Сердце Тигра

Новости настигают его внезапно и будто бы между делом. На хранителя Дождя Вонголы совершено нападение вражеской семьёй, он пострадал, Суперби, который был в здании - жив. Занзас читает это в сводке молча, не сводя взгляд с бумаги, не обращая ровно никакого внимания на Леви перед собой. Сердце бьётся ровно. - Босс, Скуало по-прежнему в Японии, если прикажете... - Исчезни, - коротко, одним словом. Он знает самого себя очень хорошо чтобы не верить своему голосу сейчас. Леви не мнется, короткий поклон, и тот скрывается за дверью. Знает, что босса не нужно злить, если не хочешь пополнить собой список утиля. Впрочем Леви не знает и половины того, что творится с Небом сейчас. Стоит двери за Грозой закрыться, и сердце даёт сбой. В мгновение срывается на быстрый ритм, и тут же обратно - на медленный и почти незаметный. Воздух становится тяжёлым и горячим, дышать тяжело. Тахикардия? Аритмия? Нет, вряд ли, Занзасу до старости ещё далеко, а на здоровье он никогда не жаловался. Но лёгкие сдавливает, а сердце меняет свой ритм быстрее, чем он - цель своего гнева. Мысли скачут из стороны в сторону, не давая успокоиться ни на секунду. От Вонголы еще не поступило ни одного приказа, но Занзасу они и не нужны. Семья, что дерзнула на подобный шаг, завтра прекратит свое существование, сомнений нет. Не стоило лишний раз сотрясать воздух бессмысленными словами. Куда сильнее его мысли занимает другое. Фото, явно сделанное зевакой и прикрепленное к сводке. На фоне дым, развалины дома среди прочно стоящих других. Толпа людей впереди и по бокам. Заметная шляпа Реборна, фигуры мелкого Вонгольского мусора, и... Склонившаяся белая фигура над холодным телом. Занзас видел много крови. Много убивал, сам был на грани смерти не раз. Но вид едва заметного тела на размытой фотографии сотрясает сердце. Он встает и отходит к окну, доставая сигарету. Ему уже давно плевать, где он курит, но сейчас он выглядывает за окно, поджигая ее. Просто чтобы видеть хоть что-то. Просто чтобы это что-то было не мертвым худощавым телом недоспортсмена Вонголы. Занзас вдыхает и выдыхает дым. Сердце бьется размеренно, пока мысли проплывают мимо, будто и не его вовсе, то сплетаясь в клубок, то проносясь мимо, не успевая даже отметиться в голове. Не думать. Просто смотреть на траву внизу, на охранников у периметра. На какие-то далекие деревья на горизонте. Если бы он ценил природу, наверняка бы бывал чаще на улице. Но начинается дождь. И сердце снова сбивается с ритма. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Он не должен. Он не имеет права. Ему плевать. Этот мусор - не его ответственность. Он ему не подчиненный, не хранитель, не ученик, не друг и не близкий. Особенно не близкий человек. Занзас прикрывает глаза, пока сердце останавливается на мгновение. За секундной тишиной следует взрыв, и лампа со стола летит в стену. Сигарета в руке вспыхивает пламенем и тут же осыпается пеплом. Коробочка на столе едва дрожит - Беста чувствует настрой хозяина. Но Занзасу не нужно успокоение. Ему нужно кого-то пристрелить. Выплеснуть гнев, ярость. Или принять его. Чтобы... Стояли и кричали, просто так. - Чертов мусор... - на выдохе и едва слышно, потому что кричать самому не хочется, нет сил. Ему и не надо кричать, чтобы что-то внутри сжималось и задыхалось. Он не должен это испытывать. Не может. Но что-то в нем рушится при осознании, что Вонгольский Дождь может умереть Когда это началось? Когда он понял, что крик акулы куда лучше согревает душу, чем любая девица? Когда понял, что предпочитает блондинок, причем платиновых, в своей постели? Когда понял, что практически не дает заданий Дождю, чтобы не уходил никуда? Когда он понял, что сгорает внутри от одного упоминания Японии, куда снова уехал акула? Когда в первый раз поехал туда сам? Когда наблюдал за тренировкой двух мечников? Когда увидел заботу после? Когда ненависть к вонгольскому идиоту переросла в зависть, а затем и вовсе в нежность? Когда одна улыбка Ямамото и его молчаливое принятие гнева их Урагана пробуждало желание пристрелить подрывника? Когда он впервые не увидел, а услышал их?.. Когда его девицы на одну ночь стали представлять из себя чередование блондинок и азиаток? Когда он впервые заткнул рот своим чувствам? Со вздохом Занзас опускается в кресло. На столе все еще лежит сводка со злополучной фотографией. Под ней отрывками виднеются слова, которые он готов проклинать: "неизвестный статус", "возможный летальный исход", "срыв капитана"... Занзас скользит взглядом по строчкам. Через секунду они сгорают в его пламени. Он не может и не должен переживать. И поэтому его сердце бьется размеренно, когда он покидает кабинет, чтобы направиться по единственному известному ему пути. Он уничтожит тех, кто устроил