***
Чую окружал полумрак, такой, что стены склада, где он находился, тонули, как сливались с темнотой и фигуры других людей. Их тут собрали неспроста — готовилось нападение или иная масштабная операция. Все они — бойцы для армии вампиров. Когда прозвучит клич, они двинутся в атаку и от города ничего не останется. А после — от страны, а затем и от мира. Его состояние напоминало дремоту, грань между бодрствованием и сном, когда паришь над реальностью и пальцы покалывает дрожью. В голове черно и пусто. Зато спокойно, и нет нужды принимать решения. Тебе указывают путь, и ты идешь по нему без сомнений, тебе велят убить, и подчиняешься беспрекословно. Никто не приказывал убивать Дазая. Но, черт побери, как хотелось это сделать еще там, в тюрьме! Мысли о нем возникали снова и снова. Сквозь темноту пробивались светлые полосы бинтов, стоило только закрыть глаза. А если открыть, то всё возвращалось на круги своя. Снова спокойствие в ожидании призыва. — Эй, Чуя, — кто-то позвал тихо из сумрака и коснулся плеча. От простых вещей пробрало, как от горсти снега, засунутой за шиворот. Чуя вздрогнул, встрепенулся и уставился перед собой. Как в вампирское логово пробрался посторонний? Почему никто не заметил? Как он сам проглядел? Рука всё еще лежала у него на плече. Чуя мотнул головой: он не проглядел. Он с самого начала смотрел на светлые полосы в полумраке, когда думал, что моргает, и перестал отличать реальность от сна. Что, если и сейчас не чувствовал разницы? Явь была невесомой, зыбкой. Ладони Дазая настойчивые и уверенно оттесняющие к стене. — Ни шагу без командира не делаете? Какие не самостоятельные вампиры, — негромкий голос отразился эхом в голове, заполненной черной пустотой. Ведь и впрямь вампиры повсюду! Их тут слишком много, чтобы один человек справился. Они обязательно убьют его, когда заметят. Он должен немедленно уйти. Вместо слов Чуя лишь выразительно смотрел на Дазая. Он отвык разговаривать или, как казалось, никогда не умел. Но тот не обращал внимания ни на взгляд, ни на слабое качание головой, не понимал, что погибнет, если не убежит прямо сейчас. — Пока они отсутствуют, я займу место твоего хозяина, — весело произнес Дазай. — Вижу, что не возражаешь. Где кнопка, чтобы тебя включить? Чуя слегка прикрыл глаза, когда его век коснулись пальцы Дазая. Его, вампира, впервые коснулся человек, и впервые мягко и тепло. Так необычно, как делают слепые. Сначала веки, ресницы, затем скулы, пока не добрался до губ, где задержался неприлично долго, будто желая проникнуть внутрь. Кожа горела, как от ожогов. Тьма и пустота тлела под слоем огня. — Укусить тебя, что ли, придурок? — процедил Чуя сквозь зубы. Он сглотнул приятный до мурашек вкус пока еще плоти, а не крови. Та должна быть еще вкуснее. — О, я нашел кнопку! Дазай широко улыбнулся и наклонил голову. Жест максимального доверия, когда шея открывается для нападения, пусть даже обмотанная тряпкой. Но разве это преграда для вампира? Препятствие только распаляло. Бинты скрывали шрамы и манящие сладостью вены, а спрячут еще и раны от клыков. Как Дазай изучал лицо Чуи, так теперь сам Чуя исследовал будущую жертву. Ладонью он ощущал под повязкой пульсацию, на которую откликалась собственная кровь, ускоряя бег стократно и наполняя тело жаром. Клыки проткнули кожу рядом с бьющейся жилкой так близко, что еще чуть-чуть и… Солоноватые капли с привкусом металла скатились на язык и заголосили в распалившемся сознании: «Выпей его! Иссуши его! Разорви его! Уничтожь врага!» Человек — его естественный враг, а этот человек тем более. Он делает уязвимым. Хотел ли Чуя быть слабым? Если нет, то должен растрепать жертву в клочья, прокусить сонную артерию. Должен ли? — Глубже… — скрипучим голосом пробормотал Дазай, хватая Чую за волосы на затылке. — Ждешь особого распоряжения? Чернота спала с глаз. Дазай собирался умереть, больше всего на свете желал погибнуть и выбрал исполнителем Чую, который снова поддался. Этот мерзкий ублюдок просто пользовался им. Чуя оттолкнул его и, едва переводя дух, прошептал: — Я не стану делать тебе одолжение, и это плохой способ самоубийства. — А какой хороший? Посоветуешь или тебе мозгов недостает? Кое-кто из вампиров проявил к ним интерес — они поворачивались и глазели, привлеченные чужой активностью. Дурной знак. В любой момент они могли напасть, заметив человека, который выделялся запахом и чувствовался подсознательно. — Уходи, — Чуя вновь оттолкнул Дазая, пытаясь направить того к выходу. — Даже я с ними не справлюсь, если разом атакуют. «Бросишься на него первым, — голос опутывал сознание, как густая липкая паутина. — Убивать врага и служить мне — твой долг». Дазай лишь усмехнулся его словам. До чего же жуткий финал он для себя выбрал! — Если бы тупой рыжий коротышка знал, зачем я пришел, то прикончил бы сразу. Беспечным ледяным и презрительным тоном он норовил вывести Чую из себя. Несколько вампиров медленно шагали к ним, но внимания так и не удостоились. Дазай неподвижно стоял на месте. — Не подействует, — Чуя невольно сжал кулаки: будет защищать человека или нападет? — Подействует. Дазай окинул невозмутимым взглядом заинтересовавшихся вампиров, которые приближались полукругом. Ему не выбраться из кольца. Значит, драться. Чуя выступил вперед, оказываясь вплотную к Дазаю, чтобы грызть противников и даже самого себя, если потребуется. Сбежать они всё равно не смогут, так хоть погибнут с честью. — Всегда меня раздражал, — буркнул Чуя, искоса глянув на Дазая. — Ненавижу. — Запомню тебя таким, каким видел последний раз, — он мягко провел кончиками пальцев по лицу Чуи. — Прощай. Из-за пазухи под пальто Дазай вынул что-то небольшое, что полностью скрывалось в сомкнутой ладони, выждал секунду и бросил под ноги толпе вампиров. Маленький круглый предмет затерялся в сумраке, а через миг взорвался. Он вспыхнул тысячей солнц и прогрохотал, как настоящая бомба. Стены склада и пол содрогнулись. Яркие лучи вмиг залили пространство и врезались сотнями раскаленных ножей в голову. Всё, что Чуя успел, это схватить Дазая в охапку и, падая, накрыть его собой. Шум