нательный крестик

глотку раздирает так, что кто-то, наверное, думает, что здесь убивают людей. на деле просто пальцы в заднице ходят аккурат в ритме вальса — раз-два-три, раз-два-три. акцент на слабую долю, и я натурально задыхаюсь. гнусь, как продажная сучка, пока тайлер шёпотом обжигает моё ухо. я не слышу его, но знаю, что он говорит. — самое главное — это отпустить себя, — вкрадчиво хрипит тайлер и вдавливает меня глубже в кровать. это всё так очевидно и бессмысленно, что мне хочется вскочить прямо сейчас. но тайлер, тайлер крепко держит меня за левое бедро, смотрит в глаза и качает головой: — отпустить и опустить себя. нырни глубже. захлебнись. я — тонущая в спущенной на живот сперме рыба. барахтающаяся в тине бесконечных сплетений крепкого лсд, который кладут под язык и придавливают твёрдым членом. тайлер говорит, что дыхание — это только ещё одна цепь. каждый, говорит тайлер, должен задохнуться хоть раз, чтобы понять, что жизнь бессмысленна. разорви цепь, говорит тайлер. и я рву. его левая рука сжимается на моей шее. моё левое бедро расплывается синяками. пальцы моей левой руки болят так, словно я уже очень долго что-то держал. тайлер говорит, что я держал цепь, которую вот-вот порву. левые, говорит тайлер, эти либералы, такие смешные. сидят на такой же цепи, но вот они-то, говорит он со знанием дела, никогда не смогут её порвать. потому что, продолжает тайлер, эта цепь, она похожа на венок иисуса. на каждом краешке этого венка, на каждом стыке звеньев цепи — спид, украшенный ярким букетом. цветы в цветах. сталь в стали. тайлер говорит, что, если напрячься, можно увидеть эту цепь. я не вижу, но знаю. знаю, потому что это знает тайлер. кадык рвёт кожу. кадык упирается в ладонь тайлера. дерет нервы, сухожилия, мышцы, выходит наружу там, где на моей руке расцветает ожогом поцелуй тайлера. если приглядеться, то можно увидеть у него такой же. я не вижу, но знаю. знаю, потому что это знает тайлер. — ты смотришь в зеркало, что видишь там? — шепчет тайлер и ударяет меня ребром ладони по шее. я захлёбываюсь воздухом, дергаюсь, как застрявшая в дыре забора проститутка, и молча шевелю губами. тайлер смотрит на меня и говорит, что я выгляжу как размазанная по стене бара блядь. я не вижу, но знаю. знаю, потому что это знает тайлер. венок иисуса, эта цепь, она оставляет на мне стигматы, и тайлер гладит их. ты нежно гладишь мои стигматы, говорю я ему. не говорю — выдыхаю, скулю, хнычу. тайлер говорит, что сейчас я похож на марлу сингер. ту, которая чуть не умерла в отеле и ту, с которой он спал, пока я был на кухне. очень, говорит тайлер, похож. я не вижу, но знаю. знаю, потому что это знает тайлер. — если бы ты верил в бога, ты бы мог зажать крестик зубами, — замечает тайлер, когда ведёт ладонью по моему члену. я задыхаюсь. освобождаюсь. настоящая экзальтация. мой отец не был богом. тайлер есть бог. у него есть нимб. я не вижу, но знаю. знаю, пусть этого тайлер и не знает. иллюзорно кусаю нательный крестик. когда я, распахнув глаза, делаю вдох, цепь снова натягивается. я остаюсь один. тайлер уходит. завтра он снова будет рядом. и тогда я скажу ему: — ты снова рядом. мы снова вместе.