Часть 1
19 августа 2022 г. в 13:52
Катерина не была зла. Она была расстроена, хотя вряд ли кто-то мог сказать об этом, глядя на нее. Была весела в разговоре со Стефаном и девушками, саркастично отвечала на язвительные комментарии Клауса. Все было как обычно. За густыми, длинными, черными ресницами было не разглядеть, как мелькала обида на дне ее глаз. Она вернулась к своей еде и отрицательно качнула головой на вопросительный взгляд Стефана. Все в порядке. Она не юная семнадцатилетняя девчонка, устраивающая истерики и рыдающая в подушку. Она может с достоинством продолжить семейный ужин в этой странной смеси бара и ресторана, молча поедая свою пасту. Даже если время от времени она внимательно следит за стайкой официанток у стойки, мающихся без дела. Сегодня будний день, и еще не слишком поздно, чтобы собралось много людей. Занято от силы три столика, так что девушкам в форменных юбках с повязанными поверх фартуками совершенно нечего делать, пока их не позовут. И как любые молодые девушки, едва закончившие школу, они обсуждают мужчин. Катерина чувствует себя и гордо, и гадко. Конечно, ей приятно слышать, что юные, неопытные девицы едва ли не с придыханием говорят об Элайдже, но их абсолютное игнорирование того, что тот не один, Катерину раздражают. Она тяжело вздыхает и тянется к наполовину пустому бокалу. Очередной вопросительный взгляд Стефана остается без ответа. Бутылка тоже опустела слишком быстро, так что официантка, та же самая, что принимала заказ, в мгновение ока оказывается около них. Судя по взгляду, она готова выполнить любое желание. И ее обтянутое тканью джинсов бедро слишком близко к Элайдже.
— Желаете что-нибудь еще? — у нее премерзкий сладкий голосок, а светлые крупные кудри завязаны в тугой высокий хвост. На белом бейдже аккуратным почерком выведено «Мелинда».
Вежливая, дежурная улыбка Элайджи, с которой он тысячу лет уже живет, раздражает Катерину больше, чем все предыдущие несколько недель.
— Будьте добры, еще вина, мисс.
Катерина едва сдерживается, чтобы не вцепиться девчонке в глотку. Ее взгляд с большой натяжкой можно назвать приличным. Так что рука на плече Элайджи кажется правильным и очевидным решением.
— И было бы замечательно, если бы заказ был выполнен хотя бы сегодня, мы планировали после ужина домой уйти, а не встречать здесь рассвет, — Пирс улыбается, демонстрирует оскал идеальных зубов и прищуривается, чтобы указать девчонке место.
Мелинда уходит, обижено фыркнув, чтобы выполнить заказ. Элайджа убирает руку со своего плеча и смотрит на Катерину так, будто она нашкодившая школьница в кабинете директора. А ей давно не пятнадцать. Отвратительный звук смешка от тихой шутки, который Стефан прячет в плече Никлауса, заставляет ее раздражаться еще сильнее.
— Катерина, не стоило хамить. Она просто выполняет свою работу.
Элайджа до отвращения строгий и правильный. Хамить официантам не входит в его моральный кодекс. Может быть, стоило и промолчать, но за несколько веков Пирс научилась никому не позволять относиться к себе как к вшивой шавке из переулка. Особенно мужчинам. Ей уже хватило разбитого сердца однажды.
— Выполнять свою работу и строить тебе глазки — не одно и тоже, — она пытается не вспыхнуть и не потерять лицо. — Ты либо слепой, либо идиот, раз не заметил, что она раздевает тебя глазами с тех пор, как ты перешагнул порог. Эти правила приличия тебя не беспокоят? Только я?
Элайджа переводит взгляд на стену и по-прежнему не позволяет женщине коснуться себя. В конце концов, они в общественном месте, за соседним столиком обедают люди.
— Она просто выполняет свою работу. Она вежливая, ей за это платят и оставляют чаевые. Мелинда просто брала заказ.
— Вот, брала заказ, а с удовольствием взяла бы у тебя кое-что еще, — Катерина с большим наслаждением бы сказала вслух все, что думает, но Ребекка под столом ударяет ее по ноге.
Элайджа ничего на это не говорит. Дожидается вино и идеально, не пролив ни капли мимо, наполняет бокал сначала Пирс, а потом и остальным. Эмоциональная вспышка женщины ему непонятна и противоречит всему его естеству. Так что он спокойно занимается своей едой, просто надеясь, что у Катерины плохое настроение. Оно пройдет быстро, мало ли, что могло ее расстроить. Он делает замечание Никлаусу, но тот даже не обращает внимания. И это тоже раздражает Катерину. Они сидят прямо перед ней, и ей тошно видеть, как Стефан прижимается к гибриду, как беззастенчиво обнимает или коротко целует, наслаждаясь своим счастьем. Она снова переводит взгляд на Элайджу, холодному и идеальному, будто его из куска мрамора высекли. Ей тоже так хочется. Просто без официального повода прижаться к нему, получить поцелуй или пошлое, но не вульгарное приставание. Если и можно все это получить, то только в такой смелой фантазии, что на нее никаких сил не хватит. Катерина теряет всякий интерес к разговору и слушает вполуха, иногда успевая вставлять вовремя несколько фраз. Вечер для нее бесповоротно испорчен. В конце концов, она просто не может выдерживать это. Протискивается мимо старшего Майклсона, намеренно не поворачиваясь к нему лицом. Пусть любуется, воспитанный ублюдок, может, сердце разморозится.
— Куда ты собралась? — единственное, что делает Элайджа, так это поворачивается, чтобы освободить для женщины проход. Клаус бы никогда не упустил возможность облапать Стефана за бедра.
— Можно мне в дамскую комнату? Или нужно сначала спросить у тебя разрешения? — она шипит сквозь зубы и выходит из-за стола.
Их взгляды сталкиваются, и Пирс в одном шаге от того, чтобы разбить об голову этой статуи в костюме бутылку, лишь бы хоть один мускул дрогнул на его лице. Но вместо этого она дежурно улыбается, чтобы не подставлять остальных. Ни девочки, ни Стефан, ни даже Клаус не заслуживают стать участниками прилюдного скандала. Зал заполнился людьми, заняты почти все столики, а она не хочет запомниться всем как чокнутая истеричка. Она выше этого.
— Будь любезна, обойдись без убийств.
Голос Элайджи настолько безэмоциональный, что, возможно, действительно стоит что-нибудь швырнуть ему в лицо. Но она только наклоняется к нему, чтобы выглядеть как самодостаточная, уважающая себя женщина, какой она и является. Приближается губами к его уху и медленно поглаживает тонкими пальцами обтянутое дорогим пиджаком плечо.
— Да пошел ты, милый.
Вместо уборной она идет в бар. Отсюда ее не видно, так что она может себе позволить громко хлопнуть ладонью по стойке, подзывая бармена. Тот молод и хорош собой, Катерина не упускает момент пофлиртовать хотя бы минуту. Горящий взгляд успокаивает ее и возвращает самооценку. Хотя какого черта ее самооценка должна зависеть от этого первородного ублюдка. Бармен ставит перед ней бокал с каким-то замысловатым коктейлем, а спустя несколько мгновений на соседний стул с грохотом приземляется Стефан. Сегодня он неловкий, но его настроение из-за этого так и не изменилось. Сальваторе делает заказ жестом, его тут знают, так что парень приносит хайбол бурбона и уходит обслуживать молоденьких, звонко смеющихся студенток.
— Катерина, дорогая, все в порядке? — в его голосе искреннее переживание, но какое это имеет значение.
— Оставь меня одну. Возвращайся к Клаусу, веселитесь, развлекайтесь, только отстань от меня, — Стефан внимательно смотрит, не сводит глаз, и женщина закрывает лицо ладонями в отчаянии. — Прости, ты ни в чем не виноват. У меня просто нет настроения.
Сальваторе оборачивается, убеждаясь, что семья их не видит, а в гомоне посетителей и громкой музыке их голоса потеряются. Он кладет Катерине руку на плечо, позволяя прижаться к себе. Маленький жест поддержки.
— Из-за Элайджи? Ну, он сегодня достаточно груб. Ты злишься, потому что он позволяет другим девушкам флиртовать и ничего с этим не делает? — она кивает, цедя коктейль с таким видом, словно ей срочно нужна помощь. — Или потому, что он отмахивается от тебя? Я вижу, как ты смотришь на нас с Ником. Разве это повод так злиться, милая?
— Замолчи, я сейчас заплачу.
Стефан притягивает ее к себе и коротко целует в макушку. У них были разногласии сто пятьдесят лет назад, но сейчас они едва ли не лучшие друзья и сообщники во всех шумных делах в доме. Ему жаль Катерину, и его поддержки вряд ли будет достаточно, чтобы исправить ее настроение. Она допивает коктейль и просит повторить. Бармен почти раздевает ее глазами. Катерина смотрит на него и облизывает губы. Зрелище со стороны Стефана более чем эффектное. Он дожидается, пока эта игра в гляделки закончится, и снова обращается к подруге. Она была мастерицей создать проблему, которая в итоге превратится в катастрофу.
— Поговори с ним, он же не дурак. Как только объяснишь, он все поймет и…
— Ни черта он не поймет! — Пирс все-таки взрывается и с такой силой ударяет бокалом о стойку, что содержимое выплескивается. Стефан осторожно вытирает лужу бумажными салфетками. — Все, что его волнует, так это мораль, правила приличия, как окружающие о нем подумают. Высокомерный, воспитанный первородный ублюдок!
Стефан сжимает ее пальцы, пытаясь успокоить. Она никогда не говорила, что ее это беспокоит, и вот к чему это привело. Катерина была в бешенстве, и это грозило очень плохими последствиями. Наверное, ему нужно пригласить сюда девочек, чтобы вместе поддержать подругу, как-то решить проблему. Но он если и успевает об этом подумать, то уже поздно. У Пирс такая решительность в разъяренном взгляде, что последствий точно не избежать. Нет ничего страшнее, чем разгневанная и уверенная в себе женщина.
