7 августа 1888
Битый час Джек не мог заснуть. Только за прошедшие несколько минут он несколько раз перевернулся с одного бока на другой, чтобы в конце улечься на спину. Все было бесполезно: сон сняло как рукой. По почерневшему от плесени потолку метались в дикой пляске тени. Джек не мог точно знать, были ли это настоящие тени, порожденные игрой света за окном, или плоды его воображения, порожденные воспаленным от нескольких дней бессоницы сознанием. Смирившись с тем, что и эту ночь он вряд ли проведет, сладко посапывая под одеялом, Джек медленно сел на скрипящей от каждого движения кровати и протянул руку за часами на табуретке, служившей ему прикроватным столиком. Стрелки показывали половину второго. До рассвета было еще несколько часов. Тогда он встал, подумывая, чем бы себя занять в это время. В пустом доме одному делать было совершенно нечего, поэтому он решил выйти на улицу. Джек часто устраивал себе ночные прогулки, когда его мучила бессонница или было попросту нечего делать. Не самый разумный и безопасный способ скоротать время, но до сих пор все обходилось. А еще во время бесцельных скитаний по зловеще мрачным закоулкам его никак не оставляло какое-то острое чувство. Это была не тревога и не беспокойство. После смерти Эммы Смит Джека не покидало стойкое ощущение, что кто-то за ним неотрывно следит, прячась в тенях. Но сколько раз он ни оглядывался резко, намереваясь застать преследователя врасплох, каждый раз терпел поражение — тот всегда оказывался проворней и всегда находил укрытие, прежде чем Джек успевал его заметить. Часто Джеку казалось, что его таинственный преследователь, подобно бандиту из напавшей на проститутку шайки, держал за пазухой острый нож наготове. Стоит Джеку потерять бдительность — и тот окажется по самую рукоять предательски воткнутым в спину. Или легко перережет горло. Да, вспороть горло было бы лучшим решением. Находиться все это время на волосок от смерти и чудом ее избегать было так вдохновляюще. Постоянное пребывание в напряженном страхе не то чтобы утомляло, оно будоражило и единственное за долгое время заставляло чувствовать себя живым. Джек старался не думать о том, что когда-нибудь такие прогулки могут стоить ему дороже, чем сломанный палец. Наскоро накинув легкий летний плащ, он проверил карманы. Складной нож, пара шиллингов на всякий случай. Не хватало только его часов. Часы лежали на столике, где он их всегда оставлял. Когда же Джек протянул руку за ними, в полумраке что-то блеснуло из-за мелькнувшей тени. Это был старый, уже заржавевший кинжал, который он случайно нашел несколько лет назад в одной из уайтчепелских подворотен. Видимо, какой-то неуклюжий солдат обронил его и не заметил пропажи. Когда-то грозное оружие убийства, теперь он годился разве что на резку хлеба. Немного подумав, Джек протянул руку и за кинжалом и спрятал его во внутренний карман плаща — не то чтобы он думал воспользоваться им в случае чего, но с чем-то повнушительнее мелкого перочинного ножа было как-то поспокойнее. Стояла первая неделя августа. Легкий, относительно свежий воздух тут же приободрил Джека. Небо было так плотно затянуто густыми облаками, что даже новой луны не было видно. Несмотря на весь жар летних дней, было весьма прохладно — Джек застегнул плащ на пару пуговиц и зашагал по опустевшей улице. Особо не задумываясь, куда и для чего он идет, он свернул на Брик-лэйн — ноги сами занесли его в это место. Ночами этот перенаселенный муравейник удивительно затихал — весь сброд разбегался по углам и прятался в своих норах. Джек все шел, шел, и шел, пока не достиг злополучного перекрестка с Уэнтворт-стрит. Ничего на этом месте не напоминало о произошедшем несколько месяцев назад жестоком убийстве. Как же быстро все забылось. Джек подошел к месту, где лежало полуживое тело, прикрыл глаза, вновь возвращаясь в тот момент и со странными смешанными чувствами вспоминая, как это было. — По…м-мо-ги-и-и мн-не-е… Голос раздался слишком отчетливо и совсем рядом, будто бы Джек снова перенесся в ту ночь, и снова стоял над умирающей женщиной, умоляющей его о помощи. От неожиданности он вздрогнул, лихорадочно обернулся в поисках источника звука, но, так и не найдя никого, успокоиться уже не смог — напротив, он разнервничался еще больше и перепугался еще сильнее. Что, если тогда она не погибла, и сейчас вернулась за ним, чтобы отомстить? Джек резко тряхнул головой, отгоняя от себя все неприятные мысли. Это было невозможно. О смерти Эммы Смит писали во многих газетах, ее смерть расследовали, но, так и не найдя виновных, безуспешно закрыли то темное дело. Она была мертва. Если бы тогда он помог ей, возможно, сейчас она была бы жива. Он не убил ее, но не позволил жить. В иное время Джек старался обходить стороной этот злополучный участок Уайтчепела. И сейчас оставаться здесь ни минутой дольше он не хотел. Он свернул на саму Уэнтворт-стрит. Здесь было тихо и спокойно. И безлюдно, а, значит, никто не мог подвергнуться внезапному нападению. Джек решил немного пройтись по этой улице, а потом, обогнув квартал, вернуться домой и все-таки попытаться хоть немного поспать — с утра ему нужно было идти на работу. Патрулирующий район констебль на углу с Джордж-стрит поинтересовался, куда он направлялся. Слоняющийся по улицам города без видимых на то целей гражданин с слезливыми и красными (от недостатка сна) глазами и правда мог вызывать не самые положительные предположения, поэтому Джек соврал, что был у девушки и теперь возвращался домой. Констебль ухмыльнулся и без лишних расспросов отпустил его. Даже не имея никакого злого умысла, попасться законнику во второй раз за ночь Джеку не хотелось, и с широкой и патрулируемой Уэнтворт-стрит он завернул на удушающе тесную и грязную Джордж-стрит. Джек не думал о том, что здесь можно было легко встретить кого-нибудь во много раз пострашнее законников. В восемнадцатом доме на этой улице жила когда-то Эмма Элизабет Смит. До этого здания от перекрестка с Брик-лэйн она добиралась, как написали в газетах, несколько часов. В девятнадцатом доме была перестроенная в ночлежку старая ткацкая фабрика. Тоже переполненная такими же падшими донельзя людьми, как мертвая проститутка. Если бы только можно было как-то это изменить. Джек остановился на другой стороне улицы напротив входа. Парой этажей выше на здании красовалась почерневшая от времени, дождей и смога табличка «Ночлежный дом Сэтчелла». Сколько таких же обездоленных и грязных личностей населяло эту улицу? Сколько их было по всему Уайтчепелу, по всему городу? Сколько убийц потребуется, чтобы очистить весь мир от этой порочной скверны? «Только один» Не успел Джек понять, был ли то очередной комментарий голосов или же его собственная мысль, как его отвлек и вернул к реальности звук чьих-то голосов. С южной стороны на улицу зашла державшаяся под руку пара, должно быть, муж и жена, подумал Джек. Они непринужденно о чем-то тихо беседовали, не нарушая всеобщего покоя, пока не скрылись за дверьми ночлежки так же бесшумно, как и появились. Будто бы их тут и не было. