***
Со дня позорного бегства из торгового центра Феликс терзался из-за своих мыслей, на счастье не произнесенных вслух и действий, которые вовремя не претворил в жизнь. Нерешительность всегда была его главной, огромнейшей слабостью, но никогда прежде она не ощущалась столь критично. Он спокойно относился к тому, что в учебе были на голову превосходящие его сверстники, даже если часть из них выезжала не на знаниях, а на лести учителям, принимал свою внешность, никогда не считая себя особенно красивым и не спорил с родителями, даже если их мнение противоречило его собственному. Он искренне поддерживал Хенджина, найдя в нем родственную душу, и охотно был его тенью, робкой фрейлиной при яркой и себялюбивой принцессе. Забавно, как эта аналогия была очевидна: Минхо извечно поддразнивал Хенджина, называя «принцессой». Не только из-за характера, но и из-за внешности, ведь принцессы… прекрасны. Феликсу не тягаться с ним. Он отлично понимал это, и все же задавался вопросом, способен ли он светить в одиночестве, сам по себе? Так, чтобы Минхо увидел его, разглядел даже рядом с таким, как Хенджин. А может, его надежды пусты и несбыточны. Факт номер раз: гораздо больше Минхо заинтересован в Хенджине, нежели в нем. Они лучше знают друг друга, чаще и активнее общаются, проводя, как оказалось, вместе время, и, вероятно, будут становиться еще ближе. Факт номер два: у Феликса нет абсолютно никаких прав на Минхо. Вообще. Зерó. Ни единого права. Соответственно, он не смеет посягать на человека, чувства к которому из заячьей робости не раскрыл даже лучшему другу и теперь трусливо ненавидит его за свой упущенный шанс. Ах, точно – со всеми последними событиями Феликс вдруг обнаружил, что, на самом деле, он неважный друг. Лучше даже будет сказать – отвратительный. Факт номер три. От того, что он думал о Хенджине в порывах мелочной ревности ему становилось не просто гадко – опустошающе противно. Не сделав ничего плохого, тот стал мишенью зависти, разрушительной в своей отчаянности. И что хуже всего, он даже не догадывался об этом, обращаясь с Феликсом все столь же по-дружески тепло. Определенно, он не заслуживал подобной подлости в свой адрес. Феликс не помнил, когда именно влюбился в Минхо. В их первую встречу он ужасно нервничал из-за результатов теста, в котором, как ему казалось, он порядочно накосячил: готовясь к нему, он не спал чуть ли не всю ночь, проваливаясь в периодическую дрему, и в школе, изрядно помятый и взъерошенный, выглядел весьма бледно. Работу он написал на автомате и, как оказалось впоследствии, очень хорошо, но едва ли сразу после сдачи ему был известен результат, а потому стресс сменился на притупленную апатию, каковая обычно бывает после вынужденного бодрствования. Вместо линз в тот день на нем были очки, и именно их отметил Минхо. Феликс прежде видел его несколько раз, наслышанный об одном из популярных парней в старшей школе, но не знал, что они с Хенджином знакомы. «Милые очки», сказал он, улыбаясь, «Ты похож на растрепанного цыпленка». «Хен, не смущай его», со смехом отозвался Хенджин. «Ликси, что за бардак на голове? Иди-ка сюда». Феликс, невольно стушевавшись перед новым знакомым, покорно сел рядом с Хенджином, который, достав из рюкзака компактную расческу, принялся расчесывать друга. Минхо изучающе рассматривал Феликса с еще несколько секунд, продолжая их с Хенджином обсуждение вышедшего не так давно в прокат блокбастера, после чего перевел внимание на собеседника. Он держался так непринужденно и круто, что Феликс невольно залюбовался им, подумав, что, казавшийся издалека пугающим и неприступным, на деле он был куда более открытым и дружелюбным. Так он познакомился с Минхо, который, с той поры, встречая Феликса в школьных коридорах, поднимал руку в приветственном жесте. Феликс робко отвечал ему тем же, польщенный толикой внимания, но не мог говорить с ним столь же свободно, как это делал Хенджин. Переживая о том, будет ли Минхо хоть сколь-нибудь интересно с ним, он, заранее уверенный в обреченности кампании, не предпринимал решительных шагов, довольствуясь общением внутри их с Хенджином треугольника. В компании с более общительным и экстравертным другом он мог ощутить себя куда смелее, и со временем даже научился преодолевать порыв опускать глаза в пол всякий раз, когда Минхо обращался к нему, что, несомненно, было хотя и малым, но все же успехом. Однако все его шаги на пути к сближению были столь мизерны, что моментально сметались уверенностью Хенджина. Все внимание Минхо было обращено на него, и с некоторых пор, как успел заметить наблюдательный Феликс, оно обрело особенно откровенные черты: это выражалось в тактильности, двусмысленных репликах, граничащих с флиртом, долгих взглядах и в искрившей, едва уловимой химии. Еще немного – и их дружба грозила перерасти в нечто более тесное, чего Феликс боялся и надеялся избежать. Вселенная, вероятно, услышала его мольбы, и Хенджин начал встречаться с мужчиной вдвое старше, тем самым оттягивая это мгновение на неопределенный срок. Феликс был несказанно рад возможности все так же держаться рядом с пока еще свободным Минхо, пускай и без единого чаяния на нечто больше, чем простое приятельство. Однако в его пылком желании ничего не говорилось о том, что увлечение Минхо Хенджином тотчас рассеется. Воистину, формулируя мысль, делай это как можно точнее. Это было очевидно – то, что Минхо нравился Хенджин. Феликс не пребывал в заблуждении относительно этого, стараясь не принимать дружеское внимание старшего в свой адрес за проявление иного рода чувств. Минхо делал Хенджину не дружеские комплименты, обводя взглядом его бедра, отнюдь не в дружеском ключе, несмотря на подачу, шлепал его, и, разумеется, абсолютно не по-дружески давал ему намеки, вуалируя их под откровенный, а потому словно бы несерьезный, флирт. Хенджин кокетничал в ответ, но – Феликс был готов поклясться – не видел в том ничего зазорного, мол, у хена такая манера поведения, а он только подыгрывает, ведь друзья так часто делают. Иногда Феликсу хотелось огреть Хенджина чем-то тяжелым по пустой головушке. Он также уверен и в том, что возрастной мезальянс между Хенджином и его избранником совсем скоро станет невыносимо огромным, и их отношения подойдут к логическому завершению. Май и декабрь ¹ слишком далеки друг от друга, как только может быть далека цветущая звонкая весна с ее трепетом первой любви от студеной и нелюдимой зимы. Тогда Минхо и Хенджин неизбежно сойдутся, иначе и быть не могло. Если же Феликс попробует воспользоваться ситуацией и, набравшись смелости, признается в своих чувствах раньше того, как это произойдет, то, он уверен, сделает все только хуже. От него отдалится не только Минхо, но и, вероятно, Хенджин. Кого бы он выбрал между лучшим другом на одной чаше весов и потенциальным парнем на другой? Смог ли Хенджин, узнав, что Феликсу нравится Минхо, отказаться от него, не препятствуя возможности их отношений? Феликс ни о чем не знал наверняка, и все же сомневался, стоит ли действовать. Минхо, скорее всего, откажет, мягко или не очень, не рассматривая Феликса больше, чем приятеля, а Хенджин… Они станут куда меньше общаться, если продолжат контактировать вообще, и тогда Феликс останется ни с чем. Эта призрачная перспектива пугала его, потому что, как бы он ни был влюблен, потерять близкого человека, принимавшего его, по-своему любящего, поддерживавшего в самые трудные минуты, ему казалось невосполнимым. Лучшим решением будет как можно скорее выбросить из головы все мысли о Минхо, чтобы не испытывать болезненный укол в груди всякий раз, когда он представлял их с Хенджином вместе. Ему даже немного удается: наступив себе на горло, он слушает, как эти двое обмениваются беззлобными колкостями, под которыми искусно маскируется нереализованное взаимное влечение, и даже периодически вставляет свои реплики, поддерживая настроение разговора. Минхо смеется, а Хенджин, не заручившись поддержкой своей стороны, картинно дуется. Феликса забавляет, как легко у него выходит делать вид, будто все в порядке, и это уж точно не у него здесь разбитое сердце – ведь если научиться хорошо притворяться, можно и самому начать в это верить.***
Теплое, уже совсем по-летнему золотистое солнце яркими лучами пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, оставляя на бежеватых стенах причудливые размытые блики. Хенджин бы даже мог сравнить их с воздушно-легкими работами импрессионистов и найти это волею природы созданное светополотно по-своему чарующим, если бы ему не приходилось бессмысленно водить по нему взглядом вот уже около получаса под едва слышимый аккомпанемент какого-то развлекательного шоу по тв. В эту субботу Чанбин предложил встретиться не в пример рано, сославшись на неотложные вечерние дела и бытовые хлопоты. Хенджин не стал задавать лишних вопросов, не уверенный в их уместности, да и на вторую половину дня у него были свои планы. По заведенному уже порядку, сперва они отправились перекусить (сегодня это был ресторан итальянской кухни), а затем поехали в лав-отель, обязательный пункт их субботних встреч. И вот теперь Хенджин, закутавшийся в одеяло, но полностью обнаженный под ним, лежал на огромной мягкой кровати, и отчего-то мысли его были отнюдь не расслабленны и легки, как обычно бывает после занятий любовью. Еще совсем недавно он стонал под Чанбином, втрахиваемый в эту самую постель, и все было просто прекрасно. Мужчина двигался в нем быстро и резко, наполняя тело тягучим наслаждением и изливаясь внутрь со сдавленным рычанием чуть раньше, чем того бы хотел младший. – П-пожалуйста… Еще… – хнычет Хенджин, чувствуя, что до собственного оргазма ему не хватает буквально пары столь желанных движений. Чуть приподняв бедра и качнув ими, он дает Чанбину понять, что хочет прикосновений, невесомых или интенсивных, не столь важно. Любых. Однако Чанбин, взглянув на партнера и тут же поспешно отведя глаза, не предпринимает ровным счетом ничего, намеренно упуская намек. Хенджин не находит в себе сил сказать что-либо, отчаянно