— Я отомщу ему, — она залпом допивает свой коктейль, пока Стефан все еще цедит первый бокал бурбона. — Буду делать тоже самое, что и он. Пусть посмотрит со стороны, как это выглядит.
Стефан закатывает глаза и понимает, что изменить уже ничего не сможет. Если Катерина что-то вбила себе в голову, то удержать ее мог только деревянный кол. Но он все еще надеется достучаться до ее рассудка. Пирс же умная женщина.
— Это очень и очень плохая идея, милая. И это не кончится ничем хорошим. Поговорим с ним. Ну, хочешь, я поговорю? Только умоляю тебя, не делай то, о чем пожалеешь в итоге. Это же просто не сработает.
— Со своей моралью иди к Элайдже, — голос Катерины теперь тверд и резок. — Я не прошу меня покрывать или быть соучастником. Просто хочу, чтобы ты знал и никому об этом не рассказывал. У тебя нет поводов, чтобы провоцировать Клауса. Он по тебе с ума сходит, весь город знает об этом. А мне придется разъяснить Элайдже, что к чему.
Возражений она просто не слушает. Просит включить в общий счет выпивку и возвращается к столу. Стефан послушно идет за ней и отрицательно качает головой, когда все смотрят на него. Ему нечего сказать. Катерина просила молчать, да ничего и не изменит его болтовня. Никлаус замечает его испортившееся настроение и прижимает к себе, чтобы успокоить. Пирс на это не говорит ни слова, только стискивает зубы и продолжает прятать обиду за длинными ресницами.
После ужина она позволяет Элайдже накинуть ей на плечи тонкий плащ, а потом открыть дверь машины. До самого дома она не говорит ему ни слова. Да и за закрытыми дверями спальни ей по-прежнему не хочется открывать рот. Холодность, с которой мужчина к ней относился особенно сегодня, его нежелание замечать откровенный и пошлый флирт девушек с ним, заставляли ее сердце трещать по швам, которые так долго зарастали без малого пятьсот лет. Так что ей остается смотреть в окно на зелень яблоневого сада, на темнеющее в сумерках небо, на лес, виднеющийся вдали. В ванной стихает шум воды. Раньше Катерина никогда бы не упустила возможность присоединиться к Элайдже, дразнить его, веселиться за закрытыми дверями их спальни. Но теперь она потеряла интерес даже к этому. Она теряла интерес к мужчине, за которого боролась и ради которого когда-то вернулась. Ей стало страшно. Проскользнув мимо него в приоткрытую дверь, даже не дав пару рассеяться, она включила воду посильнее и с трудом сдержала желание что-нибудь разбить. Она выше этого, снова и снова повторяла в голове. Она не сломается только потому, что какой-то там мужчина, даже если это Элайджа, не проявляет открыто на людях своих чувств к ней. Но ее собственная холодность и не думала покидать ее сердце. Он уже был в постели, когда она безмолвной тенью вернулась в спальню, тихо перешагнув порог их ванной. По обыкновению читал книгу, включив прикроватную лампу и укрывшись одеялом по пояс. Такой же идеальный, высеченный из мрамора, как и в любой другой вечер. Катерина скинула на подлокотник кресла шелковый халат, и тот соскользнул на пол. Блестящая ткань переливалась в бледном желтом свете лампы. Но, стоило ей занять свою половину кровати, как Элайджа изменился. Отложил книгу в сторону, придвинулся ближе и убрал упавшую на лоб Катерины длинную прядь. Наконец-то от его прикосновений веяло теплом, а не могильным холодом вежливости. Она тут же расслабилась, будто все было хорошо, поддалась движению его руки, приласкавшей шею, а после неспешно опустившейся на бедро. Его горячая ладонь ощущалась обжигающей там, где кружевной подол ночной рубашки касался ее собственной кожи. Его губы были сухими, а у поцелуя был вкус мятной пасты. Катерина тут же скользнула руками по его плечам, пока не обняла за шею, притягивая к себе ближе. Она знала, что Элайджа любил ее. Чувствовала прямо сейчас, пока он настойчиво целовал ее, путался пальцами в волосах и задирал шелк ночной рубашки неосторожным трением их тел. Ей стоило промолчать, насладиться грядущей ночью, но картина того, как он убрал ее руку с плеча, все еще стояла перед глазами. Так что Катерина сама разорвала поцелуй и посмотрела мужчине в глаза. Он смотрел на нее так, будто она была женщиной всей его жизни. Но она все равно не смогла промолчать. Одна единственная мысль мелькнула у нее в голове, и это стало всем, о чем Пирс смогла думать. И эта отвратительная и уродливая мысль причиняла боль.
— Со мной что-то не так? — Элайджа дважды моргнул, пытаясь уловить суть вопроса. — Ты стесняешься меня?
Майклсон опешил. Он никогда не слышал такого от Катерины. Она была женщиной, не нуждавшейся ни в чьем одобрении, а чужие советы воспринимала не лучше, чем собачий лай на улице. И она никогда не позволяла ни себе, ни другим думать, что с ней что-то не так. Так что Элайджа снова убрал непослушную, постоянно падающую на лоб волнистую прядь и решил уточнить.
— Что? Что ты имеешь в виду?
Движение его ладони по бедру прекратилось. Катерина смотрела на него снизу и не могла разгадать, что таилось за его взглядом. Он умел держать на лице нужную маску, в этом они всегда были похожи.
— Во время ужина, — Элайджа все еще не понимал. — Ты сбросил мою руку с плеча. И в другие дни. Будто ты меня стесняешься и мои прикосновения тебе неприятны. Я что-то сделала не так?
Отвратительно. Она начала винить себя. Снова. Как и в семнадцать, когда тот ублюдок задурил ей мозги, сделал ребенка и смылся в неизвестном направлении. Тогда она тоже винила себя. Прошло пятьсот лет, а она снова вернулась к тому, с чего начинала.
— С чего ты это взяла? Простые правила приличия, милая, ничего другого.
Разве она могла ожидать чего-то другого? Вечно соблюдающий правила Майклсон, когда ему это было удобно. Выставлять ее дурой при всех, видимо, тоже очень удобно.
— Та официантка, которая едва не сунула свою задницу тебе в лицо, это тоже прилично? Там ты проявил удивительное терпение и промолчал, а вот от меня избавился, будто я никто, — Катерина теряла самообладание. Не слышала удовлетворительного ответа и раздражалась еще сильнее.
— А что я должен был сделать? Пожаловаться на нее? Ей лет восемнадцать, она немного заинтересована. Но ты давно уже не такая, — Элайджа был спокоен, словно вся та же мраморная статуя. Вежливые вопросы, ни одной лишней эмоции в голосе.
— Ничего. Ты не должен был делать ничего, — вот теперь она точно вспылила. — Она не позволила себе такое ни рядом с Марселем, ни рядом с Колом, и даже рядом с Клаусом сдержалась. Может быть потому, что ни один из них не стесняется демонстрировать свои отношения? Тебе не приходило это в голову?
Элайджа улегся рядом. Вряд ли ночь закончится так, как он планировал. Если Катерине что-то взбредало в голову, то это надолго. Иногда ее фантазии были просто бредовыми. Так что он приготовился слушать и по возможности отвечать на ее немотивированные упреки.
— Ты говоришь о вульгарном поведении Никлауса? Я никогда в жизни не позволю себе так обращаться с тобой на людях. Это не твой уровень, Катерина, — она повернула к нему голову, во взгляде мелькнула сталь раздражения. — Это дешево, пошло и безвкусно.
И что она ожидала? Ничего нового, только упертость, мораль и высокомерное джентльменство, когда все это было не нужно. Пирс оперлась на локоть, еще раз окинула мужчину взглядом и прикусила язык. Она слишком устала, чтобы скандалить.
— Спокойной ночи, милый.
Элайджа потянулся, чтобы поцеловать ее перед сном, но Катерина повернулась к нему спиной, укрылась одеялом почти с головой и замолчала. Майклсон только пожал плечами. Настроение у этой женщины могло меняться быстрее, чем колибри взмахивала своими крыльями. Так что он окончательно убрал книгу, выключил лампу, чтобы не мешал свет и устроился ближе к Пирс. К его удивлению, от прикосновения она не ушла и руку не оттолкнула. Значит, утром все будет по-прежнему.
Утром Элайджа здраво рассудил, что доставил неудобство Катерине. Она расстроилась, уснула в плохом настроении, так что ему стоило как-то исправить ситуацию. Она была особенной женщиной и заслуживала лучшего обращения. Так что он, проведя за утренним разговором с Клаусом почти час, снова вернулся в спальню, где и застал Катерину, крутящейся перед большим зеркалом гардеробной. Элайджа мог по пальцам одной руки пересчитать мужчин, которые бы не были очарованы ею. Узкое платье-футляр, которых в шкафу было несколько десятков, идеально облегало ее фигуру там, где нужно, а ноги казались бесконечными. Острота каблуков ее туфель могла бы пронзить практически любое сердце. Эта женщина всегда умела выглядеть так, словно какой-то бог сумел смешать в ней одной утонченную элегантность и горячую сексуальность, не переборщив ни на грамм. Майклсон посчитал дозволенным себе приблизиться и помочь застегнуть крохотную молнию на графитово-черном платье. Успокоившись за ночь, Катерина прильнула к нему, разглядывая их отражение в зеркале. Благодаря каблукам она была достаточно высокой, чтобы получить поцелуй, не привставая на носочки. Мужчина тихо засмеялся, когда ее волосы защекотали его нос, поправил локоны, позволяя им свободно рассыпаться по спине. Он любовался ей, осторожно поглаживая по плечам.
— Могу ли я пригласить тебя на завтрак? — отражение Катерины вопросительно улыбнулось ему. — Я огорчил тебя вчера и хотел бы загладить вину. Так что насчет завтрака?
Она склонила голову на бок, будто раздумывая над приглашением. Элайджа с трудом сдерживался, чтобы не размазать ее идеально-красную помаду поцелуем. Наконец, она развернулась в его руках и пробежала пальцами по его шее, осторожно подлезая под застегнутый воротник рубашки.
— Только возьму сумку, подожди пару минут, — она все же коротко поцеловала его, оставляя на губах красный отпечаток.