стих через пару секунд, и на замену ему явилась абсолютная тишина. Перед глазами плавали оранжевые и золотистые пятна, темнота чередовалась с ярким светом, будто мигающие слайды на кинопленке. Вампиров разбросало по складу взрывной волной. Они шевелились — значит, угроза не миновала. — Дазай, — позвал Чуя, приподнявшись. Тот лежал неподвижно, с закрытыми глазами. — Дазай! — крикнул он громче, но не услышал ни звука. Оглох. Немудрено, после взрыва светошумовой гранаты в закрытом помещении. Это надо же было чертовому суициднику додуматься! — Очнись, пожалуйста, — Чуя попытался растормошить того за плечо, но без результата. — Нам нужно убираться скорее. Вставай. Пойдем. Я не справлюсь с ними, — он обнял Дазая и потянул безжизненное тело, добавив шепотом, потому что всё равно никто не услышит: — Я не могу без тебя, ты мне очень нужен. Очнись! — он в бессильной ярости ударил кулаком по полу. — Ты не умер, я знаю. Такие подонки не умирают от какой-то жалкой гранаты. — Я не могу, — тихий, доносящийся откуда-то издалека, голос был еле уловим, и губы едва шевелились. — Брось меня, спасайся сам, только… — Дазай вслепую поймал Чую за воротник пальто. — Прежде чем уйдешь, я кое-что скажу, о чем не решался раньше. Я хочу признаться перед смертью… — Нет-нет, не смей такое говорить, — Чуя порывисто обнял Дазая. — Ты выживешь. Я не оставлю тебя, вытащу отсюда. Я буду сражаться за тебя с любым противником, хоть с вампирами, хоть с самой смертью! Дазая внезапно пробрала дрожь, сначала мелкая и сдержанная, но уже через мгновение его плечи затряслись. Ублюдок смеялся. — Боже, Чуя, ты великолепен в своей безграничной тупости. Я не умираю и у меня всё в порядке, успокойся, — он, прикрыв ладонями лоб и глаза, поднялся и неровной походкой направился к выходу. Чуя продолжал сидеть на полу, и прежний жар сменился холодом, затекающим в вены. Его будто бы облили помоями и обсмеяли. Он почти признался Дазаю, что дорожит им больше жизни, а тому лишь бы шутить и издеваться. Следовало перекусить ему сонную артерию, пока в сознании звучал приказ убить человека. Но где он теперь, тот голос? Осталась пустота. Не та черная бездонная яма, которая была прежде, а новая, приятная спокойная тишина, словно Чуя стал человеком. Как подобное возможно? Из-за него? Чуя посмотрел на Дазая. Того качнуло в сторону, и он с тихим ругательством врезался в стену. Чуя, резко сорвавшись с места, подхватил его, не позволяя упасть. Дазай по-прежнему закрывал половину лица ладонями, из-под которых струились слезы. Обида разом отошла на второй план, уступив тревоге. — Ты не в порядке, — Чуя вновь обнял Дазая, словно забыл, как тот только что глумился и насмехался над ним. — Дойдешь? — Да, — почти беззвучно ответил тот. — Но я не вижу. Поддерживая Дазая, Чуя довел того до дверей. Они вместе выбрались из здания и, преодолев всего пару десятков метров, расположились на привал под широким старым деревом, ствол которого обрамляли молодые побеги. Спасаться бегством отныне не было нужды — если вампиры нападут, получат отпор. — Посмотри на меня, — спокойно и настойчиво потребовал Чуя. — Я ни на что не могу смотреть, — покачал головой Дазай, не отрывая ладоней от лица. Пришлось убирать его руки насильно. Впрочем, он не сопротивлялся, хоть и был напряжен: казалось, впервые был уязвим, повержен и стыдился, что таким его видит другой человек. Но разве Чуя посторонний? Осознание, что они всегда будут чужаками друг другу до боли царапала разум и сердце. — Открой глаза, пожалуйста, — еще раз попросил он и провел рукой по щеке Дазая, стирая слезы. От их вида щемило в груди. Это не притворство и не розыгрыш, и реальность, где Дазай плакал, страшила больше вампирской атаки. — Ты мне не доверяешь? Чуе не следовало настаивать. И теперь на него уставились налитые кровью глазницы, где лишь по темным мутным прожилкам можно было понять, что радужка на месте. Горло перехватило, резко закружилась голова, и Чуя схватился другой рукой за плечо Дазая, мечтая лишь о том, чтобы не упасть на того. Он смотрел на чужие слезы, на чужие сожженные глаза, на мир, который будто бы и не изменился, сквозь горючую пелену. Он задрал голову, чтобы отвлечься и глотнуть воздуха. В раскинувшейся сверху кроне, среди зелени, розовели маленькие точки — бутоны еще не распустившихся цветов. — Мы сидим под сакурой, — заметил Чуя. — Жаль, не под омелой, — в ответ пробурчал Дазай и совсем шепотом добавил: — Но ты бы не захотел с таким, как я. В тоне померещилась горечь. Просто показалось. Разумеется, Дазай не станет грустить всерьез оттого, что Чуя не захочет с ним целоваться. — Кто придумал эту глупость, — беззаботно заявил Чуя, — что нужно целоваться под омелой? Кто придумал глупость, что он не захочет? Взгляд невольно опустился к губам, и сердце разом забилось чаще, словно в предчувствии тревоги. — Тебе нужно к врачу, но в больницу обращаться нельзя — ты беглый преступник и мигом снова угодишь за решетку. Там, где ты живешь, слишком много соседей, и кто-то обязательно донесет на тебя в полицию. Значит, отправляемся ко мне. — Чуя на секунду замолчал. — Зачем ты взорвал гранату? Неужели собирался так покончить с собой? Тогда не следовало являться в вампирское логово и устраивать демонстрацию. — Попробуй пораскинуть мозгами, которых у тебя нет, для разнообразия. Ты правда не понимаешь, зачем я пришел? Ничего не заметил? Пришел за ним, за Чуей, чтобы забрать его. Взрыв, а точнее свет повлиял на вампирское сознание, вытравил хозяйский зов из головы, превратил почти что в человека. Дазай пожертвовал собой не потому, что жаждал смерти, а потому что спасал отряд кровопийц и возвращал их к прежней жизни, пусть и отчасти. Он пришел, чтобы вырвать Чую из плена. — Это правда? — Чуя поднялся, и Дазай следом. — Не знаю. Я не телепат. Впрочем, твой мыслительный процесс столь примитивен, что разгадает его любой идиот. Так что да, всё именно так, как ты подумал. Дазай в своем репертуаре, но вместо раздражения колкость вызвала улыбку, которую Чуя спрятал, опустив голову скорее по привычке, чем по необходимости. Они нужны