желая довершить начатое, и, охватывая рукой до болезненного возбужденный член, несколькими движениями доводит себя до пика. Но несмотря на удовлетворение физическое, моральное за ним не наступает, и вместо прилива неги и спокойствия, Хенджин чувствует себя премерзко. Он привык иногда довольствоваться собственной рукой, когда спал с Чанбином, но никогда прежде тот не пренебрегал им так открыто, словно Хенджин, его детка, его малыш, как старший называл его, запросил чего-то сверх нормы, чего-то грязного в отталкивающем смысле. Размышления эти, мрачные и удручающие, не спешили уходить из его головы, и Хенджин только сильнее закутывался в одеяло, будто оно было способно защитить его от душевной смуты. Хотелось залезть в душ и смыть с себя это липкое ощущение. Хенджин не мог отделаться от приносящих моральный дискомфорт мыслей. Решиться на диалог, преподносимый взрослыми как универсальную панацею он также был не в силах, в принципе сомневаясь, что Чанбин вообще воспримет это как проблему. Вполне вероятно, что это как раз-таки проблема исключительно Хенджина, решившего, что вправе просить чего-то в постели, да еще и практически ультимативно. Хороший секс, как он полагал, это не только обоюдное согласие, но и искреннее стремление доставить любовнику удовольствие, не требуя ничего взамен. В таком случае его притязания и детские обиды выглядят, по меньшей мере, эгоистично. И все же, невзирая на все мысленно приведенные железные доводы, Хенджин не мог отбросить ноющую боль, иррациональную, невысказанную обиду, хотя и старался всеми силами заглушить ее. Ему хотелось поделиться своими переживаниями с Чанбином, сказать о том, что его беспокоит, спросить, любит ли он его, но он не представлял, как облечь мучившие его мысли в слова, не посеяв неловкости и посему предпочел смолчать, списав все волнения на собственную мнительность и излишнюю драматичность. Он еще некоторое время украдкой смотрит на Чанбина, сосредоточенно просматривавшего какие-то договоры (бумажная работа не оставляла его даже на выходных), и, не в состоянии больше выдерживать тишины, осторожно касается его плеча. – Ты все еще занят, да? – осторожно спрашивает Хенджин. Чанбин отрывается от бумаг и снисходительно улыбается, глядя на младшего: – Немного. Работаю, чтобы покупать своему котенку то, что он захочет, – с этими словами он легонько ткнул пальцем собеседника в кончик носа, на что тот, играясь, мяукнул, поддерживая образ. – А что? – Я просто подумал… – Хенджин подобрался ближе, поняв, что инцидент исчерпан и все вернулось на круги своя. – У меня появилась идея, как мы могли бы провести следующие выходные. Недавно открылось одно классное арт-кафе, и я бы хотел туда сходить. И еще выставка стрит-арта на Хондэ! Или музей современного искусства… По мере перечисления мест и предстоящих событий, о которых любезно поведал ему Минхо, Хенджин немало воодушевлялся, живо представляя, как было бы интересно посетить то или иное место. Чанбин же, кажется, вовсе не спешил разделять его восторг. – Хм, малыш… – задумчиво протянул он, явно не прельстившись ни одной из идей. – Это все, конечно, замечательно, но несколько не по моей части. – Ладно тебе! Будет здорово, я уверен! Я, конечно, не знаю, что именно там будет, но ведь это все равно впечатления, и что-то нам точно да понравится… – Я не об этом, – прерывает его Чанбин, наверное, чуть более резко, чем стоило бы. – Мне это не интересно. Ни искусство, ни, тем более, современное. Хенджин замолчал и замер, словно облитый ведром ледяной воды. Понять его было несложно – мало кому будет приятно такое вопиющее пренебрежение твоими интересами. Он ощутил себя волной, что тщетно билась о крепкие и холодные отвесные скалы. – Слушай, я несколько вырос из этого, – Чанбин напряженно вздохнул, подбирая правильные слова. – К тому же, молодежь, обретающаяся в таких местах, легкомысленна и глупа. Все эти арт-пространства – выдумка претенциозных бездельников, ты не находишь? И все сплошь изукрашены татуировками, сережками на лице. Вот все их искусство. Он чуть усмехнулся, надеясь, что младший разделит его мнение, но тот лишь нахмурил брови, восприняв подобную характеристику на свой счет. – Не стоит чесать всех под одну гребенку, – на этот раз в голосе Хенджина сквозило едва прикрытое возмущение. – Среди этой молодежи тоже есть очень умные и интересные люди. Разве не круто выражать себя с помощью творчества, иметь собственный стиль? И татуировки, между прочим, это совсем не плохо. Говоря об этом он невольно вспомнил о Минхо и его игриво выглядывающей из-под края джинсов змее. – Только не говори мне, что считаешь это красивым. – А почему нет? Это очень… сексуально. Я бы тоже хотел себе что-нибудь. – Еще чего не хватало, – безапелляционно отрезал Чанбин. – Даже не думай. Твое тело слишком красивое для такой ерунды. Его голос полнился презрением, и Хенджин, вновь собиравшийся возразить, замолк, понимая, что все приведенные им аргументы будут восприняты в штыки. «Буду я тебя спрашивать!», горячо