Довольной улыбки, спускаясь по лестнице, Элайджа не скрывал. Ждал около машины и заслышал цокот каблуков задолго до того, как увидел приближающуюся фигуру. Галантно открыл пассажирскую дверь, позволил Катерине самой выбрать музыку в дорогу, хотя ехать было от силы минут пятнадцать. Ему хотелось угодить. Видеть досаду и грусть на лице этой женщины было практически невыносимо. Да и Элайджа надеялся, что она все поняла из их вчерашнего разговора. Она на самом деле была выше дешевых показательных проявлений чувств.
Это было тоже самое заведение, что и вчера. По утрам у них было минимум посетителей, а с террасы открывался прекрасный вид на Французский квартал. Сегодня было менее ветрено, так что они могли позволить себе позавтракать на улице, поговорить обо всяких бесполезных мелочах, прежде чем займутся своими делами. Плетеное кресло, которое Элайджа отодвинул для нее, буквально поглотило ее, и Катерина казалась еще миниатюрнее, чем обычно. Невозможно было налюбоваться ей. Шустрый официант — белая футболка, форменный фартук, на бейдже резким почерком выведено «Дэвид» — объявился около их столика практически в ту же секунду, как Элайджа занял свое место. Положил перед ними меню и задержался около Катерины чуть дольше положенного. Майклсон его не винил за это. Любой бы захотел провести рядом с ней хоть на секунду дольше. Так что он отослал юного мальчишку, освобождая им личное пространство. Но тот все равно поглядывал со своего места, любуясь идеальной спиной и темными локонами. Катерина листала меню придирчиво. Щурила глаза, стучала ногтями по столу и вздыхала. Томно, манерно, наиграно. Элайджа на это ничего не сказал. Возможно, заслужил, но провоцировать женщину на скандал, тем более прилюдно, не хотел. Так что молча продолжил читать меню. Она закинула ногу на ногу и откинулась на спинку кресле, несколько вульгарно, но не переходя границы, на это можно было закрыть глаза. Майклсон в последний раз пробежался взглядом по исписанным страницам и отложил меню в сторону.
— Что тебе заказать? — Катерина посмотрела на него своими восхитительными темными глазами, и у Элайджи совершенно по-человечески перехватило дыхание, настолько ее глаза были красивы в тот момент.
— Что-нибудь из яиц, — мужчина тут же отвлекся от созерцания ее глаз и сосредоточился на лице. Это прозвучало грубо, с упреком и обидой, которые все еще не покинули ее. — Я закажу сама, не переживай.
Майклсон отметил, как торопился официант, когда Катерина повернулась в его сторону. Отметил, как излишне вежливо принимал заказ у него и как смотрел на Пирс, пока та диктовала. Не отводил взгляд от нее, слушал каждое слово, будто божественное откровение. Катерина умела заворожить мужчину, этого у нее не отнять. Особенно если это восемнадцатилетний парень, копящий на учебу в колледже. У него было такое лицо, будто все заработанные деньги он готов был кинуть к ногам этой богини. Чужой, кстати говоря, богини. А Катерина будто и не замечала этого. Продолжала сладко улыбаться, встряхивала волосами и пробегалась пальцам по гладким страницам меню, указывая выбранные блюда. Элайджа хотел бы сделать ей замечание, да не мог. Не к чему было придраться. Она всего лишь была вежливой с персоналом, не позволила себе откровенный флирт или вульгарное поведение. Но все равно это почему-то оказалось неприятно. Они разговаривали обо всем на свете — планах на ближайшее будущее, заинтересовавших их мероприятиях, желаемых путешествиях. Катерина интересовалась многим, всегда была в курсе событий, так что даже просто говорить с ней было наслаждением. Она упомянула свое недовольство одной закрытой выставкой, которую хотела посетить, Элайджа тут же припомнил, что это было из-за требований влиятельной в политике и общества религиозной организации, и их разговор потек плавно, слово за слово, будто они были созданы для этого. Замолчать пришлось только тогда, когда воспоминания коснулись общественного уклада тех годов, когда они только познакомились, а официант принес заказ. Элайджа развернул плотную хлопковую салфетку, в которую были завернуты приборы, и пристально наблюдал, как этот мальчишка, Дэвид, разливает из кофейника кофе. Для него он это сделал небрежно и быстро, не пролил ни капли, но не был достаточно вежлив. Рядом с Катериной убрать улыбку он, наверное, физически не мог. Она лишь поблагодарила его, но неприятное ощущение под ребрами только усилилось. Женщина ловко расправилась со своими французскими тостами и собрала пальцем с тарелки ягодный сок, смешавшийся с сиропом. Элайджа должен был сделать ей замечание, но не мог. Его взгляд был прикован к ее красным губам, обхватившим палец, и во рту у него пересохло. Когда Катерина взглянула на него, то тут же опустила глаза и убрала руку от лица.
— Прости, это невоспитанно, мне не стоило так делать, — в ее голосе слышались раскаяние и сожаление. Элайджа все еще не могу отчитать ее за выходку. — Но у них самый вкусный сироп на юге, не смогла удержаться.
Проблема пришла, конечно же, откуда не ждали. Они были не единственными на этой террасе. Дэвид смотрел во все глаза и, кажется, был совершенно влюблен. Несколько мужчин, сидевших за дальними столиками и кидавшие на Катерину заинтересованные взгляды с самого их появления, теперь не отводили взгляд. Один из них даже получил болезненный и обидный тычок от своей спутницы. У Элайджа остывала еда. Яйца, наверняка, стали холодным и склизкими, а желток превратился на вкус в бумагу. Но он стоически прикоснулся к своему завтраку. Пирс любила сладкое все то время, сколько они знали друг друга. Неудивительно, что она не смогла сдержать себя сейчас. Она и дома не сдерживалась, но там не было никого, кроме семьи. Через считанные минуты рядом с ними оказался официант. Элайджа доел только наполовину.
— Желаете что-нибудь еще?
Он стоял так близко к Катерине, что просто неприлично. Майклсон мог почувствовать запах его буйного возбуждения под ароматом отвратительного дешевого дезодоранта и лосьона после бритья. Обычно он получал удовольствие, когда на его женщину обращали внимание, но сегодня это казалось ему раздражающим.
— Еще кофе, пожалуйста.
Действительно, чашка Катерины уже опустела. Тревога закралась в сердце мужчины. Не было ничего такого, что происходило не так. Пирс выглядела, как и всегда, положила ногу на ногу, поправляла помаду и покачивала туфлю от Валентино на пальцах. Только бренд обуви отличался от ее обычного дня, но это было самой настоящей мелочью. Ее туфлями были заняты девять полок в гардеробной, и ей требовалось еще. Элайджа доел завтрак и одним махом опрокинул маленькую чашку эспрессо с одной ложкой сахара. Он приятно горчил на языке, оставляя после приятный сладковатый сахарный вкус под кофейной горечью. Вкус напоминал ему Катерину. Официант снова появился рядом с ними, стеклянный кофейник в его руке опасно раскачивался, грозясь вылить содержимое прямо на дорогое платье. Майклсон не мог смотреть, как этот юнец едва не стелется перед Катериной, пытаясь вымолить хоть одно ласковое слово. Это было невыносимо. Он сжал чашку сильнее, чем требовалось, и больше не смог игнорировать свое быстро переходящее в злость раздражение. Глупый юнец. Элайджа взмахнул рукой, привлекая к себе внимание, хотя это было трудно в сложившейся ситуации.
— Оставьте, молодой человек, мы справимся сами. И будьте добры, мне тоже кофе, — он был вежлив, и нет, ручка чашки не хрустела в его пальцах, пока этот мальчишка обтирался около Катерины. Нет, он не хотел оторвать ему голову.
— Как скажете, сэр.
Майклсон сделал вид, что не слышал пренебрежения в этом еще юном голосе. Возможно, стоило бы отчитать его за плохие манеры, но это бы заставило его потерять контроль. Так что он, дожидаясь свой кофе, налил все еще горячий напиток и разглядывал Катерину. Она повернула голову, любовалась Кварталом, маленькая белая чашка изящно смотрелась в ее тонких пальцах. Длинные серьги подчеркнули утонченную шею, и Элайджа больше не мог отвести от нее взгляд. Снова. Как и всегда. Официант принес кофе, улыбка его была уже не такой вежливой и доброжелательной, как положено, а после и вовсе принялся отираться где-то рядом. Выполнял ненужную работу, протирал чистые столы, за которыми еще никто не сидел, и постоянно пялился на Катерину. Та, казалось, не обращала особого внимания, пару раз улыбнулась, но продолжала разговор, будто ничего не происходило. У Элайджи были дела, но он готов был оставить их все, лишь бы забрать эту женщину домой и не выпускать до следующего утра. Особенно подальше от глаз буквально одержимого Дэвида. Тихий стук, с которым дорогая туфля ударилась о деревянный пол террасы, привлек внимание мужчины. Он уже допил свой кофе и просто наслаждался происходящим. Но потом его как током ударило. Голая стопа Катерины медленно поползла по его ноге, приподнимая брючину. Как только пальцы коснулись его кожи, Элайджа резко отдернул ногу, достал бумажник и жестом подозвал официанта.
— Счет, пожалуйста, — его голос был холодным и отстраненным.
Катерина помрачнела. От ее хорошего настроения не осталось и еле заметного следа. Все было практически идеально, и, может быть, еще несколько минут неочевидного флирта с глупыми Дэвидом заставили бы Майклсона совершить какие-то действия. Но вместо этого он отстранился от нее, как от прокаженной, будто она не ногой его коснулась, а покрытой бубонами конечностью. Словно она заразная. Все пятнадцать минут дороги Катерина молчала и смотрела в окно. Эти туфли она выкинет к чертовой матери, и неважно, сколько они стояли. Эту пару она теперь до смерти ненавидела.