друг другу — бесспорно, даже если всегда отрицали. Чуя притянул Дазая и прижался к его губам легким, почти неуловимым поцелуем. Почти сразу отстранился, не дав тому опомниться, отвергнуть или ответить. Ну и что, что не под омелой. Краем глаза он заметил одиноко распустившийся бело-розовый цветок среди моря бутонов. В мир приходила весна. Они проделали путь в молчании. Дазай не реагировал ни на что, а Чуе было достаточно идти рядом, вести его за руку, прижиматься к нему плечом и изредка вытирать его слезы, от которых саднило сердце. Доктор, которого Чуя приволок, почти выкрав из клиники, расспрашивал Дазая, копался в своем чемоданчике, колдовал над раной и в конце концов перевязал и, уходя, оставил лекарство. Осмотр длился чудовищно долго. В итоге врач всего лишь рекомендовал беречь глаза от света и закапывать глазные капли дважды в день. — Рассчитывал, что он меня вылечит? — спокойно спросил Дазай. — Исцелить можно кого угодно, кроме меня. — Зачем ты это сделал? — Чуя, зная ответ, продолжал задавать вопрос. — Почему не живешь, как нормальные люди, и постоянно ищешь способы умереть? Не нужно было вообще приходить туда, — он уткнулся лицом Дазаю в грудь, слушая его дыхание и его кровь, которая отзывалась в сознании: «Убей человека. Он враг. Убей его». — Я поступил так, как хотел. Начинка гранаты сожгла пелену с твоих глаз и сетчатку с моих. Всё справедливо. Убей меня, — тон вдруг стал жалобным. — Я знаю, что ты борешься с собой. Не сопротивляйся, убей. Чуя замотал головой: он докажет, что человек в нем сильнее вампира, чувства к Дазаю сильнее жажды крови, что слепота не приговор. Когда-нибудь докажет. Но сейчас голос в голове был чересчур навязчив, и желание удовлетворить внутреннего убийцу не поддавалось контролю. И он сбежал, ничего не объяснив. Жертва Дазая оказалась напрасной. Черная пелена не сгорела, и Чуя, хрипя пересохшим горлом, ворочался в постели. За стеной находился враг, который, возможно, тоже не спал и думал о чем-то своем. Например, о том, что зря воспользовался светошумовой гранатой, а не боевой. Или, может, о поцелуе под сакурой? Чуя боялся. Его пугала тревога в колотящемся сердце, когда на следующее утро он снимал повязку с глаз раненого, но смотрел на перебинтованную шею и на губы, которые вчера целовал и к которым влекло, как магнитом. Его тянуло не просто к мужчине, а к Дазаю, что было в сотни раз страшнее. Его манили ядовитые, искривленные в надменной ухмылке губы, и Чуя, не борясь с желанием, прижался к ним. Он укусил, лизнул и проглотил каплю крови, которая смягчила саднящее горло. Дазай рывком усадил Чую к себе на колени и запустил руку ему под рубашку. От прикосновений по спине бежали мурашки, сердце сжималось в беспокойстве, и в висках гулко стучал пульс. — Ниже, — Дазай дернул Чую за волосы. — Клыки впиваются ниже. «Убей его!» — настырный голос будто бы кричал возле уха. Зубы царапнули кожу на шее и распороли, как скальпелем. Этого достаточно. Чуя отпрянул и, стараясь игнорировать потеки алой крови, переключил внимание на глаза. Те выглядели лучше: по-прежнему красные, но в многочисленных прожилках лопнувших капилляров четко различались два темных пятна. Прежде карие глаза стали мутно-серого дымчатого оттенка. — Ты жестокий, — угрюмо посетовал Дазай. — Излишняя человечность не идет на пользу. Если бы ты попросил, то я бы убил тебя, а ты бы, наверное, отказался, даже лишись я рук и ног. — Без зрения живут, — буркнул Чуя в ответ. Пластиковый пузырек с каплями едва не падал из трясущихся пальцев. Биение пульса оглушало, слепило и перекрывало кислород, а застывшая полоса крови словно нарочно маячила ярким пятном. Неосознанно Чуя провел по ней языком, а после рядом, где следов крови не было, зато была теплая человеческая плоть. — Нужно просто свыкнуться, — пробормотал Чуя. Да, просто смириться с тем, что прикосновения к Дазаю вызывают дрожь и горячие вспышки огня в теле. Они попытались приспособиться. Дазай начал адаптацию с жизни на диване. Он слушал что-то в плеере и, похоже, мог провести с наушниками и отрешенный от мира часы и даже сутки напролет. Лишь поддавшись на уговоры, связался с кем-то из прежних знакомых. Коллеги по работе это были или нет, по разговору нельзя было определить, потому что тот ограничился скупыми фразами: «я не дома, у Чуи, да, у того самого». При упоминании Чуи на губах возникала ехидная улыбка, и предмет обсуждения явно ощущал, как краснеют и пылают уши. Адаптация Чуи началась с того, что он сидел напротив Дазая, изредка ненароком того касаясь. Принося еду и передавая тарелку или чашку, он подолгу удерживал руки Дазая. Тот не возражал, но даже подобие веселости и беззаботности вмиг стиралось с лица, как в тот момент, когда они говорили о поцелуе под омелой. — Мне нужно домой, — однажды заявил Дазай, откладывая нетронутый ужин. Он хочет уйти. Ему надоело и наскучило. Он ненавидит Чую или хуже того — презирает. Страшные догадки ураганом пронеслись в голове. — Ты и так дома, — пробормотал Чуя и осекся. Голос прозвучал настолько слабо и ничтожно, что это к лучшему, что дыхание перехватило и сил говорить дальше не осталось. Только тут Дазай в безопасности, и лишь один человек способен как следует о нем заботиться, помогать и обеспечивать уход и комфорт. Какая жалкая мысль! Помочь забраться на крышу высотного дома ему поможет любая вертихвостка или бомж. Зачем ему Чуя для исполнения желаний? — Ох, ты сообразителен не по годам, — вздохнул Дазай, неловко шаркая в сторону коридора. — Не ребенок уже, а в развитии остановился тогда же, когда замер в росте. Лет в десять, да? Чуя растерянно шагал рядом, норовя поддержать Дазая и направить. До куда его провожать? Может, тот уже вызвал такси? Когда за ним захлопнется дверь, вместе с ней погаснет свет во вселенной и разум затянется липкой паутиной. — Ты не взял лекарство, — Чуя замер на пороге. — Нужно обязательно закапывать в глаза, чтобы не пересыхали и зажили скорее. — Зачем? — невозмутимо ответил Дазай. — Мы что, обратно не вернемся? Нет, если планируешь пожить в маленькой тесной комнатушке, скажи — я не