***
Смех, крики и топот маленьких ножек по кафельному полу, наверное, было самым громким шумом, который когда-либо слышала Элизабет. Хотя, конечно, это было естественным для этого места – как-никак, пиццерия "У Фредди", тем более, сегодня организовали праздник по случаю дня рождения. Элизабет Афтон исполнялось восемь лет. Если бы у неё спросили, как она хочет провести своё празднество, то, наверное, в ответ бы прозвучала тишина. На самом деле девочка не очень хотела идти в место, где много людей и ещё больше шума. Просто её родители думали, что дочь будет в восторге от похода в пиццерию. Им казалось, что у них самый обычный ребёнок, который будет только рад прогулкам и новым игрушкам. Элизабет была особенным ребёнком. С детства она любила тишину и избегала большого скопления людей. Может, как она объясняла, она просто боялась, когда на неё смотрят. Ей завидовали – конечно, дочь владельца крупной компании, у которого в ассортименте множество роботизированных зверей и других игрушек, ещё и заправляющего пиццерией! Афтон-младшая не считала это какой-то большой гордостью или поводом для хвастанья. Просто это было здорово, ведь она имела доступ к любому аниматронику в любое время. Она продолжала робко стоять у одного из роботов, иногда бросая взгляды на её смеющихся друзей, так и катающихся по полу от нелепых дёрганий бело-розового робота-лиса. Элизабет взглянула на эту картину, совершенно не понимая, в чём причина такой бурной реакции. Весёлый Фокси просто немного закоротил, что в этом смешного? Так получилось, что девочка уже с юности знала о строении роботов и могла часами наблюдать за тем, как её отец чинит и меняет детали аниматроников, или рисует чертежи к ним. Часто она помогала отцу, что получалось, конечно, неважно, но отец ценил её упорство. Он верил – когда-нибудь она станет как он, его продолжением и гордостью. Элизабет вновь подняла взгляд на робота перед ней. Это был клоун женского пола, в красном платье с вентилятором на животе и туфельках с закрученными носками. У леди было миловидное белое, словно накрахмаленное личико, красные щёки и красиво изогнутые бровки. Густые тёмные ресницы обрамляли большие ярко-зелёные глаза, а рыжие, будто огненные "волосы" робота были закручены в хвостики, игриво болтающиеся по сторонам от лица. Игрушка была намного выше Элизабет – девочка едва доставала до пальцев аниматроника, в которых был зажат микрофон. Вдруг девочка услышала позади себя шаги и стук каблуков по кафелю, словно это были раскаты грома, а не ускоренное движение обычного человека. Внезапно девочку дёрнули за плечо. Это оказался её отец. – Элизабет? – Да, папочка? Сейчас её голос звучал иначе – тоненько и будто напуганно. Афтон-младшая лишь тихо пискнула и робко подняла взгляд на Уильяма Афтона. – Почему ты не веселишься с остальными? Элизабет опустила голову. Глаза её уставились в пол, будто пытаясь прожечь в нём дырку, а копна рыжих волос, прямо как у той куклы, заслонила лицо, мешая обзору. Да и не нужен он был сейчас, потому что ей не очень хотелось видеть искажённое гневом лицо отца. – Бет, мы ведь обсуждали это. Тебе нельзя находиться одной с ней, – Уильям указал на робота. Та, конечно, всё так же неизменно стояла на своей мини-сцене в свете прожекторов и сохраняла свою лёгкую улыбку; её рассечённое на четыре половинки лицо и вовсе не дрогнуло, а глаза, так и светящиеся от подсветки внутри корпуса головы, смотрели прямо перед собой, и, казалось, совсем не замечали этой сцены. – Папочка, она мне нравится, – прошептала Элизабет, наконец взглянув на отца с такой нежностью и выразительностью, что, чудилось, никто не смог бы устоять перед этими жалобными детскими глазками. Но Уильям Афтон был из тех, чьё сердце ничем нельзя было тронуть. Поэтому он оттащил от аниматроника дочь и бросил на неё свой фирменный строгий взгляд. – Ни ногой к ней, поняла? Девочка медленно, словно заворожённо, кивнула, смотря вслед уходящему отцу. – Да, папочка... Весь оставшийся день она провела одна – то смотря на других детей, сидя за стойкой администрации (конечно, дочери директора можно это делать), то всё же присоединялась к ним. Иногда сотрудники пиццерии пытались завести разговор с девочкой, но та отмалчивалась, и интузиазм к беседе у работников пропадал. Нередко пробегали мысли вновь подойти к излюбленной девочке-клоуну, но отец, периодически проходящий мимо, снова и снова смерял её грозным взглядом, от чего сердце Элизабет сжималось и желание нарушить запрет как ветром сдувало. – Хэй, Лиззи, хочешь в догонялки? – сквозь шум окликнул её один из мальчиков, её старший брат Майкл. – Нет... Паренёк лишь пожал плечами и