подумал он и, насупившись, вновь с головой завернулся в одеяло, вернувшись к поверхностному просмотру безынтересного шоу. «И можно подумать», пришло ему на уязвленный ум чуть позже, «мое тело настолько красиво, что ты даже не хочешь касаться меня между ног». Это был не единственный случай, когда Хенджин сталкивался с подобным непониманием со стороны Чанбина. Он не раз пытался завести разговор о том, что ему нравится, о фильмах, музыке, различных трендах и веяниях, на что тот реагировал довольно безразлично. Очевидно, он не понимал и не разделял его взгляды, и хотя это ощущалось с некоторой болезненностью, Хенджин не настаивал. Возможно, он излишне переживал, и в том, что Чанбин не откликался на его вкусы, не было ничего такого. Он не обязан был интересоваться тем же, в конце концов, он взрослый мужчина, а не подросток. Есть тысячи пар, в которых у партнеров разные стремления и увлечения, и это совсем не критично. И Чанбин был неправ. Тату – это сексуально. Хенджин считал татуировку Минхо очень сексуальной. Она делала его еще горячее. – Ладно, извини, что так отреагировал, – Чанбин решился пойти на компромисс, видя, что его ребенок дуется на него. – Просто я и правда считаю это ребячеством и не хочу, чтобы ты проводил время в подобных компаниях. Ты ведь у меня хороший мальчик, верно? Он слегка приобнимает Хенджина и целует в обнаженное плечо, с удовлетворением замечая, что тот послушно кивает на его вопрос. – Вот и молодец. А в следующие выходные я свожу тебя в один из моих любимейших ресторанов. Он находится в Сеульской башне, на самом верху, и там подают шикарных устриц. Согласись, твои ровесники навряд ли знают в этом толк и смогут потянуть финансово. Он вернулся к своим делам, а Хенджин едва слышно вздохнул. Пару недель назад он был бы в восторге, услышав такое предложение, но сейчас оно его не особенно порадовало. Безусловно, фешенебельные рестораны – это отличный вариант времяпровождения, и все же Чанбин и слушать не хотел его предложения, не захотев пойти на малейшую уступку, и это немало расстраивало. Хенджин ведь не прыжки с парашютом предлагал. Повисшую тишину прервал телефонный звонок. Продолжив сверять один отчет с другим, Чанбин зажал телефон плечом, отвечая. Хенджин, придерживаясь приличий, конечно же, сделал вид, что увлечен телепередачей, однако телефоны устроены таким образом, что буквально вынуждают вмешиваться в личную жизнь, транслируя голос говорящего так громко, что не услышать его, находясь рядом, просто невозможно. Звонили Чанбину, разумеется, с работы. Невольно улавливая реплики по ту сторону трубки, Хенджин оказался посвящен в абсолютно непонятные ему детали каких-то переговоров, сделок и прочего, что едва ли представляло для него интерес (ибо он попросту их не понимал). Однако когда незнакомый собеседник сменил тему, он навострил уши. «… Надеюсь, ты не забыл про завтрашний прием», дружелюбно напомнил некто господин Ким и, рассмеявшись, добавил: «Разумеется, можешь приходить не один. Посмотрю, кто хоть украл твое сердце!». – Боюсь, это слишком конфиденциальная информация, сонбэнним, – ответил Чанбин официально-вежливо. – Понял. До завтра. – С работы звонили? – как бы невзначай поинтересовался Хенджин, когда Чанбин сбросил звонок. – Именно, – подтвердил его «догадку» мужчина. – Не думаю, что тебе будет интересно. Он не продолжил, очевидно, не намереваясь сообщать о приглашении. Его коллега ясно дал понять, что тот может прийти со своей половинкой, но Чанбин даже не посчитал нужным сообщить этой самой половинке о мероприятии. Впрочем, наивно было бы полагать, что человек, занимающий высокопоставленную должность в престижной компании явится на официальное мероприятие с каким-то мальчишкой в качестве своего «+1». Это вызовет ненужные пересуды, а вкупе с тем, что Чанбин до сих пор не женат в свои солидные года, и вовсе предстанет в весьма странном свете. Будь Хенджин девушкой, все представлялось бы куда проще: появиться под руку с миловидной спутницей, пусть и младше на добрую четверть века, было, можно сказать, делом чести для любого солидного мужчины при деньгах. Вот и выходит, что Хенджина можно трахать, но не являть миру как своего полноправного партнера. Нечего было ожидать чего-то иного. Хенджина вновь охватывает удушливая горечь. Пренебрегая всевозможными доводами и увещеваниями, он ощущает, как тяжело становится на душе: скопившись болезненным комом, обида давила, словно сподвигая высказаться, открыть израненное сердце. Но слова не идут из его рта, запертые на замок неуверенностью в собственных правах и подсознательной боязнью размолвки. Ему всегда было сложно бороться с подступавшими эмоциями, которые он предпочитал проговаривать, а не топтать на корню кому-то в угоду. «Нужно просто забить», безрадостно думает он, «Забить и принять положение дел». Он не уверен, получится ли, потому что его случай – явно не временная трудность. Самоубеждение все хуже оказывало свое блаженное воздействие. Он чувствовал, что в этих отношениях ему больно, а так быть не должно. Он так не хотел. Возможно, сегодня просто не его день, иначе и объяснить нельзя всю испытанную череду негативных эмоций. Оставалось только надеяться, что вечер, который он планировал провести с Минхо, принесет куда больше приятных впечатлений, и он сможет отвлечься.***
