Охотничьи рассказы

Василий наступил на поваленное дерево. Под его весом древесина прогнулась и ушла в мягкий снег на половину. Василий срезал несколько тонких веток со ствола и спрыгнул рядом, погружаясь в снег по колено. Ветки он привязал к остальным на пояс, на манер хвоста, так, чтобы они мешали снег по его следам. После полудня ему удалось найти поваленное дерево ещё больше предыдущего. Под ним Василий и стал обустраивать себе ночлег. До ночи было ещё далеко, однако темнеть в этих краях начинало рано. Обедал он быстро. Мясо не пропеклось до конца и Василий глотал куски толком не жуя. Остатки заячьей тушки он закопал в снегу, костровище затоптал и закидал ветками. Когда солнце спряталось, он уже всматривался с пригорка вдаль, туда, где около воды рассыпалась деревенька. Вокруг деревни маршировали часовые. Сталкиваться с ними лоб в лоб тем более ночью хотелось меньше всего и Василий вернулся глубже в лес к своей стоянке. Ночь прошла быстро. Василий даже подремал какое-то время, завалившись на бок перед костром. Утром он снова вышел исследовать территорию. Бродил долго, пока не наткнулся на следы людей. Похоже это были охотники и он вышел на них в разгар охоты. Сзади слышался местный говор и лай собак. Василий сошёл с тропы и пустился в лес, стараясь не обламывать кусты. Когда собаки потерялись за тишиной, он позволил себе остановиться на привал. Большой белый волк внимательно смотрел на Василия пока тот разделывал куропатку. Стоило Василию отойти подбросить новых веток в огонь, как волк подобрался ближе и стянул птичью тушку. Василий порадовался, что настрелял их целую стаю, и теперь подбрасывал ему по одной. Четвёртую волк доедать не стал, а уволок с собой в чащу. — Сколько волка не корми… — подумал Василий, а из чащи, куда скрылся волк раздался протяжный вой. Краем глаза Василий успел заметить оленя, убегающего через кусты. Захотелось броситься за ним и отбить оленя у волков, но на руках Василия оставалось ещё две куропатки. Василий покинул поляну, закончив трапезничать. Волки его не беспокоили (видимо, были заняты оленем). Василий бродил по лесу до следующего утра, то заходя в чащу, то возвращаясь к склону и наблюдая за деревней. Постепенно лес становился понятен. Днём Василий вернулся к месту своей стоянки и обнаружил шалаш полностью разрушенным, будто кто-то большой завалился прямо на него. Неподалёку он заметил медвежьи лапы, торчащие из снега. Должно быть охотники загнали зверя ради шкуры, а мясо оставили до поры до времени. Василий выстроил новый шалаш чуть поодаль и стал наблюдать. Через два часа за потрескиванием древесной коры в костре Василий услышал щелчок затвора. Он успел подхватить винтовку и рюкзак с пожитками до того, как началась пальба. Перестреливались двое слева и сзади от него, а он сам по случайности оказался на линии огня. В разборках местных Василий не хотел принимать участие и сбежал, скатившись в заснеженный овраг. Бежал он пока не начало темнеть, путал следы, прятался за стволами деревьев и в рытвинах, присыпанных снегом. Выстрелы не удалялись и не стихали. То ли сами стрелки перемещались вместе с ним, то ли это уже за ним вели погоню. Остановился Василий около вывернутого дерева. Из зияющей норы под ним выходил пар, а вокруг читались следы медведя. Должно быть шатун вышел из берлоги, оставив медвежат или партнёра досыпать. Единственное место, откуда есть шанс выйти живым в зимнем лесу, когда на хвосте погоня — берлога спящего медведя. Василий нырнул в под корни дерева, едва не зацепившись винтовкой. В берлоге было тепло и душно. Мороз сделался не таким кусачим, запыхавшийся Василий восстанавливал дыхание. Ощупью он двинулся вперёд и остановился только наткнувшись на косматый медвежий бок. Меховое тело спокойно вздымалось, не заметив незваного гостя. Василий выдохнул и стянул башлык. Переночевать он мог и в берлоге. Вдох. Выдох. Душный запах медвежьей шерсти переставал казаться таким резким. Вдох. Выдох. Василий пригрелся, привалился к сырой стене берлоги и задремал. Когда Василий проснулся, было уже утро. Белый снег у входа в берлогу, насколько это было видно самому Василию, искрился на солнце. Русский снайпер потянулся, доставая ногами до стенки медвежьего логова и дёрнулся, когда рядом заворчало. Хозяин леса почуял неладное и теперь просыпался. Меховой бок заходил рядом с Василием, а тот, не дожидаясь, пока медведь выйдет из спячки окончательно, рванулся к выходу. Он вылез из берлоги запыхавшийся и простоволосый, подхватив шапку и винтовку Василий бросился бежать через лес, ломая кусты, спотыкаясь об пеньки деревьев укрытые снежными колпаками. Добежав до кромки леса и не усмотрев за собой погоню, Василий смог наконец выдохнуть. Перед ним открывался вид с пригорка. Василий оглянулся на морозную чащу ещё раз и заскользил вниз по склону. Путь его лежал к людям — пора была возвращаться в мир. Огату подлечили. Пристрелявшись с левой руки он теперь смело выходил в лес на охоту и мог пропадать на несколько дней. Хиджиката не возражал. Лишний рот