Sugar we're goin down

Joseph Beg - Seven Signs

Кончик его пушистого хвоста подёргивается едва-едва. Куя позволяет ароматному дыму заполнить лёгкие, пока уголки губ едва уловимо ползут вверх. Ему не вкусно, нет. Он понятия не имел, что глупые люди находили в терпком, жгучем, ни на что не похожем послевкусии, оседающем горечью на кончике языка. И какой бы мягкий, ароматный табак он не подобрал — горькое послевкусие будет преследовать каждую его затяжку, каждый его вдох, пока губы обхватывают мундштук кисэру. Ему никогда не будет вкусно. Ему будет любопытно. Любопытно лениво наблюдать за тем, как в дымном мареве топорщатся шерстинки на кончике хвоста. Любопытно тонуть в дымном мареве собственных мыслей, пока в мареве его иллюзий тонут те, кому не посчастливилось стать жертвой сиюминутного интереса кицуне. Любопытно думать о том, что было бы, будь у него возможность утонуть в собственных иллюзиях так же, как люди топят собственные чаяния в табачном тумане. В этом соблазне, отравляющем их изнутри по их собственной воле. У любопытства, как известно, своя цена. Ему ли теперь не знать. Им обоим. Кончик лисьего уха едва уловимо дёргается в направлении источника звука. И Куя щурится будто бы расслабленно. Будто бы искренне. — Не иначе что-то случилось, раз ты решил почтить своим присутствием моё скромное обиталище, друг мой? ~ Кицуне слышит его, чует его ещё задолго до того, как звук тихих, но таких уверенных, неторопливых шагов нарушит его покой. Эту поступь он не спутал бы ни с одной другой — в ней всегда было что-то… неизбежное. Неотвратимое. И прославься Квинси дурной репутацией — звук этих шагов очень много кого обращал бы бегство. Куя помнит времена, когда они звучали по-другому. Когда всё, окружающее Квинси, этого хмурого зануду, имело другую тональность, другие оттенки. Куя помнит иные времена. Помнит, как этот мальчишка однажды просто появляется в его лесу словно чёрт из табакерки, и сухие ветки под его торопливыми, исполненными паники и смятения шагами хрустят с такой силой, что кицунэ решает потешить собственное любопытство в надежде посмотреть в лицо тому, кто осмелился так неосторожно сунуться на его территорию. Куя помнит этого мальчишку, этого маленького человека, который скорее напоминал зверёныша — загнанный, хрупкий, растрёпанный и испуганный. Изгнанный людьми. Кем же он был для них, раз решился сбежать в лес, где людей не было вовсе? Кицуне не спрашивал тогда, и не спрашивает сейчас. Ему не было и нет дела. По крайней мере сам Куя был склонен так считать. Был склонен так считать, пока наблюдал за ним издалека, изредка, так, любопытства ради, чтобы убедиться, что человеческое дитя не устроит переполох. Был склонен так считать, когда мальчишка перестал быть мальчишкой и теперь возвышался над ним на целых две головы. Когда ступать стал почти неслышно, а говорить неохотно. Когда во взгляде прибавилось усталости и того самого, отчего Куе хотелось бы временами вздыбить загривок и оскалиться в надменной усмешке. Бедное дитя — не зверь, и не человек. Вроде бы всё вместе, но вместе с тем ни то, и ни другое. Словно всегда где-то между. Но Куя знает — человеческое начало в случае чего всегда возьмёт над Квинси верх, точно так же как и над Куей — начало животное, дикое и непокорное. Глупо было пытаться обманываться на этот счёт и пытаться быть тем, кем не суждено. В своём лесу Куя больше не прячет ушей и хвоста. Куя усвоил урок. Он больше не позволит себе забыть, кем является на самом деле. И не станет вмешиваться в дела людские. — Поговаривают какой-то самозванец преисполнился наглости называть себя новым великим мастером? ~ Куе скучно. Куе тошно. От табака, который он так неторопливо, но так небрежно вытряхивает из курительной чаши кисэру. От неизбежных слухов, которые доносились до него то там, то тут, словно невзначай, словно мимолётом. От этого ощущения внутри, которому он никак не мог найти названия, никак не мог подобрать нужных слов, сколько бы ни пытался. Ему бы докопаться, ему бы достать, выпотрошить, выблевать из себя всё то, что так не давало покоя, но вот незадача — за 20 лет, казавшихся ему не больше, чем парой мгновений, это что-то стало такой привычной, такой неотъемлемой частью его самого. — Ты ведь за этим здесь? Рассказать мне о новом вместо хорошо забытого старого? — мурлычет кицуне и наконец-то переводит взгляд на Квинси.