а после любить

      Он думал, что они обречены, действительно так думал. С каждым днем людей становилось все меньше; одни умирали в битвах, другие после, от полученных ран; некоторые умирали от холода, голода и безнадеги, и только Боги знают, от чего ещё. Люди оказались хрупкими созданиями, в конечном итоге.       Однако она не давала ему сдаться. Но не словами, они редко говорили друг с другом, и старались оставлять холод, голод и войну за пределами их маленькой комнаты. Она была только для них. Для них троих.       Ребёнок в такое время изначально не был разумной затеей, и Джейме, глупец, даже не думал о том, что Бриенна может забеременеть.       Но он не мог заставить себя жалеть. Из-за эгоизма ли, безумия или глупости, он не знал. Не хотел думать об этом. Он мог думать лишь о том, что возможность провести ещё один час со своей женой и сыном в маленькой тёплой комнате в Винтерфелле была единственным, что держало его на ногах, помогало бороться дальше.       Он должен жить, чтобы видеть, как живут они.       Он не делился этими мыслями с Бриенной, зная, что она ему ответит, всегда такая серьёзная. Она нахмурится, уставится на него. Может, сразу ничего ему не скажет, только подожмет губы и прижмет сына к груди. Будет лежать в их кровати, молча уставившись в потолок, а он будет смотреть на игру огня на ее израненном лице. Потом, когда он почти провалится в сон, убаюканный треском огня и их дыханием, она обратит на него свои невозможно голубые глаза и скажет что-нибудь нелепое, вроде «Я не дам тебе умереть».       Глупая девчонка. Если бы он мог выторговать их жизни в обмен на свою, он бы сделал это не задумываясь.       Но Иные не торговались. Поэтому он сражался. Сражался в этой обречённой войне.       Ребёнку сейчас уже почти год. Семь месяцев своей жизни он прожил, пока его родители пытались победить саму смерть. Или, скорее, не дать смерти победить их.       Он родился через девять месяцев после первой брачной ночи своих родителей, в Винтерфелле, где его мать выполнила свой долг и куда его отец бежал от своих демонов, выполнив свой.       Джейме помнит эту ночь, в некоем небольшом трактире на пути в Долину. Он словно наяву может видеть ее молочную веснушчатую кожу в свете луны, светящиеся глаза, полные губы приоткрыты. Такая стеснительная, его дева, такая юная и уязвимая, но такая сильная. Она была так смущена своим большим, неопытным телом, когда он учил её удовольствию.       Они воссоединились через месяц после рождения мальчика на Севере. Он встретил её с близнецом её меча, наполненный скорбью по своим мёртвым детям и сестре, которую он никогда по-настоящему не знал; она встретила его с их живым ребёнком на груди и слабой, неуверенной улыбкой.       Жизнь иногда принимает неожиданные повороты, подумал он тогда, пытаясь справиться со всеми своими чувствами.       Бриенна была слишком хороша для него. Поддерживала его и никогда не просила ничего взамен, что заставляло его влюбляться с каждым днем все сильнее.       А первые дни были нелегкими. Неловкими. Болезненными. Он не понимал, что чувствовал. Его сестра была мертва. Он чувствовал тяжесть. Он чувствовал облегчение.       Его дети были мертвы. Дети его сестры, отцом которых он никогда не был. Он все равно скорбел.       И он был здесь. Со своим ребёнком. С их с Бриенной ребёнком.       Он помнит первый раз, когда держал его. В первый день, когда он прибыл в Винтерфелл, в покоях Бриенны, куда он попросил перенести свои вещи, она спросила его, хочет ли он подержать младенца.       — Ты мне позволишь? — с сомнением спросил он тогда, и она ответила:       — Конечно. Это же твой сын, — и помогла ему взять их сына на руки.       Она была смелее чем он тогда, увереннее даже, в том, что нужно делать и как. Но все такая же застенчивая, его дева.       Она предложила ему попросить отдельную комнату.       — Ребёнок просыпается по ночам, чтобы поесть, — сказала она, — И я иногда просыпаюсь, чтобы его проверить. И иногда я беру его спать с собой.       Он только кивнул и ответил, что у него с этим нет никаких проблем.       Дункан проводил много времени на руках матери те первые месяцы. Обычно леди отдавали своих детей на попечение септ; было не принято, что мать уделяет столько внимания ребенку, иначе он вырастет слабым. Но его леди была необычной, и жили они в необычные времена. Мало кому на Севере она доверяла своего ребёнка, Ланнистера по крови, переживала, когда не видела его. Единственный, с кем Бриенна оставляла сына, был Подрик, который был ещё слишком мал, чтобы сражаться со всеми, по словам Бриенны, и, конечно же, Джейме, который сидел с ним, пока Бриенна тренировались.       