Спустя несколько дней, ближе к обеду, Катерина припарковала машину около дома и долго смотрела сквозь лобовое стекло на окно первого этажа. Мелькнул Стефан, размахивающий руками и болтающий о чем-то, неспешно продефилировала Бекка, что-то ищущая в гостиной. В окне второго этажа появился Кол, уже одетый и готовый сорваться с места в любую минуту. День был вроде бы неплохой. Элайджа с утра такой же собранный, педантичный и аккуратный, как и обычно, достал для нее с верхней полки пару туфель, поцеловал, прежде чем уйти по делам, и никак не отличался от себя обыкновенного. Но ей все равно было неспокойно. Гнать от себя эти мысли становилось все труднее. Элайджа вел себя так, словно стеснялся ее, будто не хотел хоть каким-то образом показать остальным, что она важна для него. И больше всего Катерину раздражало, что разговоры не помогали. Сколько бы она не говорила, не пыталась объяснить, что ее это не устраивает, Элайджа ее словно не слышал. Так что отступать от своего плана Пирс не собиралась. Ей нужно было расшевелить это высокоморальное создание, прежде чем ее обида разрастется до масштаба семейной трагедии. Она вылезла из машины и уверенно зашагала к дому. Сейчас ей требовалось поговорить с кем-то, кто мог ее хоть немного понять. Ну или хотя бы не осуждать и не читать нудных нотаций. Она переступила порог и сразу почувствовала присутствие постороннего. Мимо промчался Кол, вскользь поздоровавшись, голос Ребекки теперь слышался на втором этаже, но здесь был кто-то еще. Катерина уверенно двинулась в гостиную и замерла, разглядывая молодого мужчину, неторопливо застегивающего штаны. Стефан, казалось, не выглядел удивленным рядом с таким зрелищем. Молча ждал, пока на заметил подругу в дверях, а после этого судорожно замахал руками, пытаясь объясниться. Но ей это было и не нужно. Просто было забавно наблюдать за маленькой паникой у Сальваторе.
— Совершенно очаровательно, — мужчина обернулся и тут же замер, так и не продев пуговицу в петлю. — Даже не знаю, что на это сказать, но мне нравится.
Ее улыбки было достаточно, чтобы неизвестный гость тут же потерял и без того слабый интерес к Стефану и принялся сверлить взглядом Катерину. И, видимо, звезды и все боги мира были на ее стороне, потому что она услышала шорох гравия под колесами машины Элайджи. Она точно различала этот звук. Дело оставалось за малым. Катерина приблизилась к мужчине и, дождавшись, когда старший Майклсон зайдет в дом, заговорила тем самым сладким голосом, которым веками очаровывала мужчин.
— Такой прекрасный гость, а мы даже не предложили ему кофе, — Катерина улыбалась, наслаждаясь тем, какое впечатление производила. — Жаль, что так редко к нам заглядывают такие интересные незнакомцы.
— Меня зовут Кристофер, но такая прекрасная леди может звать меня просто Крис.
Он поцеловал тыльную стороны ее ладони, будто они были на светском приеме, облапал жадным взглядом с ног до головы, любуясь обтянутыми узкими джинсами бедрами, тонкой талией под плотно облегающей майкой и глубоким вырезом. Зрелище было отличное. Катерина же была более смелой. Подошла ближе, положила руку ему на плечо и медленно, практически лаская, провела до самого запястья, вернула руку назад и как следует ощупала крепкие мышцы на плече. Она могла поклясться, что слышала, как скрипели зубы у Элайджи. Но на этом все его действия и кончились. Может, он пару раз недовольно вздохнул, но не больше. Интересно, что ей нужно сделать, чтобы этот чертов первородный ублюдок отреагировал хоть как-то очевидно и заявил свои права. Просто стоял позади и сверлил взглядом, будто не происходило ничего из ряда вон выходящего. Катерина закатила глаза и снова улыбнулась гостю.
— И что же привело тебя, Крис, в этот дом?
Между ними завязалась беседа, и это было неправильно. Но разве мог хоть кто-то остановить Катерину, если ей что-то взбрело в голову? Конечно же нет. Поэтому она продолжала болтать, флиртовать и злить Элайджу. Она была настолько очаровательна, что убедила гостя помочь ей донести до спальни пакеты из машины. Майклсон даже бровью не повел, хотя Стефан видел, как тяжело ему давался контроль. Наверное, это было сравнимо с тем, как ему самому приходилось сдерживать рвущегося наружу Потрошителя. Такому точно не позавидуешь. Крис с огромной радостью вышел на улицу, забрал из багажника пакеты с покупками и гордо проследовал на второй этаж вслед за Катериной. Вид, конечно, ему открывался, что надо. Грех было не признать, насколько хорошо она выглядела. Лицо Элайджи стало практически серым, но он все еще продолжал хранить молчание, хотя давно стоило пойти навстречу Катерине, сделать то, что она хотела, и снова жить счастливой семьей. Иногда моральные принципы в этом доме были куда сильнее разума.
Пирс звонко смеялась, спускаясь со своим новым знакомым. Он крепко держал ее под локоть, помогая преодолеть лестницу, улыбался ее шутке и выглядел заинтересованным, хоть она и была вампиром. Пришла очередь закатывать глаза Стефану. Это было ужасно, и он предупреждал, что не может такое закончиться чем-то хорошим. Ему оставалось смотреть на Элайджу, который едва удерживал маску вежливого джентльмена на лице, хотя, очевидно же, что внутри у него все кипело. Стефану нужно было это исправить. Немедленно. Он может и не был великим хранителем семейного очага, но не собирался допускать скандал или убийство. В этой семье были возможны оба варианта.
— Кристофер, думаю, Никлаус тебя уже заждался, — мужчина недовольно посмотрел на него через плечо и прищурился. — Я сказал, что он тебя заждался. Будь добр, вернись туда и передай, что я все понял и поддерживаю. А теперь уходи. Одежду оставь там же, где взял.
Кристофер продолжал сверлить его тяжелым взглядом, но все же ушел. Напоследок послал воздушный поцелуй Катерине, протиснулся между Элайджей и дверной коробкой и направился к выходу. И это был единственный раз, когда первородный заговорил за это время.
— Когда покидаете дом, молодой человек, нужно прощаться с хозяевами. Или в лесу вас этому не учат?
Оборотня уже и след простыл, а вот Катерина нахмурилась. Уголки ее губ опустились, а в глазах снова появился огонек раздражения и обиды.
— И тебя волнует только это? — она махнула рукой в сторону входной двери. — Единственное, что тебя волнует, его невежливость?
Когда она не получила ответа, то яростно застучала каблуками по многострадальной лестнице. Было ли хоть что-нибудь в этом мире, что заставило бы Элайджу потерять контроль и повести себя не как статуя? Скорее всего, нет. Пирс со всей силы захлопнула дверь спальни и пнула лежащие у входа пакеты. Конечно, она не пустила этого ободранного волка сюда, глупостью она никогда не отличалась. Наверное, кроме того дня в конце пятнадцатого века, когда встретила первородного ублюдка и влюбилась. Будь проклят тот день на веки вечные. Раздался тихий стук, и Стефан зашел без приглашения. Осмотрел устроенный беспорядок, уселся рядом с подругой на пол и поднял вывалившееся содержимое одного из пакетов. Что же, он всю жизнь был настолько невезучим, неудивительно, что под руку ему попался кружевной комплект белья. Было неловко, но это заставило Катерину немного улыбнуться.
— Ну, и что ты устроила внизу? Театр актеров-калек? По-моему, ты немного потерялась в происходящем, — Сальваторе отодвинул от себя пакеты, чтобы снова не наткнуться на какую-то слишком личную вещь.
Пирс отвернулась, окинула взглядом комнату и отшвырнула в сторону пакет с нижним бельем. Видимо, это была бесполезная трата денег. Да и не знала она, что сказать Стефану, когда сама не понимала. Так что лениво водила пальцами по бумажным пакетам и смотрела на легкую штору, развевающуюся от ветра.
— Ты же видишь, что ему все равно. Наплевать, что я делаю, где, с кем. Наверное, он меня…
Договаривать она не стала. Стефан подвинулся к ней и заглянул в лицо. Ему и самому было тоскливо от того, как Катерина в последнее время выглядела. Грустной и потерянной. Удивительно, как близки они с ней стали несмотря на то, что между ними долгое время были напряженные отношения.
— Но ты играешь с огнем, Катерина. Клаус бы за такое просто разорвал его на куски, а я бы неделю не смог выйти не то, что из дома, а из комнаты, — женщина, и без того расстроенная, совершенно поникла. — И я видел в мусорке туфли. Красивые вообще-то.
— Мне не нравится Валентино. И эти тоже больше не нравятся, — она сняла обувь и ловко зашвырнула пару, стоимостью под тысячу долларов, в мусорное ведро.
Стефан внезапно засмеялся. Ситуация была грустная, но умение Катерины легко переключаться, почему-то всегда расслабляло его. Она могла найти выход всегда, наверное, и сейчас справится.