против. Я же собирался забрать кое-какие вещи, чтобы перевезти сюда. Твоя одежда рассчитана на карликов и мне мала. С души упал камень, и Чуя вздохнул полной грудью. Через секунду уже обнимал Дазая, уткнувшись тому в грудь. — Правда? — с улыбкой прошептал он. — Конечно. Между нами вообще-то большая разница. Ты на голову ниже меня, а это тебе не кот чихнул. Чуя беззвучно хмыкнул: он не о том спрашивал, но Дазай то ли притворился, то ли действительно не понял. Дом, где жил Дазай, не оцепили полицейские, и патруль не околачивался поблизости. В квартиру они тоже попали без трудностей и происшествий, открыв дверь ключом. Комнаты и впрямь больше напоминали тесные контейнеры, нежели жилые помещения для людей. Как конура для собаки — в самый раз, но не для человека. — Коробка из-под холодильника просторней, — скептически скривился Чуя, — хотя для дворового пса годится. — Куда мне, дворняге, до элитных карманных? — выдохнул Дазай тому в затылок, одновременно целуя. — Располагайся, налей нам выпить, пока я разбираюсь с вещами. Пробравшись между диваном, столом и шкафом, Чуя распахнул окно — тут давно не проветривали и пахло сыростью. С улицы тянуло вечерней прохладой и немного дымом. По той же узенькой тропке он добрался до кухни, которую едва ли не целиком занимал маленький холодильник, и достал темную бутылку, в которой болталась жидкость. Разнообразия продуктов не было, так что и гадать, алкоголь внутри или соус, не пришлось. Где тут можно расположиться? Чуя огляделся и, вздохнув, уселся на диван. Отпил глоток из одного стакана и поморщился: слишком обжигающее, чтобы ощутить вкус и аромат. Он смотрел на Дазая, точнее на его спину, как тот сгорбился и шарит по ящикам и полкам комода. Таким темпом они будут возиться тут до утра. Нет, всё-таки следовало захватить лекарство. — Тебе помочь? — Чуя в раздражении хлебнул из стакана снова. В горле першило от жгучей горечи. — Ага, — с энтузиазмом откликнулся Дазай. — Держи… — он забрался на диван и ударил Чую по голове толстым блокнотом в кожаном переплете. — Ой, извини, забыл, что на уровне, где у людей руки, у тебя лоб. — Бесишь, — закатил глаза Чуя, беря блокнот. — Читай. Я тут кое-что набросал на досуге. Мне нужен твой совет. — Приятные способы самоубийства. Найти красивый берег, привязать ч-чу… — он напрягся, силясь разобрать каракули. — Хм, что-то там привязать и прыгнуть в реку. О боже, это называется просто утопиться! Нельзя было так и сказать? И что ты собрался привязать? — Чурбан, — серьезно заявил Дазай, но уголок губ дернулся в нехорошей ухмылке. Чуя прищурился и с недоверием повторно просмотрел корявые строчки. Он был не настолько пьян и, разумеется, увидел собственное имя, слабо и почти незаметно прописанное. — Ты меня сейчас чурбаном назвал?! — он задохнулся от противоречивости: оскорбиться или растрогаться, что Дазай называет их совместное утопление приятной смертью? — Читай дальше, — тот махнул рукой в невозмутимости. — Взять маленький, очень-очень мелкий предмет и… глубоко… в себя… Да что так неразборчиво-то? Вогнать в себя, — безжизненным голосом дочитал-таки Чуя. Кровь прилила к лицу, руки сжались в кулаки непроизвольно. — Какой такой мелкий предмет? Ты обо мне?! Это где это «мелкий»?! Дазай кивнул. Жест стал детонатором бомбы, которая наконец взорвалась. Чую обдало жаром, перед глазами поплыли темные пятна, как черные дыры. Он швырнул блокнот и, повалив Дазая и вдавив в диван, сжал пальцы у того на горле. — Надо внести в список, — прохрипел тот. — Тоже красиво. Не просто красиво — завораживающе. Закрытые веки прятали мутную пленку на некогда пылающих адским пламенем глазах, из приоткрытых губ едва вырывалось хриплое дыхание, вены набухли под бинтами. Чуя наклонился и прильнул к Дазаю поцелуем. Душил и целовал, не встречая сопротивления. Он подцепил зубами край повязки у того на шее и осторожно потянул вниз. Клыкам открылась покрасневшая от прежних укусов кожа, крошечные точки и бледные синяки вокруг. Чуя царапнул старую рану, одновременно слизывая выступившую кровь, со всей силы дернул бинты, и те повисли рваными, кое-где окровавленными лохмотьями. Дазай не возражал, ведь в конце концов того и добивался. Он чуть поморщился от боли и запрокинул голову, удержав Чую, чтобы тот не отстранился. Они играли с огнем — еще чуть-чуть, и сонная артерия порвется. — Я не собираюсь тебя убивать, — пробормотал Чуя. — Не тебе решать, глупая псина! От вкуса крови, смешанной с крепким виски, кружилась голова и мир расплывался в нечетких очертаниях. Происходящее напоминало сон, и голоса звучали как сквозь вату, в которой смягчался грубый тон. Слова же были правдивы. Чуя всегда следовал за Дазаем, как преданный пес, и позволял принимать решения. И сейчас позволил. — Начнем отсюда, — Дазай дернул Чую за волосы, оттягивая от себя, и снова нажал на затылок, вынуждая пригнуться. Можно было бы освободиться одним коротким рывком и покончить с Дазаем одним последним укусом, но отчего-то Чуя всем сердцем и душой, всем своим существом противился очевидному выходу. Теперь он просто не мог убить того, кого в течение нескольких лет подряд мечтал растерзать на куски. Он слабо дернулся, убеждаясь в тщетности сопротивления, и прижался к его бедру щекой. — Ты хочешь, чтобы я?.. — нерешительно переспросил Чуя. — Да, именно ты. Каким нужно было быть рисковым парнем, чтобы требовать минет от вампира? Насколько нужно любить острые ощущения? Острые — буквально. Когда одному из них грозит ежесекундная смерть от укуса, если другой не совладает с собой. Но попытаться стоило, хотя бы ради того, чтобы, лежа у него на коленях, тереться носом о его пах и рвать застежки на ремне и брюках. Кровь в висках стучала громче, грозя пробить череп и выплеснуться наружу. С витающим где-то далеко разумом, Чуя с трудом осознавал, что реально, а что мерещится. Он проводил языком вдоль венок на члене Дазая, облизывал головку, вбирал в рот наполовину и, чуть царапнув клыками, вынимал. А затем начинал с начала. Он не замечал, что уже срывал одежду и с себя, и что его пальцы проникли в Дазая и двигаются внутри. Не в силах терпеть слишком долго и подрагивая всем телом, Чуя сменил пальцы на член. Он входил медленно, боясь причинить боль, и сразу срывался на бешеный ритм. Дазай комкал покрывало и царапал спину Чуи, который осыпал поцелуями его бедра, грудь, шею. Комната плыла перед глазами не то от выпитого виски, не то от вкуса крови, не то от близости Дазая. Плавные движения сменялись резкими толчками, сбившееся дыхание превращалось в хрип, и вместе с запахом разгоряченных тел Чуя глотал горечь вишни, которую приносил ветер через открытое окно. Тело свело судорогой, сквозь вены будто бы пропустили электрический разряд и, последний раз войдя до основания, Чуя кончил. Он лениво наклонился и лизнул капли смермы, которыми Дазай испачкал живот. — Самое время, чтобы убить, — Дазай потянул Чую, заставляя приблизиться лицом к горлу, и крепко прижал. — Не буду. Не убеждая, не прося и не выжидая, Дазай отшвырнул Чую от себя, будто нарочно пытаясь скинуть с дивана. Сам он укутался по пояс покрывалом, потянулся за стаканом, нечаянно задел один и разбил, после чего невозмутимо взял второй. Он неспешно цедил виски и мутными глазами цвета дыма смотрел на Чую, пока тот собирал вещи, брошенные на пол. Одевшись, Чуя выглянул на улицу. Порядком стемнело, но в полумраке еще четче сияли аллеи розовых деревьев, растущие неподалеку. Сакура утопала в цвету. Ее вишневый запах впервые в жизни горчил на языке. Из окна по-соседству вдруг вынырнула голова. Пожилой мужчина прищуренно посмотрел на Чую и неодобрительно поцокал: — Постыдились бы, молодые люди! Успокоенное прохладой лицо вновь вспыхнуло жаром. Они громко шумели, и сосед всё слышал и понял, чем они вдвоем тут занимались? Чуя мгновенно скрылся в квартире и с грохотом захлопнул окно. Повернулся к Дазаю, который продолжал невозмутимо потягивать виски, и тихо сказал: — Поехали домой, — и, приблизившись, сел рядом. — Ага. Апатия то была или безразличие, но холодность тона вмиг погасила искры, которые горели в крови. Словно ничего не произошло между ними. На обратном пути они зашли в магазин и, хотя Дазай заявил, что собирается купить продуктов, взяли только бутылку бренди. Похоже, он планировал напиться или, учитывая цену и наверняка плохое качество, отравиться. Но Чуя ошибся. Он оказался не прав во всем. Они не отправились домой. Вместо этого через несколько минут они сидели под сакурой, которая широко раскинула ветви и полностью перекрыла, как огромный зонт, небо. Дерево светилось благодаря зажженным фонарикам, и каждый цветок казался бело-розовой звездой. Дазай не пил. Он держал наполненный стакан, а свободной рукой, забравшись Чуе под рубашку, легонько царапал, водил по спине, ребрам, груди, тер и игриво пощипывал соски. Прикосновения вызывали трепет. — Если ты никого не видишь, — сдавленно пробормотал Чуя, — не значит, что тут никого нет. — Если тут кто-то есть, не значит, что нас видят, — парировал Дазай. — Или ты стыдишься своих чувств ко мне? Если так, то зачем занялся со мной сексом в комнате с тонкими стенами и толпой соседей? Сделал это, потому что не подозревал ни о стенах, ни о соседях? Чуя едва не ответил, но осекся, поняв, что это будет ложью. Если бы выпал такой шанс снова, он бы повторил, и пусть хоть весь город слышит и знает. — Не стыжусь, — Чуя приник к шее Дазая, целуя ее сквозь повязку.***
Каждый день походил на предыдущий, и меньше всего хотелось, чтобы он когда-то закончился. Совместные ночи в общей постели и завтраки, походы по магазинам и пикники среди цветущих деревьев — всё стало привычным течением жизни. Внезапные объятия посреди прогулки не омрачали настроение. И даже когда Дазай требовал его убить, а если Чуя смущается, прикрыться «старой уродливой шляпой», тот чуть уловимо скреб острыми клыками и сцеловывал выступившую кровь. Слушал, какой он тупой и непослушный пес, и снова целовал. Дазай лишь сокрушенно вздыхал, что его питомец совсем отбился от рук доброго хозяина, и крепче прижимал Чую к себе. Зовущий голос в голове, который порой звучал слишком громко, — единственное, что тяготило и возвращало с небес на землю. Случалось, однако, что не на землю, а в ад. И с каждым разом разверзнутая бездна затягивала сильнее. «Ты не сможешь больше противиться, — четко гудело в сознании, — ты не особенный. Ты мое творение, и только я распоряжаюсь тобой. Исполняй мою волю». — Дазай, — Чуя осторожно потряс того за плечо. Ответа не последовало. Дазай не двигался, лежал на диване и отрешенно что-то слушал в наушниках. «Человечество будет уничтожено, город станет нашим уже завтра, не сопротивляйся». — Мне нужна помощь, — процедил Чуя сквозь зубы. Каждая нотка голоса в голове болезненно ударяла, превращая сознание в туман, а кровь в густую застывшую массу. Сердце почти не билось. Дазай приподнял веки и повернулся. Он, конечно, не видел, но в его мутных глазах Чуя разглядел отражение бездонного мрака, от которого, словно нити паутины, тянулись черные вены. Он смотрел на вампира, как будто очутился напротив зеркала. — Если ты, наконец, не решил меня убить, то уходи, — Дазай отмахнулся от него и вновь погрузился в прослушивание плеера. Что у него там? Очередная паршивая песенка о том, как славно быть мертвым? Это важнее, чем мольбы Чуи о помощи? Рука невольно потянулась, чтобы оборвать провода наушников и раскрошить проклятый плеер, но замерла на ладони Дазая. Под кожей бежала живая кровь, под бинтами на запястье бился пульс, и слабый стук отдавался эхом в сердце Чуи. Если выпить эту жизнь досуха, возможно, вампир тоже оживет. Но нужна ли ему такая жизнь? — Как я могу убить, — беззвучно пробормотал Чуя, прижавшись губами к трепещущей жилке у того на запястье, — если люблю тебя? Дазай не реагировал, а лишь смотрел невидящим взглядом. А Чуя боялся смотреть, во что превратился, и не поднимал глаз. Он ушел, не дождавшись ответа. Дазая волновал лишь он сам, и все без исключения поступки, будь то героические или трусливые, он совершал ради себя. Если нет личной выгоды, разве он поможет Чуе, разве спасет город? Но неужели у Дазая и впрямь не было ни единой причины? Чуя не хотел верить, что нужен был Дазаю только для быстрой легкой смерти. Это ведь неправда, что человек может быть столь бессердечным! Ведь даже Чуя умеет сострадать, даже вампир! Наверняка Дазай — тоже. Просто он пока не знает, как велика проблема. Не замечает и не видит. А Чуя видел. И сейчас, сбежав из дома в страхе перед собственным обликом, он смотрел на Йокогаму с крыши небоскреба. Сюда никто в здравом уме не заберется и, значит, не станет случайной жертвой вампира, а того не привлекут снующие по земле букашки, какими с высоты птичьего полета казались люди. Город погряз в преступлениях и крови. Тот город, который Чуя клялся защищать даже ценой собственной жизни. И вот он сам стал преступником и жертвой, превратился в того, кто нападает на мирных граждан, и кем управляет сила, неподвластная человеческому пониманию. Он был когда-то темным хранителем Йокогамы под руководством прежнего босса. Теперь он жаждущий крови маньяк. Убийцы, воры и насильники никуда не исчезли и также промышляли под покровом ночи или официальной власти. Полиция не справлялась или вовсе закрывала глаза на злодеяния. Но какое теперь Чуе до них дело? Вампирам не нужно богатство. Им нужно господство над миром. И Чуя просто марионетка, рабочий муравей, который обязан трудиться во имя цели. Цель, конечно, чужая и непонятная. Но ради нее он смотрел на прежних врагов сквозь пальцы, потому что истинные враги уже не они, а те, на кого укажет новый босс. И тот указал: «Все они, кто сопротивляется новым законам, подлежат уничтожению. Убей их». Чуя, зажмурившись, стоял на краю, и под ногами дрожали каменные плиты. Голос звучал рядом, за спиной, и был настолько осязаемым, что, казалось, мог толкнуть вперед и сбросить навстречу кишащим жизнью магистралям. Совсем скоро движение города замрет и оборвется. Чуя будет первым вестником смерти. Он занес ногу над пустотой. «Дазай бы одобрил», — мелькнула в голове собственная мысль, и Чуя покачнулся назад. Отступил, вспомнив того, ради кого боролся с вампирской сущностью, вместе с кем боролся, и вопреки кому. Домой он возвращался, уставившись на собственные ботинки, чтобы ненароком не зацепиться взором за прохожего, и бурча себе под нос мелодии, когда-либо услышанные, чтобы отвлечься от настырного голоса, призывающего убивать. В ту ночь он впервые за долгое время остался в комнате один. Слишком велик риск не сдержаться и окончательно обратиться в чудовище.***
— Мне надоело, — с непривычной суровостью заявил Дазай, отстранив от себя руку Чуи, который как всегда закапывал лекарство. — Ч…что? — гортань сдавило, будто это было первое слово, произнесенное за сотни лет в пустыне. Паутина, заполнившая вены и разум, опутала горло. — Я устал тратить с тобой время и ждать, когда ты, маленькая тупая шавка, сделаешь то, что я хочу. Это так сложно? Да, это невероятно тяжело и невыполнимо. Но Чуя не мог выдать ни звука — снова угодил в вампирский плен. Он мотнул головой в бессмысленном отрицании. — Ладно, — Дазай вздохнул, словно увидел. — Моим последним желанием будет пикник в том старом парке, в котором мы обычно гуляем. Если откажешься, подыщу кого-нибудь посговорчивее. Чуя, хоть его и коробило от категоричности Дазая, не думал отказываться. Вскоре они вместе сидели под раскидистой высокой сакурой, которая стала местом их первого поцелуя, и где впоследствии они проводили каждый вечер. Чуя надвинул шляпу так, чтобы поля закрыли по меньшей мере пол-лица, чтобы никто не разглядел, как от черноты его глаз расползлись набухшие уродливые вены. Чудесный солнечный день располагал к прогулкам, поэтому тут и там бродил народ, и контролировать себя было непросто, когда инстинкт требовал нападать. Дазай мог стать спасением. Чуя наклонился и уткнулся лбом тому в плечо. — Помоги мне, — прошептал он. — Сегодня я уничтожу Йокогаму. Я не хочу, но не могу сдержаться. — Не сдерживайся, — холодно ответил Дазай. — Может, когда разрушишь очередной небоскреб, мне повезет оказаться рядом и умереть под завалами. Конечно, — скривился он, — это больно и не романтично, но выбирать не приходится. — Помоги, — голос звучал отчаянно. — Я знаю, что ты можешь спасти меня и город. Это ведь наш город! Разве мы не обязались защищать его? — Я — нет. — Эти люди погибнут, если мы ничего не предпримем, если я останусь вампиром. Можно попытаться повторить трюк, который ты проделал здесь же, неподалеку. Если вместо фонарей развесить на деревьях такие же светошумовые гранаты и взорвать их, то мы, по крайней мере, получим отсрочку. Я постараюсь привести сюда армию вампиров, а людей эвакуируют заранее. Это ведь возможно? — Нет, — категорично заявил Дазай, но Чуя, игнорируя, продолжил: — Если добавить к начинке из магния и алюминия еще что-то, например, серебро или его сплав, эффект будет отличаться и, как знать, может, вовсе избавит от вампиризма. — Нет. — А если задействовать твою способность обнуления? — не унимался Чуя. — Если каким-то образом связать тебя и цепь гранат… — он осекся, поняв, что не имеет представления, как осуществить безумную идею, и упавшим голосом закончил: — Я должен стать человеком любым способом. — Человеком? — удивился Дазай. — А как же красивая безболезненная смерть от клыков маленького милого вампирчика? Не хочешь убивать меня? Тогда разговор окончен. Ты свободен и можешь уходить, а мне сразу следовало найти кого-то другого. Другого? Кого-то, кто с радостью избавит от бренной жизни? Такого же равнодушного и жестокого, как сам Дазай, которому так же наплевать на всё и всех. — Ты что, всё еще здесь? Уходи. Не волнуйся обо мне, я позвоню кому-нибудь из коллег по работе и меня подвезут до дома. Чуя поймал розовый лепесток на ладонь. Начало апреля уносило не только цветы с деревьев, но и беззаботность. Для кого-то начинался учебный год, а для кого-то всё просто заканчивалось. Йокогама, ставшая сосредоточением зла, будет уничтожена первой. Дазай невозмутимо сидел рядом, на расстеленной жесткой циновке, и держал стакан с виски, из которого не сделал ни единого глотка. Как прежде. Ну, хоть что-то останется в мире неизменным. Минула