Бриенна даже кормила Дункана сама. Джейме сперва был удивлён, но у неё было молоко, поэтому она решила не искать кормилицу.       Поначалу она старалась не делать этого в его присутствии. Кормила его, когда Джейме был со своим братом, на совете, со своей армией.       Он мог смотреть только по ночам, притворяясь спящим, и вид Бриенны с ребёнком у груди был настоящим чудом.       Он молча наблюдал за этим таинством на протяжении нескольких ночей, пока однажды больше не мог.       — Ты его любишь, — сказал Джейме прежде, чем остановиться и подумать, как лучше выразить себя.       Он до сих пор помнит, как Бриенна нахмурилась.       — Конечно, люблю. Это наш сын.       Наш.       Наш, сказала она. Не мой.       Тогда она выглядела озадаченной, даже слегка обиженной. Джейме не знал, как объясниться. Конечно, она любит их ребенка. Он лишь —       Серсея тоже любила своих детей. Однако он не мог вспомнить, что она когда-либо смотрела на них так. С такой безусловной нежностью.       — Я не хотел тебя обидеть, моя леди, — он поднял глаза на неё, такую сильную и нежную, — Это такое чудо смотреть на тебя с ребенком, любовь моя.       Впервые после их разлуки и воссоединении он сказал о своей любви. Он любил её все это время, никогда не переставал, но не мог произнести слова.       Теперь он мог и теперь говорил.       Бриенна никогда не думала, что станет матерью. Но она стала, и стала такой любящей. Джейме любил просыпаться раньше и смотреть на них спящих. Бриенна часто оставляла Дункана рядом с собой, после кормления ближе к утру, и маленькое тельце лежало на ее широкой груди, ее руки оберегали и нежно гладили.       Она улыбалась ему улыбкой, которая была только его, целовала лоб и носик, и щёчки и маленькие ладошки. Прижимала губы к макушке.       Это был якорь Джейме, его причина жить и сражаться.       Эти улыбки предназначались не Джейме, для него у неё были другие, тоже любящие и ласковые, но другие. Он не мог отвести от них взгляд.       Однажды он увидел её смеющуюся с их сыном. Он вернулся с очередного бесполезного совета, где снова не было принято никаких решений; замер на пороге, когда их увидел. Она смеялась, и ребёнок смеялся вслед за ней, их щеки розовые; она сияла. Она замолкла, стоило ей его увидеть, и покраснела, на этот раз из-за смущения.       — Бриенна, я видел тебя голой, — сказал тогда Джейме устало, — наверное, я имею право видеть тебя улыбающуюся и смеющуюся с нашим сыном.       В первые месяцы жизни у их сына не было имени, потому что северяне говорили, что он может не пережить зиму.       — Нам следует дать ему имя, — одной ночью сказал Джейме, пока их сын спал меж ними на кровати, кончики пальцев Бриенны перебирали его волосики. — Нам будет больно не зависимо от того, есть у него имя или нет, если он умрёт. Мы будем горевать в любом случае.       Бриенна долго молчала.       — У меня ощущение, что давать ему имя все равно, что испытывать судьбу, — прошептала она наконец, поднимая на него глаза.       — Мне это даёт надежду.       Бриенна моргнула, затем кивнула.       — Я не думала о том, как его назвать.       Они выбирали вместе, долго говорили о разных именах.       Но наступил рассвет, и не просто их сын, но их Дункан лежал между ними.       Когда война началась, настоящая война, а не редкие атаки вихтов, у них было так мало времени вместе. Джейме и Бриенна уходили сражаться, сражаться долгие дни. Или долгие ночи. Не было особой разницы.       Дункан оставался за стенами замка, неприступными, но не навсегда.       Джейме знал, что если они оба умрут, нет никаких шансов, что их мальчик выживет.       Не из-за того, что он Ланнистер.       Сейчас это не имело значения.       Если они умрут, все в замке умрут тоже.       Джейме заставляет себя не думать об этом.       Он думает о Бриенне, и Дункане, и о себе, живых и как можно дальше отсюда. Возможно, на берегу моря под Утесом Кастерли, или на Тарте.       Бриенна любит рассказывать им о Тарте в редкие моменты отдыха между битвами. О его холмах и лесах, синем море вокруг. О мраморе и лугах. О своём отце. Джейме знает, она молится о его жизни.       Её лицо умиротворенное и красивое, когда она говорит. Она говорит о своих мечтах. Об их будущем.       Маленький львенок смотрит на неё глазами такими же синими, как у его матери, глазами синее вод Тарта.       Джейме думал, что они обречены, действительно так думал. Но она давала ему надежду. Не словами. Он смотрит на неё и на их сына и знает, что они проживут свое будущее и свою мечту.