Их обычный пятничный семейный вечер на этой неделе выглядел как хорошая, качественная пытка. Никто за столом давно не ощущал такого сильного напряжения. Клаус и Кол, впрочем, как и всегда были веселы и расслаблены, не обращали внимания на то, что происходило. Не придавали значения чужим проблемам. В отличие от Ребекки и Давины, с опаской поглядывающих на Элайджу и Катерину, сидящих напротив. Со стороны все выглядело идеально и безоблачно. Отглаженный костюм, идеальная прическа, бриллиантовые запонки, ловящие теплый электрический свет барных ламп. Узкое платье, высокие каблуки и красная помада, заставляющие мужчин кидать заинтересованные взгляды. Но невозможно было не почувствовать холодность и напряженность, сквозившую между этими двумя. Бекка бросила несколько вопросительных взглядов на Стефана, но получила только короткий взмах рукой. Им не стоило в это соваться. Как только семья пыталась встрять и разрешить чужие проблемы, все катилось в тартарары со скоростью огненной адской колесницы. Элайджа разлил принесенное официанткой вино, начав с Катерины, произнес первый тост. Бар начал заполняться людьми, на танцполе стало многолюдно. Их обычная пятница, совершенно ничего нового. Только вот взгляд Пирс скользил по семье, устроившейся за большим столом, и тускнел с каждым мгновением. Марсель, хоть и не шумный, не демонстративный, о чем-то шептался с Ребеккой, и был к ней так близко, как Катерина могла получить только в спальне. Давина хоть и отмахивалась, пихалась острым локтем, но все равно смеялась, когда Кол пытался притянуть ее к себе и поцеловать. А вот уже кто был любителем шоу и откровенных демонстраций, так это Клаус. Так собственнически и нагло закинул Стефану руку на плечо, не позволяя отстраниться, прикасался к нему, будто вокруг никого больше не было. Официантка поставила перед ним заказ, а он даже не повернулся. Бросил вежливую благодарность через плечо и продолжил любоваться Сальваторе, запрокидывающим голову в смехе и демонстрирующим шею. Катерина перевела взгляд на Элайджу. Тот улыбался официантке, благодарил излишне вежливо, до тошноты, и снова убрал женскую ладонь со своего плеча. Под удивленным взглядом Ребекки она одним глотком выпила свое вино и потянулась к бутылке. Ей хотелось напиться. Напиться так, чтобы утром было стыдно, устроить какую-нибудь сцену, познакомиться с парнем, который не будет стесняться схватить ее за голое колено, чтобы убедить всех присутствующих, что они вместе. Они с Элайджей выглядели как скучная, типичная человеческая семья, прожившая в браке двадцать лет и потерявшая друг к другу интерес. Мог ли этот первородный ублюдок найти себе кого-нибудь на стороне? Пирс сама себе решительно сказала «нет». По крайней мере, она хотела надеяться, что это правильный ответ. Стефан выскользнул из-за стола, как только смел половину тарелки, Клаус тут же хлопнул его по заднице просто потому, что мог, и Катерине стало еще хуже. Элайджа отчитывал брата за такое поведение, и она потеряла всякую надежду. Майклсон никогда не услышит ее, не поймет, не сделает так, чтобы ей было хорошо. Будто вся его любовь заключалась в покупках дорогой одежды, украшений, наполнении бокала и ласке за закрытыми дверями. Она уже забыла, когда хотела его так сильно, чтобы сорвать с него одежду прямо на пороге. Последние три дня она сама отстранялась от него потому, что это было невыносимо. Забросила всю коллекцию изящного шелка и кружев, предпочитая спать исключительно в пижаме с нелепым рисунком. Катерина больше не хотела показывать тело мужчине, которому было на нее наплевать. Она с грустью вздохнула и снова приложилась к бокалу. Бекка и Давина смотрели на нее с нескрываемой тоской, не зная, что происходит и как помочь. И только Стефан развлекался на танцполе. Кружился между девушек, облапал каждую, проявившую к нему внимание, пока не выбрал одну. Высокая блондинка в дешевом фиолетовом платье, с резким запахом поддельной Шанель. Клаусу было весело. Он внимательно следил, заказал к вину виски и медленно потягивал, наслаждаясь зрелищем. Пирс не выдержала.
— Это нормально? — Никлаус бросил на нее рассеянный взгляд, пытаясь понять, о чем женщина говорит. — Стефан там, ты здесь. Что-то происходит?
Он засмеялся. Не зло, не обидно, ему просто было весело, как и положено в пятницу вечером в баре.
— Все в порядке. После я отвезу его посмотреть на звезды.
Клаус зашевелил бровями, демонстрируя вполне конкретный намек. Катерина испытала радость за друга, глубоко запрятав зависть. Она не может злиться на то, что Стефана так любили. Она не может злиться на то, что Элайджа — не Клаус. Никто не виноват, что ей не повезло и ее больше не любили. Нужно было взять себя в руки.
— Не забудь подложить куртку под спину. Заживет, конечно, быстро, но ощущения не из приятных, — Катерина полностью проигнорировала замечание Элайджи о неприемлемости таких обсуждений за общим столом в людном месте.
— Зачем куртка? На звезды можно и сидя посмотреть, — как давно Стефан стоял здесь, кто же его знал.
Действительно ли Сальваторе был таким наивным или просто искусно прикидывался, дуря голову окружающим, которые переставали воспринимать его всерьез, оставалось загадкой. Катерина комментировать не стала. Лишь внимательно проследила, как эта несдержанная парочка ушла в сторону уборных, с двух сторон поддерживая под локти ту блондинку с танцпола. Ей все наскучило. Тоскливый ужин, средненькое вино, мраморная холодность Элайджи. Без лишних объяснений она протиснулась мимо мужчины и двинулась в самый центр горячих, мокрых тел. Проклятый Майклсон может говорить все, что угодно. Она больше не будет играть в его игру. Мужчины ее появление без внимания не оставили. Танцевали рядом, но приближаться не решались, побаиваясь ее агрессивной красоты. Да и они ей не слишком нравились. Обычные, скучные, в разной степени пьяные, желающие затащить ее в туалет или в переулок. Она десятилетиями терпела это, отшивала одного за другим, но сейчас был ее звездный час. Может быть, хоть такое ее поведение заставит мраморного Элайджу повести себя как любой нормальный мужчина. Иногда ей казалось, что она выбрала не того брата в 1492. Катерина пыталась разыграть интерес к одному из этих неотесанных пьяных тел, но внутри ничего не горело. Будто Элайджа сжег в ней все, что могло заставить ее хоть немного почувствовать счастье и удовлетворение. А потом появился он. Крис самодовольно улыбался, расталкивая мужчин на своем пути. Его тело было влажным от пота, гибким и сильным, как у любого оборотня в этом баре. А еще он отлично подходил для того, чтобы в последний раз попытаться взбесить старшего Майклсона. Он хотя бы был симпатичным. А еще у него были большие, сильные руки, которые тут же притянули обманчиво хрупкую женщину, чтобы завлечь ее в танец. Сопротивляться его напору она не стала.
Элайджа за столом сидел, едва шевелясь. Девушки уже ушли, присоединяясь к веселью Катерины, но не подпуская никого к себе, а ему оставалось только следить, как Пирс, довольная и счастливая, танцует. Позволяла подолу платья слегка задираться, не чересчур, лишь легкое заигрывание, находилась слишком близко к постороннему мужчине, наслаждаясь его вниманием. Вилка в его руках чуть не погнулась под давлением пальцев. Ему стоит держать себя в руках. Он не мог себе позволить вести себя так, будто он какой-то пьяный оборванец с улицы, не в людном месте. Поэтому ему оставалось только наблюдать и скрипеть зубами, не вмешиваясь. Если Катерина посчитала нужным такое поведение, то ему придется смириться. Она сознательно провоцировала, но познать истинных причин этого Элайджа так и не смог. Возможно, она решила уйти и переложить ответственность на него. Как в дешевом, низкосортном фильме. Если это так, он не будет ее удерживать силой. Он не нуждался в женщине, которая не любила его и вела себя подобным образом. Как какая-то провинциальная девка без чувства собственного достоинства. Рядом шумно рухнул Клаус, внимательно наблюдая, как Стефан возвращается на танцпол. Ему было легко приглядывать за всеми подругами, даже если хорошенькие девушки крутились рядом с ним, привлекая к себе внимание. Он больше не был заинтересован, так что Никлаус вальяжно расположился на своем месте, разглядывая половину их семейства. Ему нравилось наблюдать за Катериной в последние дни. Начиная с прошлого их ужина здесь, она сильно изменилась, и ему требовалось время, чтобы понять самостоятельно, что происходит. Стефан все равно не расскажет. Спелся с этой древней стервой, будто всю жизнь лучшими друзьями были, слова про нее не вытянешь, даже если пообещать все богатства мира. А еще Клаусу нравилось наблюдать за братом. Ото дня ко дню он становился все более хмурым, напряженным, постоянно стиснутые зубы так сильно скрипели, что слышно было на весь дом. Конечно, для него поведение Катерины стало ударом в самое сердце. Развязное, непотребное, вульгарное. Как же все это претило безупречному вкусу и идеальному воспитанию Элайджи. Но чем больше проходило времени с прошлой пятницы, тем понятнее для Никлауса становилось, что вся ситуация выходит из-под контроля и грозит чем-то определенно отвратительным. Он всю свою жизнь был в центре семейных скандалов, но здесь было что-то другое, то, что претило ему самому.
— Дорогой брат, — Элайджа повернулся к нему, но взгляд был пустым. — Не стоит ли тебе вмешаться? Нашей прекрасной Катерине определенно нужен урок манер.
Никлаус надеялся, что это расшевелит брата. Заставит хотя бы моргнуть и заинтересоваться происходящим в центре зала. Кристофер явно переходил границы, пытаясь пробраться под узкое платье. Но Элайджа, прикрыв глаза, потягивал крепкий бурбон и смотрел куда-то в пространство. Совершенно точно он был взбешен. Кол и Марсель наблюдали со стороны и не лезли.
— Это не твое дело, Никлаус. Если она считает это для себя позволительным, то это ее решение.
— А может, она выясняет, как много ты считаешь позволительным? — эта мысль осенила Клауса внезапно, и в ту же секунду ему стало понятно такое близкое присутствие Стефана. — Раскрой глаза, брат, и сделай уже что-нибудь. А то можешь пожалеть.
— Это все еще не твое дело, — грубо отсек Элайджа, и только скрип зубов выдавал его злость.
Он продолжал смотреть, как Катерина вела себя отвратительно вызывающе, будто портовая девка перед сошедшими с судна матросами. Иногда он бросал короткий взгляд на брата, но выражение лица Клауса не изменилось. Он осуждал старшего за бездействие, признавая свою вспыльчивость и жуткое собственническое чувство. Он бы разорвал любого, кто посмел бы допустить хоть одну подобную мысль о Стефане. Элайджа только злился издалека и пил больше, чем обычно, лишь бы занять себя и не сорваться. Но даже это не помогло. Крис, видимо, решил, что их флирт с Катериной имеет возможность на продолжение, так что схватил женщину за руку крепче, чем до этого, и попытался выйти с ней из толпы. И вот тогда Элайджа решил, что можно отложить манеры на некоторое время. Он так резко встал, что вздрогнул даже не обращающий ни на что внимания Кол. Его шаги были твердыми, быстрыми, уверенным, а хватка поверх руки оборотня — практически обжигающей. Их взгляды встретились, и Кристофер оскалился.
