О мире и скрипучем троне

Серпенверда — бесконечное море оттенков зеленого. Изумрудные штандарты Миланидов видны издалека и даже слишком заметны в пустыне. Змеи извиваются под солнечными лучами. Шипят, словно живые, когда ветер треплет дорогую ткань. Зеленый плющ, неизвестно каким образом выживающий в засушливых песках Магры, оплетает стены замка. Разрастается, тянется все выше, словно боится погибнуть в бездействии. Пока он красиво вьется, служа украшением — ему позволят существовать. Человеческая стража герцога в темно-зеленых гербовых накидках в этом плане мало чем отличается от плюща. Разве что задачи у нее немного иные. Основная: покорно кивать, когда противник их хозяина проходит внутрь под руку с его дочерью. Потому что здесь, на юге, люди разучились задавать вопросы аркнам. А вторженец прибыл в гости не для того, чтобы напоминать им об этом праве. Октавия изумрудная. Драгоценная. Хрупкая, словно статуэтка. Ее бы запрятать в сокровищницу и оберегать от ветров, дождей, пыли и грязи. Изучать тонкую работу неизвестного мастера. Так нет же — резво бежит по серо-зеленым коврам меж нефритовых колонн. Смеется. Завлекает все глубже в зелёную бездну. В змеиный клубок. Посреди нахлынувшей зелени Гай — неуместное сине-серебряное пятно. Ему, Темпесту, дракону, не место в гнезде змей. Как Октавии было не место в Этерне. Однако, она справилась. Справится и он. Потому что она попросила так, как прежде, дерзко и властно, приказывал он. Потому что с некоторых пор ей запрещено покидать замок, а жажда общения сильна как никогда. Потому что она вскользь, чешуей по ладони, упомянула Дория Оттона, как еще одного достойного претендента. Хитрая, ядовитая, дурманящая разум змея. Оттона в замке не было и в помине. Как и герцога. Как хоть кого-нибудь, кроме них. Двери тронного зала распахиваются с необычайной легкостью по одному лишь мановению девичьей руки. Октавия затягивает Гая внутрь. Улыбается и нетерпеливо впивается в его губы жарким поцелуем. Гай понимает, но лишь отчасти. Времени у них крайне мало, он едва нашел свободный день для визита. Но вот место... Недовольные взгляды предков его противника и его любовницы прожигают спину. — Подожди... Октавия... — он едва отнимает от себя ее руки, уже жадно обвившие шею. Отступает на шаг, как бы самому не было обидно терять ее тепло. — Постой... Не так... Октавия лукаво щурится. Не опуская глаз, приседает в изящном реверансе. — И чего же хочет господин наместник от своей верной подданной? Гай хочет понять, что же задумала Октавия на этот раз. Как на ней могла сказаться неприятная история с культом Ла-Тари? Что Эль Бранте мог от него утаить? Беседа кажется куда более уместной альтернативой бездумной страсти. — Мы толком не говорили после того, как тебя спасли. Октавия обиженно надувает губы и оглаживает брошь на его воротнике. Ей неприятно слышать о той ночи. Но что-то — то ли налившиеся синевой щеки, то ли легкая полуулыбка, мелькнувшая следом — намекает на довольное смущение. Гай берет ее тонкие запястья в свои ладони. Изумрудные браслеты царапают кожу. Ему все равно. Все, кроме нее. Он хочет, чтобы она это понимала. — Ты удивляешь меня, Гай Темпест, — она разворачивается. Не глядя на изучающие их портреты, подходит к трону своего отца. С едва заметным удовольствием бросает через плечо шепоток: — Приятно. Проведя длинными, тонкими пальцами по подлокотнику, Октавия опускается на трон. Гай невольно замечает, насколько этой женщине подходит власть ее предков. Совсем не так, как иссохшему ужу Тарквинию. Ужасно хочется подойти ближе. Припасть к нежным рукам губами. Октавия останавливает Гая на полушаге. В ее взгляде и словах теперь лишь ядовитая насмешка. — Даже человек, вынесший меня, едва живую, из ритуального зала, был менее участлив. Сомневаюсь, что я вовсе волную его теперь. Но ты... Дочь твоего врага опозорилась на всю провинцию. Твою провинцию. Тебе положено злорадствовать и брать сломанную игрушку. А ты справляешься о моем самочувствии. Не очаровательно ли? Не замечая ее возражений, Гай подлетает к трону. Вблизи тот не такой величественный. Старый, рассохшийся. Скрипит от того, как Октавия испуганно дергается. Но разве Гай может ей навредить? Хоть как-то обидеть больше, чем за первые годы их связи? Чем ей уже навредил собственный отец и его придворные? — Ты не игрушка для меня, Октавия, — шепчет Гай, целуя ее колени сквозь малахитовую ткань. — И не дочь врага. Ты достойная женщина, которая запуталась и утратила смысл в жизни. Как же возможно сохранить его в этой пустыне? В этом дряхлом, пустом, устаревшем мире? Единственное, в чем я с тобой не согласен, так это в бегстве. Ты ведь пыталась