И действительно, чем скорее шло время, тем больше Хенджин отпускал утренний инцидент. Уже дома, когда Чанбин подвез его, он, в попытке занять свои мысли более насущным, решил переодеться во что-то попроще и поудобнее. Не слишком долго думая, он надевает самую простую сиреневую толстовку, приобретенную не так давно в торговом центре. В конце концов, это всего-навсего вписка, а не поход в дорогой ресторан, куда до́лжно одеваться, по меньшей мере, солидно уже хотя бы для собственного спокойствия. Минхо все равно находит его привлекательным и сообщает об этом, когда вечером приезжает за ним на своем байке: – Здорово выглядишь. Хенджин очаровательно улыбнулся, принимая комплимент. Усаживаясь на положенное ему пассажирское место позади Минхо, он обнимает своего водителя со спины, хотя мог бы просто устроить руки на его талии. – Куда прикажете, мисс? – не удержавшись, Минхо с усмешкой цитирует фразу из всем известной мелодрамы. – К звездам? – Эй, это должен был ответить я! – рассмеялся Хенджин; конечно же, он уловил отсылку. Еще бы ему не понять, учитывая пролитые литры слез за все многочисленные пересмотры «Титаника». Путь был несколько ближе, чем предлагалось, хотя и не самый короткий. Среди звезд они были бы одни в холодной пустоте небосвода, но их ждала компания, и судя по тому, что Хенджин успел услышать, приехали они еще не самыми последними. – Какие люди! – шумно приветствует Минхо какой-то парень с крашеными в рыжий волосами. – Думал, не дождусь! – Все претензии к ебеням, где мы, собственно, собрались. Хотя кому я это говорю, Джисон-а. Тот засмеялся: – Ну, живу у черта на куличках, и что дальше? И дальше что? Зато не всираю дофига бабла за квартиру. – Зато всираешь его на дорогу до работы. Такая себе выгода. – Ой, иди в жопу, пожалуйста. Его манера речи и поведение казались Хенджину хамоватыми и одновременно какими-то заискивающими. Он будто изо всех сил стремился произвести впечатление не только на Минхо, но и на окружающих, давая повод думать, будто они очень близки и общаются подколами, как старые друзья, что, в общем-то, было не так. Джисон перевел взгляд на Хенджина и прищурился, оценивая его с головы до ног. Кажется, увиденное ему пришлось не по душе – незнакомый спутник Минхо был до неприятного красив. Хенджин ощутил его скрытую враждебность и почти сразу понял, в чем была проблема. Ему мгновенно захотелось осадить эту дерзость, потешив свое самолюбие. Обвив руку Минхо, он опустил голову ему на плечо. – Ты нас не представишь, котик? – произнес он как можно более слащаво, подчеркивая степень их близости. – Совсем забыл про своего Джинни... Лицо Джисона заметно изменилось; он непроизвольно чуть скривил верхнюю губу, выказывая свою крайнюю неприязнь по отношению к незнакомому выскочке. Минхо же прореагировал куда положительнее: – Ну, что за прелесть. Джисон-хен, это Хенджин, Хенджин, это Джисон-хен. Будьте знакомы, как говорится. – Очень приятно, – приторно-вежливо сказал Хенджин. Разве что руки не подал. Он видел, как вспыхнуло лицо Джисона, и спрятал победную улыбку в плече Минхо, ткнувшись носом. – Ебейше, – резюмировал Джисон, у которого свербило учинить выяснение на повышенных тонах. Благо, он все же сдержался, решив переключить свое внимание на других. – Ладно, я тут, если что. Пиши, звони, – он покинул их так же стремительно, как и появился. – Ты мелкий говнюк, ты знаешь? – с нежностью поинтересовался Минхо у Хенджина, заметив, разумеется, его маленькую хитрость. Тот же, немного отстранившись, лукаво улыбнулся: – Не может быть. Вечеринка была в самом разгаре. Не желая быть обузой для Минхо, Хенджин сам изредка принимал участие в общих обсуждениях, познакомился с некоторыми людьми, пусть и поверхностно. В целом, компания на вечер была не так уж плоха, кроме того, они с Минхо все равно держались друг друга, поэтому какого-либо дискомфорта не ощущалось. За исключением, пожалуй, Джисона, который то и дело навязчиво пытался перетянуть внимание долгожданного гостя на себя. Ему это не особенно удавалось, так что он решил задействовать всех (ну, или почти всех), предложив поиграть в «бутылочку». Зная нехитрые правила этой игры, Хенджин задумался, что, вероятно, ему бы не следовало принимать в ней участие. Он был в отношениях, и даже если те дали небольшую трещину, это все равно было бы не очень хорошо. С другой стороны, отчего-то одна только мысль о том, что Джисон имел виды на Минхо, планируя, вероятно, данным действием скорее с ним сблизиться, заставила его ощутить нечто похожее на... ревность? Не то, чтобы их безудержный флирт к чему-то обязывал обе стороны – Хенджин был достаточно благоразумен, стараясь не принимать его за чистую монету, и все же нельзя было