все это. Быть может, это его успокоит. *** Кровопролитие и вправду помогает. Оно успокаивает нервы. Особенно когда тебе на пепелище привозят новость, что Дождь Вонголы еще жив. Бессознателен, но жив. Новость привозят вместе с недовольством семьи по поводу самоуправства, но Занзасу по барабану. Он пинает подкатившийся к нему полуобуглившийся череп одного из местных ублюдков и вытирает запачкавшийся в грязной крови ботинок о траву. Посыльный невольно жмет голову в плечи, но Занзас на него даже не смотрит. Он наблюдает за догорающим особняком семьи, что сегодня покусилась на Вонголу, слушает стоны раненных, зная, что до конца дня они не доживут. Он убивал наверняка, даже если смерть длилась долго, и это послужит уроком остальным семьям, что решат проверить границы терпения. Он опускает взгляд вниз, и едва щурится. Беста рядом, лениво зевает и облизывает испачканную пасть. Разворачиваясь на месте, Занзас идет к машине, игнорируя слова посыльного о том, что его хотят видеть в Вонголе. Гнев поутих, но сердце все так же бьется через раз. - Босс, он ведь там совсем один. Ну позвольте мне поехать, - Луссурия канючит привычным заунывным тоном. Но должен смотреть на спинку кресла - Занзас отказывается даже поворачиваться лицом к подчиненным. По возвращении с пепелища он не то, что из комнаты, из кресла не вылезал. Смотрел куда-то в стену и пил. Даже не оборачиваясь, он знает - Солнце взволнован. Переживает за своих, как и всегда. Подобная слабость простительна лишь среди Хранителей - они все друг друга знают и переживают в разной степени, как и по-разному это выражают. Но Солнце показывет волнение ярче всех. - Делай, что хочешь, мусор, - глухо отвечает он. Ему докладывают об изменениях каждый час, но этого мало, чтобы сердце успокоилось. Луссурия тяжело вздыхает где-то за спиной, и Занзас лишь закатывает глаза, готовясь к новому потоку слов. Еще не хватало его причитаний. - Я-то сделаю, босс... Но Вы... Вы полегче с остальными. Даже Леви уже боится к Вам заходить... - если Луссурия и хотел что-то сказать, то умело скрыл за полуигривым тоном. Он не был идиотом, а был даже подогадливее некоторых. Но о некоторых аспектах сути Занзаса не знал никто. В закрытую дверь упирается тяжёлый взгляд. Ему ничего не мешает поехать туда под предлогом вернуть охеревшего в край Дождя. Он ведь остался там уже поверх своих выходных. Но если поедет - тот пошлет его и проклянет. Да, к его крикам Занзас уже привык. Однако подозревал, что в этот раз все будет по-другому, если надавить на акулу. Вспомнилась фигура с фотографии. Размытая, но с поникшими плечами, каменная и застывшая даже на неподвижном снимке. Светлый силуэт с бурыми пятнами. Был ли он ранен? Мысль заставила стакан в руке дрогнуть. Акула гордая, не покажет слабость, не даст увидеть себя раненным. Он мог и сам замотать места, где пострадал, посчитав, что этого хватит. Стакан в руке взрывается неожиданно даже для него. Занзас использовал пламя неосознанно. Плохо, он терял контроль. Такое редко с ним случалось. Он прикрывает глаза и сползает в кресле. Не хочется видеть, не хочется слышать. А просто открыть глаза, увидеть обычные сводки, услышать ор акулы о том, что он уезжает к ученику. Услышать на заднем плане звонка переливчатый и заразительный смех. И чтобы ни одна тварь не тронула их. Не тронула бы его. Сон спасения не приносит. Сердце, успокаивающееся в пьяном сне, сбивается с ритма, стоит только бледному неподвижному телу с фотографии появиться перед ним. Последний раз он видел трупы во снах много лет назад, после первого задания. Но это бьёт куда сильнее любого кошмара из детства. Когда во сне он самстановится причиной взрыва, в котором погибает акула вместе с молодым мечником - Занзас берет билеты в Японию. *** Ещё с день он сидит в отеле. Луссурия живёт в другом, так что Занзас не боится столкнуться с подчинённым. Да и оправдание есть, если что. Он выжидает, сам не зная чего, строит план, осторожный и выверенный. О его ранних поездках не знал никто, так почему сейчас должны? Он не хочет светиться перед Скуало, не стоило тому знать о его прибытии. Он сверлит взглядом стену слишком светлой комнаты. Даже задернув шторы, он не может остаться в тьме. Но здесь хотя бы дышится чуть легче. Здесь он ближе к ним. Здесь он успеет, если что. На следующий день он появляется в больнице. По сводкам знает где и что, поэтому игнорирует взгляды и вопросы медперсонала. Не до того. Занзас медленно, но уверенно идёт к палате, в которой сейчас находятся два человека, занимающие его мысли. Заходить он не собирается, но перед окном, через которое можно увидеть палату, он тормозит. Лишь на секунду, но этого хватает, чтобы его обожгла злость на собственную трусость, и он шагает вперёд. Он был в больнице. Был