вечность с тех пор, как они так же сидели тут вдвоем, под деревом, где едва распустились листья, и тогда казалось, что они сильнее всего на свете и с легкостью одолеют любого противника. Но враг не снаружи — он внутри них самих. В одном — вампир, а в другом — рьяное стремление умереть. Красота мимолетна, жизнь быстротечна, и смерть — неизбежный яркий взрыв. Пока их чувства не превратились в уродливую серую рутину, они должны вспыхнуть и исчезнуть, так же, как должны осыпаться цветы в назначенный срок. Стойкие лепестки еще держались, желая покрасоваться дольше положенного. Маленькие наивные и безрассудные бойцы пытались сражаться с природой, а Чуя больше не пытался бороться. Если нужно уйти, то следует сделать это красиво, ведь именно такую простую истину сотни раз твердил Дазай и, конечно, был прав. — Исполнишь мое последнее желание? Дазай кивнул без слов. — Поцелуй меня, — Чуя ударил по стволу дерева, вызывая в том дрожь, которая проникла в каждый лепесток и вырвала цветы с корнем. Они медленно закружились вихрем и, прежде чем окончательно осесть в траву, накрыли густым облаком. Для них сакура отцвела. Дазай вправду набрал чей-то номер, едва Чуя оставил его в одиночестве — не ушел, а отдалился на достаточное расстояние, с которого мог наблюдать. Спустя время за ним приехала машина. Дазай отправился домой, в крохотную квартиру с тонкими стенами и кучей соседей. Со стенами, которые сегодня обрушатся, и с соседями, которые погибнут. Без поддержки Чуя не справится и поддастся вампирскому призыву. Жаль, что Дазаю безразлично абсолютно всё. Чуя вернулся в пустой дом, где непривычная тишина давила на уши. Она угнетала снаружи, а внутри гудел гипнотизирующий голос. «Время охоты. Пора убивать. Иди в бой, и сегодня город перейдет в наши руки». — Заткнись! — прошипел Чуя, сжимая ладонями голову. — Я не стану подчиняться, найду тебя, где бы ты ни прятался, убью и снова буду человеком. Ты не заполучишь мой город. Всё что угодно сгодилось бы, чтобы приглушить зов вампира, даже паршивые песенки про суицид. Дазай не заезжал сюда и поэтому не забрал ни вещи, ни плеер. Чуя быстро, словно промедление грозило мучительной смертью, надел наушники и нажал кнопку на маленькой коробочке — плеере. — Да, это Ая Кода, и он поселился в ее доме, — внезапно раздалось в наушниках, — и девчонка полностью под его влиянием. Обращенная, да… Дазай, раз уж ты пойдешь к ней… Ох, черт!.. Звук прервался грохотом и пронзительным писком, а затем эфир заполнился шумом помех, как у сломанного телевизора или радио при потерянном сигнале. Что это значило? Никакой глупой музыки не было и в помине? Дазай слушал чей-то разговор, подключив жучок. А может, даже общался с тем человеком. И что еще за девчонка по имени Ая? Вампир? И Дазай, разорвав отношения с Чуей, отправился к ней? Получается, нашел-таки кого-то более сговорчивого. Растерянность, смятение и ярость мигом захлестнули с головой, обдав жаром. Чуя метнулся к компьютеру. — Ну уж нет, не позволю какой-то чокнутой девице-вампиру прикончить тебя, Дазай. Ты дурак, если полагаешь, что кровопийцы церемонятся с жертвой. И если тебе непременно нужно умереть… — Чуя не договорил. Даже наедине с собой не мог произнести страшные слова: он убьет Дазая, лишь бы тот не искал случайной смерти на стороне. Если таково его желание, Чуя будет несчастен ради него. Как у любого мафиози, занимающего высокую должность, у него был доступ к данным всех жителей Йокогамы: где живут, сколько лет, чем занимаются и прочее. Разыскать информацию о нужном человеке не составляло проблем, и спустя несколько минут у Чуи уже был адрес семейства Кода. Ая — маленькая девочка десяти лет, и, значит, точно ему не соперница, но тогда зачем она понадобилась Дазаю? Тот не обратил бы внимания на обыкновенную жертву вируса. В ней заключалось нечто особенное? Что в ней? Что же, Чуя распотрошит ее и посмотрит. Он держался за дверную ручку, готовый зайти в квартиру и перевернуть там всё вверх дном. Никто, ни единый человек или вампир, не имел права забирать у него Дазая. И тем более он не отдаст того какой-то малолетке, какой бы уникальной она ни была… Дверная ручка дрожала, и волны передавались Чуе по кровеносным сосудам, по которым несли черную липкую паутину к каждой клеточке тела. Мозг заволакивало темнотой, и внутри гудел голос, призывающий убивать. Нет, в ней, в Ае, ничего не было. Особенная не девчонка, а квартира. Чуя ударил в дверь, срывая ту с петель, и перешагнул через порог. Взгляд сразу ухватился за гроб, прислоненный к стене вертикально. Внутри находился тот, чей голос управлял сознанием зараженных вампиров, кого Чуя видел впервые и кого собирался убить. Лопоухий, с длинными свисающими на лицо и плечи черными волосами, обезображенный черными венами, которые просвечивали сквозь кожу, и с красными светящимися глазами, бессмертный король вампиров являл собой жалкое зрелище. Нижнюю половину тела заменял широкий длинный меч, воткнутый, как шпажка в канапе. Однако самое важное было не в гробу, а возле него. Дазай заинтересованно тянул руку то ли к вампиру, то ли к лезвию меча. — Не трогай его! — крикнул Чуя, и пальцы Дазая дернулись. Вампир в гробу зашипел, не получив легкой добычи. Чуя уверенно двинулся к вампиру, ежесекундно смаргивая завесу тьмы с глаз. Что случится, если выдернуть меч, если вытащить шест, на котором крепится это огородное пугало? Бессмертный король умрет, и обращенные им люди станут собой? «Убей его!» — щелкнуло в мозгу, и Чуя невольно шагнул в сторону. Почти наткнулся на человека, в котором звонко и сладко бежала кровь. Вот она, настоящая, живая, теплая кровь, способная запустить и его вампирское застывшее сердце. Паутина перекрыла взор, и приказ убить остался единственной мыслью в затуманенном сознании. Человек отпрянул, но Чуя поймал его за плечи, притянул ближе и в предвкушении царапнул клыками кожу на шее. Разорвать плоть, выпустить кровь и напиться ею, горячей и вкусной, заполниться ею… В голове колотились мысли об одной лишь жажде. — Фас, Чуя, — человек безвольно уронил голову Чуе на грудь, растрепанные