застает его врасплох. Секундная растерянность — и вот Билли разряжается несдерживаемым хохотом. Искренний, звонкий юношеский смех заставляет проходящих мимо зевак невольно обратить внимание на пару, что выглядит рядом друг с другом действительно забавно. Билли — одетый с иголочки, со сдвинутыми к носу темными очками, выпавшей сигаретой и широкой улыбкой; и Эдди — с привычно взлохмаченной прической, рассеченной губой, нависающим, опухшим веком над одним глазом и протянутой рукой с серебряными кольцами на пальцах. В его руке зажигалка с чертовски крутым дизайном в виде черепа и летучих мышей. Предсказывая ожидаемые вопросы, Эдди, пожимая плечами, протягивает: — Очередное трусливое напоминание о себе, когда я ненадолго оставил своих ребят, — Мансон говорит о тех же ублюдках, что разбили ему нос в прошлый раз. — Теперь это была игра не в одни ворота. Билли прикусывает губу и тотчас расплывается в нахальной улыбке. — Поджигай уже свою дешевку, и мы останемся квитами, — торопит его Мансон, стараясь звучать как можно более пренебрежительно. Харгроув улавливает его притворность, и это раззадоривает его еще больше. Ему определенно нравится этот чертенок внутри Эдди. — И зачем же мне поджигать эту дешевку? — он передразнивает его. Теперь переменившееся настроение улавливает и сам Мансон. Билли, черт его возьми, Харгроув определенно дурно влияет на него. Он старается спрятать собственную улыбку, но в конце концов все же протягивает: — Чтобы цеплять пустоголовых дурочек, черт тебя побери.