— По-моему, девушка не настроена составить тебе компанию, так что будь любезен, отпусти и покинь заведение, — Элайджа был вежливым. Предельно вежливым.
Но Крису на его слова было наплевать. Он попытался притянуть к себе Катерину, будто она была какой-то бесправной вещью, и огорчился, когда та начала упираться. Пять минут назад она танцевала с вполне определенным намеком.
— Не понимаю претензии, мистер Майклсон. Девушка свободна и вольна сама выбирать, с кем провести время. Но ты можешь присоединиться, я буду не против.
Клаус сорвался с места раньше, чем кто-либо в баре успел что-либо понять. Элайджа все-таки потерял над собой контроль и с такой силой ударила Криса по лицу, что у того, кажется, сломался нос. Могло быть еще хуже, первородный сдержал силу, не снес голову одним ударом. Никлаусу пришлось держать своего оборотня, пока Марсель и Кол держали большого вампира и не позволяли начаться огромной драке. Если бы они сцепились, беды не миновать. Крис сплевывал кровь, рвался из рук, рычал, грозясь искусать первородного вампира так, что он и до утра не доживет. Наконец, отмерла Катерина. Сдвинулась с места на ватных ногах и схватила Элайджу за рукав. В ее глазах сияли испуг и восхищение. Мужчина пришел в себя. Окинул взглядом происходящее, с презрением взглянул на оборотня, а потом схватил Пирс за руку и потащил за собой к выходу. Она пару раз попыталась ударить его, остановить, спотыкалась, путалась в ногах. Элайджа волочил ее за собой, словно какую-то свою собственность, дотащил до машины и затолкал на пассажирское сиденье. Он так резко сорвал автомобиль с места, что обычно беззаботной Катерине пришлось пристегнуться. Мужчина был зол, а она по-прежнему расстроена. Разве она заслужила это? Тащить ее, словно куклу, потому что вела себя неподобающе. У нее в голове не укладывалось, как Майклсон мог с ней так обращаться. Дорога казалась незнакомой. Их дом был определенно в другой стороне, а здесь кроме леса вокруг не было ничего. На мгновение Катерине стало не по себе. Мог ли Элайджа отвезти ее к границе штата и выкинуть, словно надоевшего щенка, не оправдавшего ожиданий и стандартов? Мог ли он убить ее, чтобы больше не видеть ее поведения? Она смахнула с ресниц выступившие слезы. Машина стала ехать медленнее, деревья за окном перестали превращаться в сплошное черное пятно.
— Тебе правда все равно? — ее голос был тихим, едва разборчивые слова с трудом слетали с искусанных губ.
Элайджа взглянул на нее всего секунду и снова уставился на дорогу. Руль под его пальцами трещал, грозясь развалиться на куски. Она ненавидела его молчаливость. Все эти хитросплетения его разума, подстраивавшегося под правила и мораль, причиняли ей почти нестерпимую боль.
— Если я тебе больше не нужна, так и скажи. Хватит твоего воспитанного молчания, — когда мужчина даже не повернул голову в ее сторону, она, в конце концов, не выдержала. — Даже сейчас молчишь! Перестань надо мной издеваться, будто у меня сердца нет!
Катерина вцепилась в его руку, заставляя обратить на себя внимание. Даже злость была бы подарком, чем эти равнодушие и тишина. И меньше всего она ожидала, что он схватит ее в ответ, до боли сжимая тонкое запястье, впечатывая в кожу металл браслетов. Машина завиляла по дороге, и Майклсон съехал на обочину. Вокруг не было ни души. Пустая трасса в неизвестность и тьма по обе стороны. Элайджа тяжело дышал, отвернулся, лишь бы не смотреть, но больше не мог сдержаться. Катерина всегда умела вывести его из себя, как никто другой.
— Я издеваюсь над тобой? Ты в своем уме? Ты неделю напропалую флиртуешь со всеми подряд. Ты позволила себе в нашем доме пригласить другого мужчину в нашу спальню. Ты позволила другому мужчине трогать себя у всех на глазах. А виноват я? Ты ничего не перепутала, Катерина? — наконец, он повернулся.
В его глазах была злость. Едва сдерживаемая ярость, затаившаяся в пальцах. А от тихого голоса, чеканящего слова, у Пирс внутри все сжалось. Элайджа был взбешен, и весь его вид обещал, что она не выйдет отсюда живой. Но даже это было лучше, чем его обычная молчаливость и холодность. Она не позволила больше ни одной слезе пролиться, стиснула зубы, чтобы успокоиться, и смело взглянула в ответ.
— Тебя только это и волнует. Я сделала что-то неприличное. Я приставала к тебе за завтраком. Я попросила отнести мои вещи. Я танцевала с другим парнем. Только я. Веду себя неподобающе, вульгарно, как дешевка. Порчу твой святой, непорочный образ своей грязью. Ну извините, мистер Майклсон, этого больше не повторится.
Она потянулась, чтобы открыть дверь и выйти отсюда. Ей стало душно и до невозможности жарко, хотя вся кровь от боли застыла внутри нее. И как она раньше не замечала, что вся его любовь не предназначалась, чтобы это видели. Конечно, Катерину ненавидели, он не хотел, чтобы кто-то узнал. Грязный секрет, о котором стыдно было говорить. Мысль оборвалась, когда ее грубо припечатали к сиденью, не давая пошевелиться. Элайджа навис над ней, а она ничего не могла сделать, удерживаемая ремнем безопасности и его тяжелой рукой.
— Никогда не думал, что ты такая дура, — Катерина вспыхнула, задергалась, пытаясь выбраться. Он не будет ее оскорблять, она не позволит. — Ты буквально изменяешь мне у меня же на глазах и считаешь, что проблема только в твоем неподобающем поведении? Не ожидал, что ты настолько глупа. Думаешь, мне все равно? Или что происходит в твоей ненормальной голове? Как ты решила, что можешь делать все, что тебе угодно, а меня это никак не заденет?
Пирс замерла и больше не шевелилась, судорожно пытаясь понять услышанное. Но прежде, чем она открыла рот, чтобы высказать первородному, что тот ни разу не повел себя так, как подобает влюбленному мужчине, он уже обхватил пальцами ее подбородок, грубо развернул и поцеловал. И это был не тот поцелуй, который она ожидала. Такие можно было получить, если Элайджа был голоден, за запертой на ключ дверью. Но явно не в машине посреди пустой неизвестной дороги, пока Катерина была прикована к сиденью жестким ремнем. И от собственной беспомощности перед взбешенным первородным вампиром жгучая волна возбуждения прокатилась от шеи до поясницы и осталась внизу живота, стягивая внутренности. Она была неправа, ей стоило признать это, но позже. Элайджа бесился не из-за ее манер, и сейчас она точно чувствовала, что между ними ничего не изменилось. Наверное, она действительно дура. Додумать эту мысль ей помешала большая ладонь, мягко двинувшаяся от колена вверх по бедру, пока не проскользнула под платье. Катерина вряд ли контролировала свое тело — ее ноги раздвинулись, как только горячие пальцы коснулись внутренней стороны ее бедра. Элайджа все еще целовал ее, жадно, долго, глубоко, не позволяя отстраниться. Да и куда бы она делась, все еще пришпиленная к сиденью, не имеющая возможности полноценно пошевелиться. Она могла только обхватить мужчину руками за шею и притягивать к себе ближе, чтобы не посмел отодвинуться. Катерина успевала посасывать его язык в этом голодном поцелуе, прикусывать губы, используя только человеческие зубы. Пальцы Элайджи соскользнули с подбородка, прочертили линию артерий под кожей, а потом сжались на тонкой шее. Пирс дернулась, но сбежать ей было некуда. Чем крепче становилась хватка, чем сильнее она сипела, тем туже скручивались в клубок все внутренности. Майклсон больше не целовал ее — смотрел, как закатывались глаза, как ерзала она на сиденье, пытаясь сдвинуть ноги. Его силы было более чем достаточно, чтобы раздвинуть их еще шире и прижать пальцы к горячему, влажному кружеву. Катерина вскинулась навстречу прикосновению, прося больше. Ее глаза блестели от близкого удовольствия.
— Тебе это нравится? — голос Элайджи охрип, а глаза потемнели, за черным широким зрачком совсем потерялась радужка. — Может, ты действительно и есть та девка, которой была в баре? Скрываешься под маской манер, а сама готова раздвинуть ноги посреди темной дороги?
Это не должно было иметь такого эффекта, но так и было. Катерина заерзала сильнее, терлась о пальцы и задыхалась от крепкой хватки на своей шее. Ей пришлось повозиться, чтобы дрожащей рукой отстегнуть ремень безопасности и всем телом рвануть навстречу мужчине. Теперь она была свободна. Могла позволить себе извернуться, чтобы было удобнее, и стянуть с Элайджи мешающийся пиджак. Тот упал на заднее сиденье, валялся неаккуратной кучей, и никому не было дела до его стоимости и состояния. Катерина целовалась насмерть. Будто ее не станет в ту самую секунду, как она оторвется от чужих губ и позволит себе взять передышку. Ее скользкий, юркий язык, научившийся многому за половину тысячелетия, вылизывал Майклсону зубы и десны, сталкивался с его собственным языком, дразня коротким прикосновением. Она вскрикнула, когда пальцы, все еще ласкающие между ног, надавили сильнее. Это заставило женщину потерять над собой контроль. Острые клыки, созданные для охоты и защиты, вцепились Элайдже в губу, оставляя крохотные, быстро заживающие следы. Его кровь, сладкая, словно божественный нектар, потекла по языку, заставляя Катерину стонать в непрекращающийся поцелуй. На вкус его возбуждение было как самый редкий деликатес, доставшийся только ей. Майклсон в долгу не остался — схватил ее за волосы, заставил запрокинуть голову и без предупреждения впился в шею. От боли резкого укуса Катерина дернулась, клыки вошли еще глубже под кожу, и она вскрикнула, находясь на границе между болью от его зубов и удовольствием от его пальцев. Ей нужно было больше. Ее глухой стон очень ярко сигнализировал об этом. Элайджа даже не потрудился слизать подтеки крови, устремившиеся красными ручейками к острым ключицам и собирающимся в ямках над ними. Смотрел на женщину перед собой черными глазами, и Пирс находила его перепачканное в ее крови лицо самым прекрасным зрелищем во всем мире. Она оттолкнула его и, пока первородный сдвигал водительское сиденье, окончательно заглушила машину.