отрицать особое притяжение между ними, прикосновения, взгляды, намеки. Грань, которую Джисону не перейти, сколько ни пытайся. – Пойдем, хен! – сплетая пальцы, Хенджин взял Минхо за руку и потянул в центр комнаты. Тот, немало удивленный его согласием, впрочем, не отказался. Они не были особенно пьяны, в отличие от части присутствовавших, но сама обстановка делала свое дело, расслабляя. Напротив Минхо сидели двое, Джисон и Хенджин, разные как внешне, так и внутренне. Сидение рядом только усиливало разницу между ними. Они намеренно расположились таким образом, ведь если им перейдет ход, то «парой» может стать находящийся впереди, или же они, в свою очередь, могут попытать удачу и с куда большей вероятностью попасть на конкретного человека. Первый ход достался Джисону, как идейному вдохновителю. Раскрутив бутылку, он невольно замирает, но фортуна нынче оказывается не на его стороне, по крайней мере, так сразу. Он натянуто улыбается, наспех обнявшись с каким-то парнем (потому что заранее было обговорено, с кем и как «взаимодействовать»), и тот перенимает эстафету. До Минхо еще не дошла очередь. Он без особого внимания следил за ходом игры, потому что куда занятнее ему было переглядываться с Хенджином; «расстояние» словно бы только подогревало их интерес. Близко и одновременно ужасно далеко, не дотянуться рукой, не прижать к себе, трепля темные волосы. Хенджин, казалось, и рад стараться, играясь в невинность – одни только примерно сложенные кулачки на коленях чего стоили. Однако вскоре в их идиллию безжалостно вмешались, и сделал это никто иной как Джисон. Крутанув бутылку, он, не сдержав улыбки, сказал: – Ну че, Минхо-я, расчехляйся, – он делал вид небрежной заинтересованности, хотя Хенджин знал на добрую сотню процентов, что внутри тот ликовал от ощущения своей маленькой победы, какого-то мизерного утверждения прав на Минхо и от желания стать ему гораздо больше, чем очередной приятель. Минхо, впрочем, не торопился разделять его настроения; лениво, как кот, он подставил щеку под его поцелуй, решительный и смазанный, и вскоре отстранился. – Для затравки, – усмехнулся он, и Джисон только кивнул, мол, без бэ. Следующие несколько ходов проходят мимо, пока, наконец, бутылка не попадает в руки Хенджина. Перед тем, как сделать собственную крутку, он обменивается скромными поцелуями в щеку с какой-то девушкой, получая и оставляя розоватые следы от тинта. Он делает ход не вдумываясь, и потому, когда, звякнув, бутылка остановилась, горлышком указывая на Минхо, немного удивляется, но приятно. И реакция Минхо была абсолютно отлична от той, которой он встретил действия Джисона. – Иди ко мне, – сказал он бархатным голосом, довольно прищурившись. Хенджин не медлит, подобравшись ближе и увлекая Минхо в поцелуй. Взрослый, долгий, влажный. В первый раз можно было ограничиться прикосновением, объятием, дразнящим поцелуем в скулу, но он решает нарушить это негласное правило, отчаянно желая отыграть свой ход именно так. Минхо отвечает ему, мягко удерживая за шею, ласкает языком в ответ; активность Хенджина ему импонировала, он жаждал вкусить его страстность, насладиться целиком и полностью. Жадные до зрелищ ребята вокруг них одобряюще зашумели, не ожидая такой прыти от тихого новичка. Не смолчал и Джисон, чуть не подпрыгнув на месте: – А, значит, как со мной, так мы не сосемся! – воскликнул он наигранно-возмущенно, будто в шутку, на деле же кипя от негодования. Удерживать эмоции под контролем всегда давалось ему значительным усилием воли, а если это затрагивало столь личные моменты, он вспыхивал, как спичка. Отстранившись спустя несколько сладких мгновений, Хенджин не спешил прятать свое бесстыже сияющее лицо. Малодушно позволив порыву взять над собой верх, он нисколько не винил себя в подобном действе. Ему столь понравилось целоваться с Минхо, что он с большим удовольствием продолжил бы делать это, не будь они скованы форматом игры. Сам же Минхо также был готов продолжать, возможно, без свидетелей, однако решил не слишком торопить события. Он чувствовал привкус клубничного соджу на языке Хенджина и не был уверен, действовал ли тот сам или же был охвачен хмельной смелостью. Едва ли подобные сомнения затрагивали его прежде, и все же он не хотел заблуждаться. Не в случае с Хенджином. Было бы наивно полагать, что Джисон оставит все это так просто. Не после его бурной реакции, которую он, хоть и свел к шутке, продемонстрировал весьма очевидно. Игра сама собой сошла на нет, когда всеобщий интерес и энтузиазм поугасли. Хенджин почти не ощущал воздействие алкоголя (первый признак опьянения), поэтому выпил еще немного. – Хен, а ты? – спросил он у Минхо, на что тот ответил: – Мне еще везти тебя домой. – Да я и сам доберусь, чего ты. – А вдруг тебя украдет кто-нибудь? Нет уж. Хенджин, рассмеявшись, прижался к нему в спонтанном объятии, но столь же быстро отпустил. Минхо бы хотел, чтобы оно продлилось чуть дольше. – Ты такой милый. Мой рыцарь. Избалуешь меня, и я стану невыносимым. – Если принцесса