волосы колыхнулись и сквозь паутину тьмы вспыхнул ярко-розовый цветок, как последняя искра в потухшей жизни. Их сакура. Облетевшая, но не исчезнувшая. Она продолжала цвести. Чуя коснулся пальцами лепестков, застрявших в волосах Дазая. Может, это тот самый бутон, что распустился после их первого поцелуя? — Я люблю тебя, — едва шевеля губами, произнес Чуя. Липкая тьма не спешила отпускать, гипнотизирующий голос приказывал убить врага-человека, но попытки воздействовать на разум разбивались об идеалы непокорного вампира: убивать врага и защищать любимого. Кто-то из сокрытых ранее в полумраке кинулся наперерез, защищая хозяина. Незнакомый вампир сбил Чую с ног, но уже через секунду тот вскочил и ударил противника в живот, и сломанное пополам тело отлетело к стене. Напавшему на Дазая, он вырвал кусок горла зубами и самого швырнул в сторону. Сразу двое, заломив Чуе руки за спиной, оттащили вглубь комнаты, подальше от своего главаря. Дотянуться до одного и укусить, а второму свернуть шею — план исполнился за пару секунд, но противник с перебитым позвоночником повис на Чуе, задерживая и не давая ступить ни шагу. Они отвлекали. Они боролись с сильным врагом, чтобы сломить его морально. Одного взгляда на Дазая хватило, чтобы всё понять. Если того не станет, заглохнет и сопротивление Чуи, восставшего против хозяина. Дазай пошатнулся от несильного толчка и неловко шагнул назад. Маленькая фигурка метнулась ему под ноги, и он, запнувшись, не удержал равновесие и свалился прямо в распростертые объятия короля, поджидающего добычу. Челюсть клацнула на горле человека, и на бинты хлынула кровь. Сердце Чуи замерло, огонь ярости вспыхнул в венах и взорвался тысячей искр, которые вмиг сожгли липкую паутину в сознании и сотрясли пол под ногами и стены. Что-то звонко лопнуло — должно быть окна. Он вырвался из хватки вампира и кинулся вперед. Споткнулся. Грохнулся на четвереньки. В голове беспрестанно взрывалось и горело — мозг, кости и кровь превращались в уголь и пепел. Бесконечно долго Чуя не мог пошевелиться из-за сковавшего жара и боли и только смотрел, как обмякшее тело Дазая оседает на пол. Удерживающая на месте сверхъестественная сила исчезла столь же внезапно, как возникла, и Чуя метнулся к Дазаю. Маленькая фигурка, сжимавшаяся до того момента в клубок, кинулась к лежащему в гробу королю вампиров. — Брю-тян!.. Прости! — плакала девчонка, и ее причитания переходили в поток бессмысленных звуков и слез. — Прости, я не хотела, чтобы так вышло. Тот не реагировал. Не двигался и Дазай. Глаза обоих были закрыты, но если у одного следы крови алели на губах и подбородке, то бинты на шее второго пропитались багрянцем. Чуя склонился над Дазаем, но не ощутил ни толики прежней жажды. Он не желал пить кровь? Не желал больше кусать Дазая? Или он?.. — Очнись, — пробормотал Чуя, без стеснения целуя застывшие побледневшие губы. — Ты ведь не умер? Никогда не поверю, что ты умер. Пожалуйста, приди в себя, ты мне нужен, я не могу без тебя. Если слышишь, отзовись, прошу тебя. Ответом было молчание. Ни укусивший, ни укушенный не двигались и, похоже, не дышали. — Так не должно было случиться, — продолжал Чуя. — Я должен был сражаться за город, за свою человечность и за тебя, чтобы ты жил. Я, а не ты. Дазай снова пожертвовал собой. Он нашел короля вампиров в доме некой Аи Коды и спровоцировал укус, чтобы прекратить распространение вируса. Его способность обнулять чужой дар ликвидировала вампиризм, остановив процесс в организме короля. Почему он не сделал этого раньше? Не хотел? Тогда почему сделал сегодня, когда Чуя умолял спасти его и Йокогаму? Он снова пожертвовал собой ради него, ради того, чтобы Чуя вернул человечность. — Это правда, что я думаю? — шепнул он на ухо неподвижному Дазаю. — Я не телепат, — иронично ответил тот вдруг и, кривясь от боли при каждом слове, добавил: — Но учитывая примитивность твоего мышления, правда.***
А король вампиров не умер, он ведь бессмертный. Он лежал в гробу, отдыхал, спал и слушал музыку, которую ему заботливо включала Ая, в доме которой он прежде нашел приют и остался теперь. Девочка терпеливо ждала, когда ее друг Брю-тян наконец выйдет из беспробудного анабиоза и откроет глаза. Ждать она могла очень долго — у нее вся жизнь впереди.***
— Миленькая история о древнем графе Брэме Стокере и девочке Ае, но мы будем творить свою, — Чуя, сжимая ладонь Дазая, настойчиво вывел того в сад, обнесенный высоким забором. Они остановились возле лежащих на земле пары лопат, одну из которых Чуя вручил Дазаю, и невзрачной тонкой веточки. — Что это? — Лопата, — со всей серьезностью произнес Чуя. — Мне кажется рациональным не ездить на другой конец города ради пикника под сакурой, а привезти ее к нам домой. Конечно, сначала нужно ее посадить. Держи, вот здесь, — он накрыл пальцы Дазая своими, двигая их по черенку лопаты. — Ты уверен, что это садовый инструмент? — шепот обжег за ухом, лопата отлетела, и рука Дазая мигом переместилась на пах Чуи. — Может, следует держать там? — Я не то имел в виду, — голос дрожал от нехватки воздуха. — Просто посадка дерева… — Их сажают осенью, глупыш, — со смехом заявил Дазай, опрокидывая Чую на спину и придерживая, чтобы не грохнулся об землю или каменистую дорожку затылком. — Тогда и посадим. Что ж, значит, у них срок полгода, на протяжении которого никто из них не вспомнит и даже не заикнется о самоубийстве. После наступит ожидание цветов. А дальше… Никто не заглядывал так далеко в будущее. — Пойдем в дом? — Чуя запустил ладони Дазаю под рубашку и потянул к себе так, что едва не разорвал ткань. — Нет, мы останемся тут. Не упущу шанса заставить тебя краснеть. Ты так очаровательно смущаешься, — он провел пальцами по горящему жаром лицу Чуи. — Ты не видишь! — Знаю, — кивнут тот. И ведь и вправду знал. Не только щеки, но и всё тело пылало огнем, и губы Дазая, поцелуи, его прикосновения еще больше воспламеняли. Подернутые мутной пеленой дымчатые глаза смотрели на Чую, и он снова видел в них себя. Он видел отражение уже не смерти. В его слепых глазах крошечными искорками загоралась жизнь.