— Мне не нужна позорная история, что я свернула шею от удара машины о дерево, пока твой член был во мне, — она хитро улыбнулась.
Ее вампирская ловкость и природная грация делали свое дело. Катерина легко развернулась, изогнулась всем телом и устроилась у мужчины на коленях, продолжая улыбаться. То, как он смотрел на нее прямо сейчас, заставляло бабочек у нее в животе сгорать и обжигать ей внутренности. Катерина играла с ним, развязывая галстук и расстегивая мелкие пуговицы рубашки, медленно слизывала собственную подсыхающую кровь с колкого от щетины подбородка и подумала, что не видела его таким очень давно. Элайджа всегда был гладко выбрит, хоть шелковый платок по лицу пускай — соскользнет на пол без проблем. Но так ей нравилось даже больше. Черные от возбуждения глаза, колючая щетина, горячие ладони, сжимающие ее бедра — она словно пробудила дикого зверя и стала его добычей. А еще она почти упиралась макушкой в крышу, так что пришлось пригнуться и снова впиться поцелуем в тонкие губы, позволяя сильным рукам задирать ее платье до талии. Элайджа не церемонился с ней. Его прикосновения были грубыми, оставляющими быстро заживающие синяки, а коротко остриженные ногти царапали кожу. Катерина нетерпеливо ерзала, чувствуя сквозь ткань брюк его возбуждение, и не сдержала стон, предвкушая продолжение. Ей пришлось постараться, чтобы не потерять равновесие и расстегнуть ремень, пуговицу и крохотную молнию, с трудом поддавшуюся дрожащим пальцам. Она с ног до головы дрожала от удовольствия. Элайджа все-таки поддался, приподнял бедра, чтобы хоть немного стянуть мешающуюся одежду. А потом с силой дернул молнию на платье, разрывая ткань. Кому вообще нужна была эта дизайнерская тряпка. Платье собралось у Катерины на талии, и она чувствовала себя самой распутной женщиной в истории. Наверное, сама Мессалина бы позавидовала тому, что с ней сейчас происходило. Элайджа расправился с ее нижним бельем так же быстро, как и с платьем, — тонкое кружево просто рвалось под его пальцами, оставляя ее дешевой девкой на коленях богатого любовника. От этой мысли внутри у нее стало жарко. Все, что Катерине оставалось, так это последовать за предложенным наслаждением. Она запрокинула голову назад, когда мужчина потянул ее за волосы, а потом вскрикнула. Его настойчивые пальцы скользнули в ее влажное, горячее нутро, а губы обхватили твердый, чувствительный сосок. Она едва могла пошевелиться, распятая его ласками. Элайджа целовал ее грудь, что-то шептал, обжигая кожу дыханием, но слов было не разобрать. Катерина могла только двигаться навстречу его пальцам, медленным, дразнящим, скользящим так легко внутри нее. Иногда она ненавидела, насколько легко всегда была готова принять его. Она чувствовала жар и пульсацию его тяжелого, налитого члена и хотела бы опуститься на колени, но не желала терять ни секунды обещанного удовольствия. Ее шумное дыхание сменилось очередным вскриком, как только вместо мягких губ сосок прикусили зубы. Катерина почувствовала остроту его вампирских клыков и вздрогнула всем телом. Ни Бог, ни Дьявол не смогли бы укорить ее за то, как было хорошо. Элайджа ухмылялся. Оторвался от ее груди, смотрел на блаженное лицо и ухмылялся самой развратной из своих улыбок. Его пальцы продолжали двигаться, быстрее и резче, и Катерина вцепилась в его голые плечи, расцарапывая кожу в кровь. Она была неприлично мокрой, из нее текло, будто она была озабоченной сукой, но выражение лица мужчины под ней стоило того. Майклсон наслаждался ей. Тем, как она нетерпеливо ерзала на его коленях, пытаясь получить больше. Тем, как запрокидывала голову, когда он снова целовал и покусывал ее грудь. Тем, как стекала кровь по ее нежной коже из глубоких укусов. Катерина задыхалась, пару раз задела макушкой крышу, но не нашла в себе сил обратить на это внимание. Упала вниз, уткнулась головой в крепкое плечо и прикусила кожу, пытаясь взять себя в руки. Но разве возможно было это, когда чертов первородный вывернул запястье, прижал большой палец к клитору и, прикоснувшись лишь дважды, столкнул ее за край. Катерина укусила глубоко. Кровь текла мимо ее рта, пропитывала белоснежный хлопок рубашки, пачкала кожу, а она сама стонала так громко, что закладывало уши. Ее бедра бесконтрольно дергались, ища больше прикосновений, и мужчина ей не отказал. Продолжал ласкать ее пальцами, пока она дрожала, осторожно замедляя движение. Пирс на несколько секунд обмякла, облизала окровавленные губы и позволила первородной силе вернуть ее в реальный мир. Они еще не закончили. Она хотела большего.
— Сколько ты собираешься ждать? — она жарко шептала ему на ухо, скользя губами по коже. — Я же ясно сказала — свернутая шея в мои планы не входит, а вот твой член — более чем.
Элайджа зарычал, стискивая ее бедра. Она хохотала, опираясь о его плечи и потираясь мокрой от оргазма промежностью о его каменно-твердую плоть. Скольжения было недостаточно. Катерина дразнила их обоих, позволила рукам слепо шарить по ее телу, очерчивать все изгибы, сжимать грудь и ласкать бедра. Но она тоже была не железная. Едва приподнявшись, она даже не успела поймать момент, как Элайджа, поддразнив ее в ответ парой медленных, скользких движений, толкнулся туда, где она больше всего его хотела. Они оба замерли, привыкая друг к другу. Большая плоть растянула ее, Катерина едва могла дышать от того, насколько приятным было ощущение наполненности. Она поерзала, принимая его полностью, пока не почувствовала, как мужчина под ней задрожал. Теперь была ее очередь. Пирс медленно приподнялась и опустилась, приложила палец к губам Элайджи, требуя не сбивать ее. Она сама задаст темп, чтобы насладиться сполна за неделю, когда они не были близки, за каждый раз, когда он не плюнул на свою мораль и не заявил на нее права публично. Катерина издевалась, двигаясь так медленно, как только могла, несмотря на ноющую боль в ногах. Позволяла мужчине ласкать ее тело, боготворя каждым прикосновением, и вздыхала каждый раз, когда он перекатывал между пальцами соски. Она бы предпочла его язык и губы, но явно не сейчас, когда она была ограничена в движениях. Так что она прижалась лбом к его лбу, медленно приподнялась, почти полностью выпуская член, а потом резко опустилась. Элайджа схватил ее за бедра и не дал и слова сказать. Он трахал ее жестко и быстро, теряясь в громких, надрывных стонах и неприлично хлюпающих звуках, с которыми покидал ее тело. Он мог бы вытащить ее на улицу, уложить на капот и задрать ее ноги к небу. Вот уж точно бы Катерина тогда увидела звезды во всех смыслах. Или прижать к ближайшему дереву и содрать шершавой корой кожу на ее спине. Катерина иногда любила грубо, до боли и крови. Или мог бы отвезти домой и не выпускать до рассвета, пока не убедится, что эта женщина принадлежит только ему. Свет фар мимо проезжавшей машины разрезал тьму ночи. Посторонний автомобиль притормозил рядом с ними, а потом сорвался с места, чтобы не нарушать чужое уединение. И от мысли, что кто-то посторонний видел, как Катерина двигалась на нем, у Элайджи поджались пальцы на ногах. Грязно, вульгарно и дешево. Это оказалось слишком хорошо. Катерина кричала от того, как быстро и резко он трахал ее, жестко держа дрожащие бедра. А потом он укусил ее. Точно в том месте, где шея переходила в плечо, тонкая кожа разорвалась под его острыми клыками, а кровь хлынула во все стороны от неаккуратного укуса. Катерина буквально взвизгнула, пока Элайджа пировал ей, ее кровью и ее телом. Она так сильно хотела его, что сжалась на его члене раньше, чем любой из них желал. Без единого лишнего прикосновения — лишь его горячая плоть и острые зубы, терзавшие ее беззащитное тело. Мужчина последовал вслед за ней через несколько потерявших ритм толчков. Одной мысли о том, как наслаждалась Катерина было достаточно, чтобы он сорвался. Они так и замерли, разгоряченные, уставшие, растерявшие всю злость друг на друга. Катерина уложила голову ему на плечо и зябко поежилась. После хорошего секса ей всегда было прохладно, даже если она пятьсот лет была вампиром. Элайджа мягко провел ладонями по ее спине, от шеи до поясницы, растирая кожу, и поцеловал ее волосы. Пирс тихо замурлыкала, наслаждаясь моментом. Но, в конце концов, ее спина больше не могла выносить эту кошмарную скрюченную позу, так что она сдвинулась, кое-как потянулась и наклонилась за поцелуем. Теперь все было мягче и нежнее. Элайджа больше не вел себя так, будто собирался проглотить ее целиком или оторвать ей голову. Он любил ее так, как умел, и вряд ли Катерина могла требовать большего. Впервые за многие десятилетия ее захлестнуло чувство стыда.
— Мне жаль, что я так повела себя. Это было неподобающе, — она даже не смогла посмотреть ему в лицо. — Этого больше не повторится, если у нас все еще есть будущее после всего этого.
Элайджа обхватил ее подбородок пальцами, такой отличающийся жест от первого в этой машине, и заставил женщину смотреть. Его лицо все еще было в крови, а прическа отвратительно испортилась.
— Я тоже виноват. Мне стоило всерьез воспринять твои слова, но я посчитал их женской глупость. Мне тоже жаль.