ему в штабе был не нужен, а дождаться каких-то действий от девчонки хотелось всем, так что зима проходила лениво. Планы строились, но до воплощения было ещё далеко. — Надолго? — Хиджиката поглядывал на то, как Огата собирался на охоту. — Как получится. — Бери, не стесняйся. — Хиджиката указал ему на табакерку. Огата отрицательно покачал головой. — Бери, говорю. Пригодится. Огата вышел на следующий день ещё до рассвета. Ночью подморозило и снег хрустко ломался под его ногами. Над рекой клубился пар и дышалось тяжелее. Огата прошёлся вдоль реки. Осенью он стрелял здесь птиц на пробу, чтобы восстановить навыки. Сколько же патронов были слиты в молоко. Слегка покусанный Огата сидел на дереве и считал патроны. В магазине оставались три. По карманам было распихано ещё шесть. Волков под деревом было двенадцать. Под деревом лежала сумка с патронами, но спуститься сейчас не было никакой возможности. Кто ж знал, что олень, на которого позарился Огата, принадлежал этим волкам? Логичным было бы развести огонь на дереве и отпугнуть стаю, вот только кресало осталось внизу, а тереть друг об друга веточки вряд ли помогло бы. Спасение пришло неожиданно. Из-под еловых лап на пригорке выскочил огромный белый волк с птицей в зубах. Стая обернулась на пришельца и через мгновение ринулась к нему. — Должно быть, вожак — думал Огата некрасиво сползая по стволу дерева. Скулеж волков был ещё слышен, и едва коснувшись земли Огата бросился бежать. По пути он вспомнил про табак в нагрудном кармане и рассыпал себе под ноги. Если волки и пойдут по следу, чужеродный запах их ненадолго задержит. Винтовка била по лопаткам, подгоняя вперёд, ноги будто сами перепрыгивали поваленные деревья. Огата перескочил через мелкий лесной ручей в овраге даже не намочив сапог, но стоило ему взлететь на вершину, как снег под ногами провалился. Огата оступился и всем весом провалился под снег. Шансов, чтобы медведь не проснулся не было. Огата выскочил из-под снега, наугад прицеливаясь в шерстяное месиво перед собой. Медведь вылез из-под поваленного дерева и заревел. Это ж надо было так повезти: пошёл на охоту, а вместо этого выпустил нового медведя-шатуна на весь лес. — Огата выстрелил. Пуля вошла в холку, это медведя только раззадорило: одним ударом лапы он изорвал Огате плащ. На крепежном ремне винтовки остались глубокие следы когтей. Огата пропустил медведя вперёд и бросился наутёк. Если бурый и не успел проснуться до конца, то так сходу догнать его он не сможет. Как же Огата ошибался. Медведь гнал его через кусты. Краем глаза Огата заметил охотничью времянку и двинулся к ней через глубокий снег. Медведь обрушился на шалашик всем весом, разбрасывая ветки. Огата поднырнул под живот зверя, выскочил со спины и выстрелил во второй раз. Огромная туша приняла пулю в затылок и осела на месте. Огата снял с него шкуру. Идея продать её не казалась глупой. След от пули в холке был незаметен, задело только по касательной, пуля в затылке товарного вида не портила. Не успевший похудеть в спячке косолапый при жизни обладал густым бурым мехом, и Огата, уже после смерти животного не побрезговал этим воспользоваться. Если походы с Асирпой его чему и научили — так это использовать окружающую его действительность себе на благо, даже если действительность была враждебна. Со снятием шкуры и перетаскиванием туши обратно к берлоге Огата провозился почти до вечера. Только закончив выделывать шкуру Огата почувствовал, как за этот день умаялся. Возвращаться в хижину Хиджикаты не хотелось. Если он притащит медведя как добычу, со старика станется выставить его за дверь или заставить разделывать его голыми руками, такой уж у старого самурая юмор. Нагакура — тот до сих пор припоминает Огате огромного лебедя, что он подстрелил после возвращения. Огата решил провести в лесу ещё несколько дней, а пока, остаться ночевать прямо в покинутой медведем берлоге. Всё равно туда никто из людей не сунется, а зверьё распугано выстрелами и суетой. До темноты выстроить времянку у Огаты не хватило бы сил, а вот натаскать веток и мягких еловых лап в пустую берлогу особого труда не составило. Завернувшись в шкуру медведя поплотнее, Огата погрузился в сон. Сквозь дрёму ему мерещились звуки выстрелов и чьи-то шаги по замерзшему снегу, но укутавшись по самую макушку Огата отгородился от внешнего мира в приятном забытьи. Проснулся он от духоты, будто воздуха под снегом и землей перестало хватать ему одному. Рядом шевелилось что-то живое и теплое: никак кабан или другой медведь помельче облюбовал чужое логово. Огата спросонок хотел отпугнуть зверя криком, но голосовые связки после беготни на морозе отказывались подчиняться, выдавая глухое сипение. Под боком дёрнулось, засопело и выскочило из берлоги. Всё ещё кутаясь в медвежью шкуру, Огата высунулся из берлоги заспанный и лохматый. Он осмотрелся по сторонам и не заметив чужого присутствия сладко зевнул. Надо было сходить в деревню и продать шкуру, а потом настрелять дичи помельче. Зима предстояла долгая, жизнь продолжалась.