побежал к своим друзьям. Элизабет же продолжила наблюдать за веселящимися ребятами, иногда вздыхая, что отец не подпускает её к любимому аниматронику. Когда начало темнеть, а время близилось к семи вечера, все стали расходиться. Сотрудники тоже начали собираться. Постепенно зал всё больше пустел, а после и вовсе наполнился тишиной. Когда последний работник вышел из пиццерии, заонко хлопнув дверью, из своего рабочего кабинета размеренной походкой вышел Афтон-старший. Он всегда шёл немного странно для человека – быстрыми изящными шагами, словно обводя носками туфлей пройденный путь; сами же шаги, несмотря на их изящество и грацию, были большими, будто у Афтона были очень длинные ноги. Он даже не покачивался, пока быстрым шагом чуть ли не подбегал к дочери. – Все ушли? Его голос звучал как-то странно – Элизабет поняла это сразу. Он был напряжённым и как будто взволнованным чем-то, хотя раньше девочка никогда не замечала такого за отцом. Уильям в любой ситуации оставался крайне спокоен и сдержан, что частенько становилось поводом для удивлённых вдохов и перешёптываний. Мужчина продолжал смерять дочку своими маленькими серыми глазами, словно упрекая её в чём-то. Уильям умел так смотреть. Так, что казалось, будто вокруг него витает грозность и величие, коим он сам словно и являлся - это было видно во всём. Но не сейчас. – Милая, ты сможешь немного побыть одна? Папе нужно закончить один... проект, – Афтон оглянулся куда-то назад, после чего откашлялся и с лёгкой улыбкой посмотрел на дочь. Правда, улыбка вышла немного смазанная и нелепая. Быть может, потому что мужчины, от которых пахнет дорогим вином и смазкой от ржавчины, не должны так улыбаться; а, быть может, потому что Уильям был крайне напряжён и будто сосредоточен на чём угодно, кроме дочери. Словом, улыбка канула в никуда, но, похоже, Афтона это и не заботило. – Да, папочка, – вздохнула Элизабет и тоже попыталась улыбнуться. Наверное, как казалось ей тогда, отец взглянул на неё многозначительным взглядом, будто не понимая причины её улыбки. Но он знал – Элизабет на каждое его слово улыбнулась бы. Она уже привыкла к тому, что почти не видит отца. Тот вечно был занят либо новыми проектами, либо проведением праздников, или же починкой аниматроников. Работников было мало, поэтому большую часть работы Афтон выполнял сам, и иногда это занимало весь день. Элизабет же в это время сидела в пиццерии, крутясь под ногами у сотрудников и пытаясь развлечь себя хоть чем-то. Она знала, что папа любит её – нежной любовью, буквально смахивая с неё пылинки и делая всё для её счастья. Он был строг, но в меру, и девочка понимала, что это для её же блага. Они виделись очень редко, но когда такие встречи выпадали, радости обоих не было предела. Мамы давно не стало на свете. Элизабет иногда просила рассказать отцу о ней, но тот лишь отмалчивался. Она давно догадалась – ему просто больно вспоминать её. Тем не менее, так они и жили, стараясь радовать другу друга любой мелочью, что была у них. Конечно, у Афтона были ещё дети, два сына, но к дочери он относился с особым трепетом. Возможно, потому что он видел в ней его горячо любимую покойную жену. Элизабет знала, что папа очень любит её, но иногда ей было обидно, что другие дети общаются со своими родителями куда чаще, чем она. – Это не займёт много времени. Надеюсь, ты найдёшь, чем занять себя, – Афтон-старший наклонился к дочери, поцеловал её в щёку и улыбнулся (на сей раз у него это получилось), после чего удалился к себе, оставив дочь в полном одиночестве. Элизабет стояла у входа в пиццерию и как будто вела безмолвный диалог с гробовой тишиной – настолько смирно, словно прислушиваясь к чему-то, она замерла в одном положении. Потом же её голову посетила интересная мысль, перед которой она уже не смогла устоять. Проходя мимо кабинета отца, девочка застыла. Но, услышав в ответ тишину, продолжила идти к своей цели. Элизабет подошла к девочке-клоуну и с нежностью взглянула на неё. – Не знаю, почему он не разрешает мне играть с тобой. Ты симпатичная, – улыбнулась Афтон-младшая и заглянула в зелёные пластиковые глаза железной леди. На секунду в них словно промелькнул какой-то огонёк, но тут же исчез. – Давай я буду приходить к тебе каждый вечер? В ответ, разумеется, прозвучало молчание. Цирковая Бейби не была запрограммирована на то, чтобы отвечать людям. – Хочешь, расскажу свою самую большую мечту? Тишина. – Я очень хочу, чтобы папочка не так уставал на работе и у него было больше времени, – пониженным тоном произнесла Элизабет, грустно вздохнув. Аниматроник всё так же молчал. Хотя Элизабет ценила и это, ведь считала Бейби своим самым