Он поцеловал ее снова, а потом критически осмотрел. От одежды у Катерины остались невредимыми только туфли. Она кое-как одернула то, что осталось от платья. Впереди оно было мятым, в пятнах крови, но сзади просто не застегивалось. Майклсон выдрал молнию, лишая ее возможности хоть как-то прилично прикрыться. Сам он поправил окровавленную рубашку, отбросил измятый и грязный галстук назад и потянулся за пиджаком. Катерина стянула с себя то, что осталось от нижнего белья — сплошные обрывки черного кружева — и выкинула их в окно. Элайджа неодобрительно покачал головой на этот жест.
— Я тоже не рада, что кто-то найдет остатки моего белья на дороге, когда утром поедет на работу, — внезапно Пирс разбушевалась. — Ла Перла, почти семь сотен евро!
Элайджа достал из кармана пиджака платок и принялся приводить женщину в порядок. Она заерзала и попыталась уйти от прикосновения, когда его рука скользнула ей между ног. Но одного взгляда было достаточно, чтобы она закрыла рот и позволила Майклсону за ней поухаживать. Очень по-джентльменски с его стороны. Элайджа осмотрел испорченный платок и выкинул в окно вслед за бельем. Потом он укутал Катерину в свой пиджак, поднял с пола упавшие ключи и завел машину. Очень хотелось надеяться, что все давно вернулись домой и разошлись по комнатам. Показывать Пирс в таком виде у него не было никакого желания. А вот все-таки разложить ее на гладком капоте — очень даже хотелось, когда она буквально утонула в его пиджаке и казалась слабой и хрупкой. Так что Элайджа бесцеремонно превысил скорость, чтобы насладиться этой женщиной в более подобающих условиях.
К завтраку вовремя не пришел никто. Кол и вовсе не объявился, заночевав у Давины и, видимо, решив остаться у нее на все выходные. Ребекка и Марсель вернулись около пяти, и Бекка слегка пошатывалась на своих высоких каблуках. Клаус и Стефан заявились с рассветом, громко хохотали на весь дом и перепугали прислугу. Так что к десяти утра за столом их было четверо, сонных, уставших, вяло клюющих носом над тарелками. И только Клаус косо поглядывал на два пустующих места и толкнул Сальваторе, указывая вперед. Стефан моргнул, а потом охнул. Элайджи за столом не было. Такого просто не могло случиться ни в одной вселенной. Марсель на секунду заинтересовался, но потом снова вернулся к своему завтраку. Он бы предпочел оказаться сейчас в своей кровати и избавиться от похмелья. Отсутствие старшего Майклсона его совершенно не волновало. А потом Клаус захихикал. Глупо и по-детски, как он делал после шумных бессонных ночей. Элайджа спускался по лестнице. Вальяжно и неспешно, ведя под руку Катерину. Под запахом шампуня и геля для душа отчетливо чувствовался запах хорошего секса. Впрочем, выражение лица их обоих говорило об этом даже лучше. Катерина улыбалась так, что от света ее улыбки не спасло бы никакой заколдованное кольцо. Гордо стучала каблуками по старинному паркету, запрокинула голову, смеясь над шуткой Элайджи, и остановилась, чтобы посмотреть на сидящих за столом. Прислуга тут же объявилась, бесшумно, как и всегда, выставила посуду на пришедших хозяев, но Майклсон махнул рукой.
— Прошу прощения, но мы не присоединимся. Другие планы.
Катерина снова улыбнулась, расслабилась, когда рука Элайджи обвилась вокруг ее талии, притягивая ближе. Ребекка едва не уронила чашку, широко распахнула глаза и уставилась на старшего брата. Стефан закрыл рукой Клаусу рот. Никто и никогда не видел, чтобы Элайджа Майклсон так себя вел. Показывал в открытую свое отношение к женщине, не стесняясь и не устраивая сцен. Они смотрели вслед счастливой парочке, неспешно удаляющейся, молча переглянулись и решили продолжить завтрак. Слов ни у кого почему-то не нашлось.
Элайджа помог Пирс дойти до машины, открыл пассажирскую дверь и подал руку, чтобы та с комфортом устроилась на сиденье. Он смотрел на ее счастливое лицо и не мог наглядеться. Каким же он был идиотом. Катерина повернулась и довольно прикрыла глаза, когда мужчина ущипнул ее за коленку. Она мечтала об этом годами и, получив желаемое, сходила с ума от счастья. Майклсон обещал ей сюрприз, не рассказал о своих планах, но ей было все равно. После прошедшей ночи Катерина готова была на любую его высокоморальную авантюру. А если эта авантюра будет включать в себя хороший, вкусный завтрак и немного крови, то ни у кого никогда не будет шансов изменить ее решение касательного этого мужчины. Так что она доверилась чужому плану и смотрела на веселящийся город. На ней был тонкий плащ с золотой нитью на манжетах, и Катерина с удовольствием смотрела, как солнце блестело на золотистой строчке. Они проехали половину города, пока Элайджа не припарковался в месте, едва предназначенном для такой машины. Но он всегда был виртуозом в нахождении выходов из трудной ситуации. И входов туда, конечно же, тоже. Так же галантно, как и всегда, мужчина подал Катерине руку и повел ее к магазину с большой стеклянной витриной и крупной, но неяркой вывеской. Открыл дверь, пропустил Пирс вперед, а после снова обхватил ее за талию, наслаждаясь теплом и гибкостью ее тела. Под кончиками пальцев у него искрило от близости, свидетелями которой стали консультантки. Одна из них буквально метнулась к ним, опережая коллегу, и выучено улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы.
— Доброе утро! — она оценивающим взглядом окинула стоящую перед ней пару. — Могу ли я чем-то помочь?
Катерина не знала. Под утро Элайджа обмолвился, что возместит ей ущерб, нанесенный в машине, но она не ожидала, что это случится так скоро. Так что растеряно оглянулась, рассматривая скромные ряды вешалок вдоль стены. Кожаная куртка на манекене привлекла ее внимание. Но, казалось, мужчина точно знал, что ей нужно.
— Платье. Королевский синий, черное кружево на подоле, — Катерина захлопнула рот. Это было тоже самое платье, которое Майклсон разорвал на ней ночью. — И что-нибудь похожее, красный цвет Марса или огненно-красный. Ну и что-нибудь к этому. И вон ту куртку.
Пирс молча согласилась. Возможно, Элайджа просто повредился умом. Нет, он и раньше делал широкие жесты, приводил ее в магазин и позволял тратить деньги. Но впервые он был так уверен и категоричен в том, что хотел на ней видеть. Это разожгло в ней волнующий интерес, граничащий с возбуждением. Она скрылась в примерочной, как только консультантка объявилась с вешалками, а Майклсон прошелся вдоль рядов, разглядывая одежду и обувь. Катерина негромко позвала его, и он довольно кивнул. Синее платье сидело точно так же, как и вчера. Идеально. Он занял кресло для посетителей, пока она переодевалась, и искоса наблюдал, как незанятые покупателем консультантки его разглядывают. Теперь было понятно, почему Пирс так бесилась из-за этого. Взгляды действительно были неприличными. Наконец, Катерина показалась ему в красном. Это был не тот оттенок, который он хотел видеть, но тоже прекрасно смотрелся на ее коже. Баска подчеркнула красивые, округлые бедра, делая талию еще тоньше, а рукав три четверти делал женщину похожей на герцогиню. Она бы могла стать прекрасной дамой при любом королевском дворе. Элайджа рассматривал ее еще несколько минут, пока она поворачивалась, чтобы он мог оценить, насколько это платье подходит. А потом он молча, без каких-либо объяснений, похлопал ладонью по своему колену. Собственнический, наглый, вульгарный жест озабоченного богача. Катерина подчинилась. Неспешно подошла, наслаждаясь тем, с какой завистью смотрели на нее девушки, и легко уселась на колено, позволяя руке Майклсона поддерживать ее за поясницу.
— Нам стоит убедиться, что тебе будет удобно так сидеть в этом, — Катерине нужно убедиться, что на неоплаченном платье и его брюках не останется влажного пятна от того, насколько мокрой она стала от этих слов. — Тогда оба платья. И куртку. И тот шелковый шарф, цвета слоновой кости с золотым шитьем.
Пирс также неспешно вернулась в примерочную, чтобы переодеться. Ее немного потряхивало от того, каким Элайджа был сегодня. Очень впечатляющее поведение, заставляющее волоски на ее руках и затылке вставать дыбом. Она могла бы отдаться ему прямо за этой темно-серой шторкой. Но вместо этого Катерина вернула себе самообладание, застегнула свое собственное платье, накинула плащ и выпорхнула обратно, довольно улыбаясь. Консультантка сложила покупки в пакет и пожелала им хорошего дня. Самообладание у этой девушки было отличное, хотя в ее запахе отлично чувствовалась зависть. Майклсон открыл дверь, пропустил Катерину вперед, а затем обнял ее и поцеловал. Посреди утренней улицы, в потоке людей, которые недовольно гудели из-за их остановки. У Пирс вряд ли пройдет шок до конца ее вечной жизни. Даже на том свете она, наверное, не найдет себе покоя из-за этой первородной выходки. Но она была так поражена, что плюнула на эти размышления и прильнула к мужчине ближе. Было слишком хорошо, чтобы она могла отпустить его хоть на секунду. Но Элайджа прекратил все сам. Коротко коснулся ее губ своими и разглядывал помутневшие от удовольствия глаза.
— Я должен тебе еще кое-что, чего ты вчера лишилась. Магазин чуть дальше по этой улице, — он снова мягко поцеловал ее.
Катерина кивнула, вспоминая свой утраченный комплект белья. Она ждала доставки своего размера два месяца. Майклсону придется очень потрудиться, чтобы возместить ей ущерб. А еще она хотела есть. Покупки на голодный во всех смыслах желудок были не ее любимым занятием.
— И завтрак. Мне срочно нужен завтрак. Кофе и омлет с беконом. И тосты.
Элайджа лишь засмеялся ее неуемному аппетиту. После хорошей, долгой ночи такой завтрак был удивительно маленьким пожеланием. Мужчина приобнял ее, зашептал на ухо, как прекрасна она была, и повел вдоль по улице, чтобы компенсировать все, чего она была лишена. И это касалось не только одежды.