сбежать отсюда, Октавия. Сбежать от Империи, от отца, от выпавшей тебе доли. Я же предлагаю изменить все это. Создать нечто лучшее. Более подобающее нам. Если хочешь, я буду с тобой. Здесь и сейчас. На этом самом троне. Только расскажи мне, какими изменениями тебя соблазнили Ла-Тари. Черные глаза Октавии смотрят со смесью непонимания, благодарности и восторга. Она вновь податливая. Вновь тянет к Гаю руки. Усаживает на трон. Сама садится сверху, откинув назад черные локоны в хризалитовых цепочках. Совершенная. Завораживающая. Пальцы ловко расправляются с его одеждами, пробираются под рубашку. Брошь со звоном падает на пол, открывая для поцелуев Октавии шею и ключицы. Гай сжимает подлокотники. Трон вновь скрипит. — Понимаешь, мой любимый. Весь наш мир похож на этот трон. Ты прав, когда говоришь, что он устарел. Его пора выбросить. Оставить в прошлом, — глухо смеется Октавия, оставляя засос на груди Гая. Зарывается правой ладонью в волосы на загривке, пытаясь притянуть к себе. Миниатюрная, прекрасная змейка. Он ловит каждое движение и слово. — Не я потеряла смысл в жизни. Это жизнь потеряла его. Мы удерживаем старые порядки. Старую Империю. Старый свет. Игнорируем простую истину о том, что он давно трещит под нами. Пора что-то менять, Гай. Я... Октавия охает и блаженно улыбается, когда его рука проникает под платье и белье, оглаживая. Кратко, пылко целует Гая в губы, подаваясь навстречу ласкам. — Вы зашли на территорию реформ, госпожа Миланид, — заинтересованно шепчет Гай ей на ухо. — Продолжай... — Представь, что весь мир, не более чем сон. Что мы спим от рождения до смерти. В то время как могли бы бодрствовать. Создавать нечто лучшее, куда более осмысленное. Быть свободными. Это мне показали Ла-Тари. Свободу мысли и чувства. Вседозволенность идеи. Они просили так мало взамен. Лишь жизнь, которой я не дорожила. Гай надавливает, проникает чуть глубже, вновь увлекает в поцелуй. Его наивная, доверчивая змейка. Она даже не представляла, какую ошибку совершает, доверяясь древним народам. Какое счастье, что один человек оказался достаточно близок к ней. Эль Бранте сразу понял подвох. Наверняка, почти так же, как он сейчас. Просто однажды среди красивых ритуалов, смешения золота и зелени, брызнули алые капли. Человек не стал ждать, пока они окрасятся в голубой. — Твоя жизнь бесценна, Октавия. И я готов предложить альтернативу, — ее движения ускоряются, но глаза глядят сосредоточено, с пылающим в черноте интересом. Гай ждал возможности предложить ей уже очень давно. Почти столько же, сколько правит Магрой. Но случай не выпадал, а реакцию Октавии невозможно предугадать. Сейчас он точно знает — не испугается. Не оттолкнет. Хотя бы выслушает, как сам он когда-то выслушал Корнелия. — Помоги мне уничтожить Империю. Октавия замирает, сжав в себе его пальцы. Впивается ногтями в оголенные плечи. — Что? — Разумеется, не до конца. Лишь то, что подобно этому трону, давно пора отправить в огонь. Если мы оставим все, как есть, нам не избежать коллапса. Либо интриги, либо войны, либо толпа разгневанных простолюдинов однажды разорвет нас на части. Сейчас любая политика — не более чем пустая трата времени. Мы оттягиваем неизбежное. Необходимо разрушить Империю так, чтобы потом ее можно было восстановить. Лучше. Свободнее. Живее. Что скажешь о таком смысле? Протяжно выдохнув, Октавия расслабляется. Чуть привстает и убирает руку Гая. Позволяет обнять себя за талию, не заботясь о следах на платье. Прижимается так крепко, как только позволяет трон. — Ты болен, Гай... — ее искусанные губы жалят его щеку. — Но у нас может получиться.

***

В Серпенверде определенно необходимо больше синего. Гай хочет, чтобы река вновь наполнилась водой. Прозрачной, чистой. Можно приказать привезти ледник из Фионы. Но это будет временным решением, и Корнелий почти наверняка похоронит его в письмах. А значит, Гай будет чаще видеть Эль Бранте. Так что река подождет. Под стенами замка можно посадить неприхотливые синие цветы. Вряд ли Тарквиний заметит это изменение. Стены стоит украсить полотнами и гобеленами с сюжетом о приморских городах и северных горах. Октавии синий будет только к лицу. Гай думает об этом, лежа у нее на коленях и наблюдая за тем, как румянец постепенно сходит со щек. Едва заметная синева, оттенком в штандарт его дома. Припухшие губы пылают синевой посреди зелени. Хризалит и изумруды выбились из растрепавшихся волос. Платье сползло на плечи. Такая Октавия в сто крат прекраснее. Живее. Она улыбается и рассказывает ему о заговоре отца. Предлагает, как можно обернуть его им на пользу. Гай кивает и наслаждается моментом. Разломанный трон наконец перестал скрипеть.