хочет, могу быть с ней жестче. – О, я учту, – игриво хихикнул Хенджин; все это время Джисон сверлил его ненавидящим взглядом, и он прекрасно это видел. Как бы тот ни пытался привлечь внимание Минхо, тот оставался безучастным ко всяческим его ухищрениям, предпочитая своего школьного приятеля. Любой был бы вне себя, если бы объект его симпатии так открыто пренебрегал им в пользу другого. Джисон не был исключением. – Минхо-яяя, пойдем курить, – предложил какой-то парень, чье имя вылетело у Хенджина из головы. – У тебя есть зажигалка? – Не–а, – тот легонько похлопал себя по карманам джинсов, ища электронку: он предпочитал чуть менее вредный аналог сигарет, хотя и не отказывался от них полностью. – Пошли. Джинни, ты с нами? Хенджин покачал головой: – Нет. Но спасибо, что предложил. – Ладно. Веди себя хорошо, – сказал Минхо и напоследок мягко провел рукой по щеке Хенджина перед тем как отправиться на балкон вместе со знакомым и еще парой человек. Джисон просто не смог бы смолчать. Не после столь интимного жеста. Возможно, он действует слишком импульсивно, когда подходит к Хенджину, чтобы расставить все точки над i. Горячность всегда была его ахиллесовой пятой, уязвить которую почти ничего не стоило. – Слушай сюда, – он улучает момент, когда поблизости не наблюдается лишних свидетелей. – С какого хера ты так липнешь к Минхо? Ты ему кто? Хенджин, по правде говоря, не ожидал столь хамского обращения, но реакция Джисона была кристально ясна: в конце концов, на подобные эмоции он его и выводил. Замысел удался, и перед ним сейчас пышущий гневом ревнивый поклонник. – А ты ему кто? – Хенджин небрежно оглядел Джисона, ощущая свое очевидное превосходство. – Так прыгаешь вокруг него, что даже смешно. Как собачонка. – Да ну? А по-моему, это делаешь ты. Вокруг Минхо вообще много всяких шлюх вертится. Хенджин, не скрывая того, как его забавляет накалявшаяся ситуация, засмеялся: – Так ты одна из них, получается? Джисон физически чувствовал, как у него чешутся кулаки – настолько сильно он хотел пустить их в ход. Хенджин не более чем зарвавшаяся малолетка, считавшая, что ей все позволено только из-за смазливого личика. Его ничем не обоснованная вальяжность, будто он хозяин положения, выбешивала еще больше. Джисон ни в коем случае не винил Минхо за то, что тот пал жертвой его очарования, хотя втайне и злился на то, что он повелся на внешность и доступность. Впрочем, то было неудивительно – во все времена мужчины западали на хорошеньких пустышек, позволявших делать с собой, что вздумается. С такими можно развлекаться, но не рассчитывать на нечто серьезное, и он надеялся, что у Минхо все же была голова на плечах, чтобы сделать правильный выбор. – Тебе бы, блядь, лучше заткнуться. Я знаю его гораздо дольше и лучше, чем ты, так что не лезь к нему, иначе будет хуже. – О, так ты мне угрожаешь? – Хенджин недобро прищурился. Его так просто не запугать. Он не смолчит – никогда не мог молчать на оскорбления. – Боюсь, правда. Жаль, конечно, что хену на тебя насрать, какие бы ты там себе ни строил иллюзии. Бедняжка. – Тебя это не касается, – Джисон, казалось, взъярился еще больше, когда понял, что крыть ему нечем. – Еще раз говорю, не лезь к нему, шалавьё. – Какой же грязный у тебя рот, – цокнул языком Хенджин, картинно сокрушаясь. – Такие слова. – Не грязнее, чем у тебя. Сколько уже хуев пересосал? Хенджин усмехнулся, зная, что оппонент обязательно разыграет эту карту. Его это даже не задело. – Ну ты пиздец, конечно. Мало того, что угрожаешь, так еще и переходишь на личности? Как это низко. Тебя это не красит. Впрочем, тебя уже ничто не украсит, уж извини. Когда в зеркало смотришься, неужели думаешь, что хен тебя захочет? – Заткнись, – шипит Джисон, едва удерживаясь от того, чтобы не применить силу. – Ну прости, что говорю правду! Но, по-моему, с твоим лицом вообще не стоит претендовать на хена. Прими это как данность. – О чем разговор? – исключительно на счастье Хенджина их прерывает Минхо; от него пахнет табаком, мятной жвачкой и свежим ночным воздухом. – Да так, мурчим тут о том, о сем, – Хенджин любезно сгладил обострившийся конфликт, улыбаясь, словно ничего и не произошло. Он был благодарен Минхо за то, что тот крайне удачно подгадал момент, в противном случае он схлопотал бы по лицу, а это было бы ой как некстати. Джисон, раскрасневшийся от злости, не стал отвечать. Он был чертовски взбешен из-за того, что не успел вмазать наглецу и дал ему выйти победителем. Давненько его так не выводили из себя и, уж тем более, не били по самому больному. Сдвинутое на внешности общество всегда ясно давало понять, кто есть кто и у кого больше прав, и в случае с Хенджином служило прекрасным примером. Джисон и без лишних напоминаний видел, какая между ними разница, он же не слепой. Конечно, он не фильтровал, что говорил, но и Хенджин отнюдь не невинная овечка, поэтому ему не стыдно и не жаль – тот сам нарвался. Он никогда не был образчиком примерного поведения и конвенциональной красоты, и, как многие люди, несколько