лучшим другом. Робот был единственным, кому Афтон-младшая могла выговориться. По крайней мере ей казалось, что её собеседница действительно её слушает, а не просто стоит на месте, глядя прямо перед собой будто стеклянными глазами. Девочка медленно забралась на сцену и крепко обняла робота. – Знаешь, папа, как-то сказал, что тебя создали по моему образу. Ты и вправду чудесная. Афтон-младшая взглянула на свою "копию" бледно-зелёными глазами и вновь улыбнулась. Вдруг она услышала какие-то скрипы внутри корпуса Бейби, словно её объятье привело какие-то механизмы в действие. Девочка чуть отошла назад, с непониманием слушая, как скрипы и звуки потревоженных шестерёнок становились всё громче и громче. Робот дёрнулся, сделав резкое движение вперед, немного покачнувшись и чуть не упав на Элизабет. И тут у Цирковой Бейби зажглись глаза. Они медленно направили свой взор на девочку, после чего рука аниматроника крепко сжала Элизабет за плечо. Та вскрикнула и попыталась отскочить, но тут у Бейби открылись створки (будто дверцы) в центре её живота. Девочка закричала, прежде чем рука робота затолкала её в себя. Навеки.***
– Вот он, этот провод. Ох, Бейби, что же ты так часто ломаешься... Она сидела неподвижно, будто смирившись с её плачевным положением. Мужчины отошли в сторону, повернувшись к роботу спиной, и что-то искали в ящике рабочего стола. То, что произошло дальше, было неожиданностью даже для неё самой. С ненавистью в глазах она набросилась на механиков, но те успели отбежать в сторону. С криками они выбежали из помещения, толкая друг друга и оглядываясь назад, не бежит ли за ними робот. Бейби проводила их пристально-напряжённым взглядом, так же, как когда-то делал её отец, после чего посмотрела на свои руки. Железные, холодные, они были похожи больше на сегментированные белоснежные перчатки, чем на человеческие руки. Пальцы, словно струны гитары, были тонкими и красиво поблёскивали глянцем в свете единственной лампочки. Потом девушка так же медленно перевела взгляд на зеркало прямо перед ней. Рыжие волосы, большие зелёные глаза, словно в них отражалась самая сочная и свежая зелень, яркие румяна, будто два солнышка, уходящие в закат, длинные закрученные ресницы и пухлые алые губки. Раньше она считала эту внешность привлекательной и даже красивой. Но теперь, когда она сама оказалась в шкуре очаровательной, на первый взгляд, клоунессы, Элизабет начала презирать эту смазливую внешность. Она подошла к зеркалу, рассматривая себя. И вновь ужаснулась, узрев в отражении не себя. Просто она не могла смириться с тем, что именно такой она и останется. Элизабет считала это неправильным, глупым. Ребёнок в роботе... Как же глупо. И как же больно было умирать внутри него – будучи зажатой, словно в тисках, между проводами, острыми кусками железа и пружинами. Всё это скрипело, визжало, двигалось и с каждым разом причиняло всё большую боль, будто каждая часть внутренностей аниматроника была живой – пока ты медленно умираешь. Умираешь – отрицая это, всеми силами, что остались в тебе, отказываясь от столь страшной участи – но вскоре звон в голове и боль, пронзающая всё тело, берут верх над простым человеческим желанием жить. На долю секунды Элизабет увидела по ту сторону зеркала бывшую себя – настоящую, маленькую девочку восьми лет, в красном платьице и туфельках. Но мгновение, и перед ней снова двухметровая Цирковая Бейби, чей образ уже прочно засел в сознание, а глаза ослепли от блеска белого металла. Чудесное видение растворилось, словно его и не было. Рядом с Элизабет, на рабочем столе механиков, среди груды пластин непонятного назначения, кусков железа и спутанных проводов, стояла шкатулка. Девушка протянула к ней руки, после чего нежно взяла её. Коробочка выглядела крошечной в огромных руках робота. Афтон-младшая осторожно прокрутила штырёк для проигрывания. Шкатулка неторопливо открылась, и взору девушки предстало большое фото семьи Афтон в рамке в виде сердца. Счастливые мать, отец, и трое детей будто смотрели на Элизабет. Внизу была подпись:" Лаура, Уильям, и их дети – Элизабет, Кэссиди и Майкл Афтон". А ещё ниже:" Любимой и единственной доченьке от папы". В то же мгновение по комнате разлилась тихая, нежная мелодия, будто колыбельная маленькому ребёнку. Элизабет закрыла глаза, а потом вновь открыла, ожидая увидеть перед собой отца. Но чуда не произошло. Она и не заметила, как слеза прокатилась по щеке, ударившись об пол и тут же превратившись в лужу. Эту шкатулку ей должен был подарить отец на её восьмилетие. Коробочка выпала из рук и, чуть коснувшись пола, разлетелась на части, а мелодия замерла, навсегда сгинув во тьме.