Нарисуй меня

— Нарисуй меня, — Бин-гэ не просит, нет. Это почти приказ, мягкий, но не терпящий возражений. За несколько лет работы художником Шэнь Юань не раз слышал эту просьбу. Но никто не произносит ее так, как Ло Бинхэ. Обычно это звучало, как легкомысленная и беззаботная фраза, мол, что тебе стоит, это же так, ерунда. Или как часть заказа (обычно — по сети). Но Юань готов был поклясться чем угодно: за последние пять лет никто не просил его нарисовать портрет вживую. В полный рост. Красками. С натуры. И, к тому же… Бингэ стоит прямо перед ошеломленным художником, горделиво выпрямившись и слегка возвышаясь над Шэнем, хитро усмехаясь с высоты своего роста. И на нем нет ничего. Он застыл перед изумленным взором Юаня в чем мать родила. Путаный поток мыслей проносится в сознании художника, и он, зажмурившись, шепчет: — Прошу, надень на себя что-нибудь! Я в любом случае не буду рисовать тебя прямо сейчас, да еще в таком виде!.. Бин-гэ отчетливо хмыкает — и на плечо Шэнь Юаня ложится крепкая ладонь, пока тот стоит с закрытыми глазами, всеми силами отгоняя от себя навязчивый образ непрошенной «обнаженной натуры». Юноша ощущает, как его тело начинает трясти от волнения, и его возлюбленный уверенно ведет его и усаживает на кровать, вкрадчиво и твердо говоря ему: — Открой глаза. Шэнь Юань послушно подчиняется — и тут же краснеет до ушей, поспешно отворачиваясь: — Бинхэ… То, что ты набросил на плечи пиджак, нисколько не облегчает дело. Оденься!.. Но Бин-гэ лишь играет глазами, не сводя с возлюбленного художника внимательного взгляда и произносит слегка нараспев, как умеет только он: — Юань-эр. Ты не понял меня. Я сказал, что хочу свой портрет в стиле ню. «Обнаженная натура», если тебе так привычнее. Шэнь Юань упрямо молчит, пытаясь совладать с беснующимся в груди сердцем. Он чувствует, как горят его щеки, и все тело объято огнем. Пусть они с Бинхэ уже встречаются около полугода, юноша так и не привык видеть возлюбленного полностью обнаженным, да еще так близко и при хорошем освещении. Бин-гэ поначалу дразнил Юаня, в шутку сравнивая со стыдливыми девицами из старых времен, но после, казалось, смирился. Они даже любовью занимались при выключенном свете. (В иных случаях Шэнь Юань предпочитал закрывать глаза). Теперь же деваться было некуда: он сам поспорил, что нарисует Ло Бинхэ в стиле старинных парадных портретов. И проигрывать ему совсем не хотелось. Кто же знал, что Бин-гэ выкинет такое… — Юань-эр, — тон возлюбленного сладок, как патока, но от него у Юаня мурашки бегут по коже: — Ты же помнишь, что будет в случае твоего отказа? О, да. Юноша прекрасно помнит тот вечер. В тот раз они с Бин-гэ и еще парой университетских приятелей выпили в честь встречи выпускников — и принялись обсуждать планы на будущее и повседневные дела. Каким-то образом речь зашла и про искусство, и художник заявил, что парадные портреты — это скучно, в этом нет мастерства, и срисовать с натуры «человека в пафосной позе» сможет любой, кто знаком с принципами живописи. А Ло Бинхэ… Что ж, он поймал его на слове, и Шэнь Юань пообещал нарисовать его, не ожидая никакого подвоха. Горячий шепот на ухо прервал поток мыслей юноши: — Если ты не справишься и сдашься, тебе придется выполнить другое мое желание. Шэнь Юань нервно сглотнул и порывисто встал с дивана, торопливо доставая мольберт: — Что ж, тогда я примусь за дело. Бинхэ кивнул ему с легкой улыбкой, которая могла бы показаться нежной, если бы не пляшущие в глубине глаз чертенята… *** — Юань-эр, — дразняще зовет Бингэ, стоящий в «пафосной позе», достойной самого римского императора. Как и его фигура, на которую Шэнь Юань старается не смотреть. Проблема лишь в том, что ухватить образ, не глядя, у него не получается. Словно уловив эту мысль, Бинхэ спешит напомнить: — Ты совсем не смотришь. Как же тогда ты нарисуешь мой портрет? Юань-эр. Тебе придется смотреть на меня. Шэнь Юань закусывает губу и сильно горбится, словно стараясь спрятаться за мольбертом целиком. Они стоят друг напротив друга уже битый час, но юноша по-прежнему застрял на стадии наброска. На удивление, Бинхэ оказывается очень терпеливым и выносливым натурщиком, к тому же, судя по его дерзкому, самоуверенному виду, все происходящее еще и доставляет ему наслаждение. Но вот Шэнь никак не может заставить себя сосредоточиться. Его руки дрожат, и линии ложатся криво и нечетко, к тому же…он так и не добрался до той части, что скрывается ниже пояса, но уже успел многократно пожалеть, что вообще позволил втянуть себя в это. Как назло, именно в этот момент Ло Бинхэ, уставший ждать, подходит вплотную, уверенно и спокойно, приобнимая возлюбленного за плечи и снова вгоняя его в краску, слегка отодвигая его в сторону, чтобы взглянуть на результаты его трудов. — О, — Ло Бинхэ одобрительно улыбается, крепче прижимая Юаня к своему крепкому, как скала, обнаженному телу: — Я вижу, Юань-эр проделал грандиозную работу. Тон голоса брюнета дразняще-мягкий, но под этой мягкостью скрывается мощная сила и желание одержать верх: — Не хватает лишь одной детали для завершения наброска. Закончи с ней — и мы сможем продолжить завтра. И потом. Рисуй меня, сколько нужно. Неделю. Или даже месяц. Я подожду. Шэнь Юань, не зная, куда деть глаза, наконец, опускает руки, все еще сжимающие графитный грифель, и тихо произносит: — Я…сдаюсь. Это выше моих сил. Будь по-твоему. Я проиграл. На лице Бин-гэ появляется торжествующая улыбка, когда он легко подхватывает Юаня на руки и молча целует в губы, обводя их контур кончиком языка, игриво и нежно. Его голос снова понижается до вкрадчивого, почти гипнотического шепота: — Ты же понимаешь, что это значит, Юань-эр? Художнику остается лишь кивнуть с обреченностью осужденного на казнь, но Бинхэ ласково треплет его волосы и тепло произносит: — Тебе совершенно нечего бояться. Занятия любовью при включенном свете — это не смертельно. Поверь мне. К тому же… Бингэ хитро улыбается: — Ты, наконец, сможешь рассмотреть мое тело получше. Для будущих парадных портретов.