выбивавшиеся из стандартов, старался брать другим. Да и ему, в общем-то, не нравилось соответствовать общественным ожиданиям, и потому он красил волосы во всевозможные цвета, украшал себя пирсингом и татуировками, и многочисленные друзья и знакомые были ему под стать. Его все вполне устраивало – и работа тату-мастером в небольшом, но атмосферном салоне, и отдельная от родителей съемная жилплощадь, делимая с двумя его приятелями. Не будучи гордостью семьи, отдельно он жил уже семь лет, со старшей школы. Вот только в делах сердечных ему катастрофически не везло. Не выдерживали его, либо не выдерживал он сам. А еще ему нравился Минхо, но тот казался слишком недосягаемым. Внешне, финансово, социально… Такого, как Джисон, не приведешь знакомиться с родителями – уж слишком заметной будет разница. – Все в порядке? – в некотором недоумении спросил Минхо, когда Джисон стремительно сменил его на посту курящего на балконе. – Я точно ничего не пропустил? – Ах, поверь, – вздохнул Хенджин, – Ничего стоящего. Под утро активность закономерно начала спадать. Кто-то сдался под натиском сонливости, кто-то предпочел уединиться в отдельных комнатах, дабы приятно провести время, кто-то вел разговоры на кухне: суть их Хенджин едва ли мог уловить, но по нескольким косым взглядам в свою сторону понял, что ему здесь точно не рады. Не только потому, что он был чужаком, но и потому, вероятно, что среди беседовавших был Джисон, имевший свои интересы. Судя по их короткой стычке ранее, ему ничего не стоило выставить гостя в таком свете, что его и так шаткая репутация изрядно пострадает, а может, и вовсе сотрется в пыль. Впрочем, вероятность того, что в дальнейшем он будет как-то общаться с этими людьми стремилась к ничтожному проценту, а если те поверят пустому слову – грош цена их компании. Кроме Минхо, ленно сидевшего на диване, в гостиной было еще с несколько человек, по большей части занятых своими телефонами. Кто-то без особого интереса смотрел череду старых клипов западных исполнителей по негромко работавшему телевизору. Хенджина они мало интересовали. Пройдя вглубь комнаты, он, недолго думая, решил также приземлиться на диван, но не рядом, хотя места было предостаточно, а между ног Минхо, садясь к нему спиной. Тот, явно этого не ожидавший, несколько удивился, однако благодушно позволил младшему устроиться удобнее и откинуть голову себе на плечо. – Устал? – спросил он, невзначай сцепляя руки в свободном объятии. – Ну, так, – отозвался Хенджин, прикрывая глаза. День, плавно переходящий в ночь, был насыщен событиями, переживаниями и мыслями, новыми людьми и новыми эмоциями. Ему просто необходимо было разрядиться, учитывая, сколько всего он носил на душе последние несколько недель. Он мельком подумал, что со стороны их положение выглядело очень компрометирующе: Минхо, казалось, даже не думал убирать руки с его живота. Вкупе с тем, как страстно они целовались у всех на виду, играя в «бутылочку», кто угодно мог справедливо счесть, что между ними есть нечто большее, чем простое приятельство. Пускай уж лучше сплетни найдут себе хоть какое-то подтверждение. Подлить масла в огонь и поиграть на нервах казалось Хенджину довольно приятной мыслью, к тому же, его действительно тянуло к Минхо, еще сильнее, чем прежде. Шея Хенджина обнажена и нетронута ничьими метками. Минхо коснулся ее изгиба костяшками пары пальцев, не отказав себе мимолетном в порыве, провел выше, невесомо вырисовывая линию. Он ощущал Хенджина всем телом, чувствовал, как меж бедер возникает томительное чувство от одного только присутствия рядом. Хотелось прижать его к себе ближе, чтобы не стало никакого расстояния, и чем дольше, тем сильнее он желал этого. Хенджин, дремля, прошептал «хен приятно пахнет», и Минхо ощутил очередную россыпь мурашек по всему телу: он был столь близко, что мог уловить аромат его одеколона. Самому же Минхо хотелось вдохнуть запах волос Хенджина, его духов, его сокрытого толстовкой тела. Он бы забрался под нее руками, будь у него возможность. Казалось, он намеренно истязал себя этой близостью, не отстраняя Хенджина и не разнимая рук. Хенджин не мог спокойно находиться в одном положении. Чуть повернув голову к лицу Минхо, так, что между ними оставались считанные сантиметры, он, приоткрыв глаза, спросил: – Я точно тебе не мешаю? Минхо нервно сглотнул. «Я хочу поцеловать его», билась единственная мысль в голове. Нельзя, нельзя, нельзя. Он не мог испортить все сейчас, и потому стерпел, не поддаваясь на чары. Ничуть не терзаясь морально, Минхо, впрочем, помнил, что Хенджин принадлежал другому, и это выводило его из себя. Целоваться, будучи навеселе было элементом игры, легким и воодушевляющим. Сейчас же, когда действие алкоголя, употребленного пускай и не в самых больших количествах, подспало, все представлялось куда серьезнее. И пускай Минхо знал, что их влечение было взаимно, он хотел безраздельного обладания. Сейчас, когда он осознал, что питал к Хенджину, флирт на грани казался ему мучительной насмешкой.