не раз и на койке, и смотря на бойцов, что умирали. Он видел все это много раз. Но бессознательный бледный Ямамото Такеши, с маской для дыхания на лице, в бинтах бьёт под дых. Занзас не дышит, кажется, смотря на медленное, ровное движение его грудной клетки. Такеши жив, едва дышит, но в таком состоянии, будто одной ногой уже не с ними. Лишь маленькое движение подле парня заставляет его посмотреть на Скуало. Волосы грязные, сам в какой-то гражданской одежде и сам, кажется, слился со своими волосами. Однотонное белое уставшее полотно. Занзас опускает взгляд. Он увидел их, ему должно стать легче. Но сердце, медленно бьющееся, болит не меньше. Он оглядывается и садится на стул у стены. У больницы и так есть охрана Вонголы, но ему легче, когда он контролирует коридор. Хоть как-то управляет ситуацией. Скуало и так практически не выходит из палаты, риск столкновения с ним минимален. - Ой, босс, а Вы чего тут... - черт, Луссурия. Занзас поднимает на него усталый и злой взгляд. Тот едва отшатывается, но остаётся стоять, смотря куда-то из-под своих очков. - Иди куда шел, мусор, - в голосе угроза - скажет кому, что видел его - убьет. Луссурия вздыхает, но кивает, в очередной раз оставляя свои мысли при себе. Он проходит под взглядом итальянца к палате. У него уходит секунда, чтобы собраться и накинуть маску ничего не подозревающей мамочки Варии. Занзас уверен - актер из Луссурии так себе, но все удачно верят в его простоту. Он переводит взгляд на Скуало, встрепенувшегося от чужого голоса, и наблюдает ситуацию за стеклом. Тот смертельно устал, по нему это видно. Но упрямость и что-то ещё заставляет его сидеть там, за стеклом, рядом с полутрупом. Занзас слишком хорошо его знает, чтобы подмечать мелочи. Луссурия уходит, а вот вонгольского мусора как не было раньше, так и не видно. Не заботит их судьба друга? Впрочем, Занзасу плевать. Он сидит в коридоре до вечера, пока не замечает, что Скуало не двигается. Спит небось. Он заходит медленно. Смотрит то на одного, то на другого. Ни один не двигается. Занзас стоит у двери некоторое время. Слушает мерный писк прибора, оповещающего, что Ямамото ещё жив, вдыхает запах медикаментов... На вид он бледный. А на ощупь ледянее льда. Занзас не трогает - едва касается пальцами лба японца, убирая пряди. Живой. Но на ощупь и на вид - труп. И пахнет близ него кровью и смертью. Не так он представлял себе первое касание недосягаемого Дождя Вонголы. Но думать и представлять теплые глаза и объятья того - все равно, что раскрыть грудную клетку самому себе и вырвать сердце. И он не думает. Скуало выглядит не лучше. Его волосы, обычно его гордость, сейчас грязные, стянуты в хвост. Это создаёт иллюзию почти домашней атмосферы, но Занзас знает - если создаст сейчас шум - тот вскинется, разрушая обстановку. А сейчас не просыпается, потому что босс уже свой, босс не опасность, которая чувствуется кожей. Поза неудобная, и он уверен - акула будет ворчать из-за боли в шее. Но не двигать же его, в самом деле. Он закрывает окно. Ямамото мёрзнуть больше не надо, а Скуало простудится спать так. Сердце Неба бьётся ровно, но все равно болит как никогда. Такеши просыпается на следующий день ближе к вечеру. Занзас никуда не уходил все это время, сидел и ждал чего-то. И дождался. Ведь видит, как встрепенулся Скуало. И сам поднимается с места, подходя к стеклу. Живой. Очнулся. Смотрит потерянными и невозможно карими глазами. Акула совершенно теряется в себе, судя по всему, роняет голову на постель и никак не сопротивляется пальцам в своих волосах, хотя никого и близко не подпускал к длинным прядям. Как всегда. Им двоим можно друг с другом все. Сердце бьётся ровнее. Живые. Оба. Ещё бы, эти двое переживут что угодно. Но взгляд японца, что становится растерянным, стоит только ему заметить Занзаса за стеклом, больно режет прямо по живому. Он удерживает его с полминуты, смотрит в глаза, что непонимающе скользят по нему. Сердце и что-то ещё внутри сжимает с силой, когда Занзас выходит из больницы и закуривает. Ему нечего здесь делать. Он не имеет права в это вмешиваться. Да и не пристало тигру путаться с мусором, подобно этому. У него нет души, нет привязанностей. Надо в это верить со всем отчаянием в душе. Но болит не сердце, а что-то куда глубже, когда он сворачивает на дорогу к отелю. Дождь начинает накрапывать вовремя и резь в глазах отступает, когда он даёт волю. Он наконец может спокойно дышать, а гнев направлять на что-то другое. И выжигать эту картину из памяти, раз за разом. Нет мертвого тела, он жив. Их привязанность друг к другу только их, ему там нет места. А если и видел его Ямамото, то не придаст значения или спутает с силуэтом другого человека. Занзасу главное, чтобы билось сердце. И неважно, что оно болит.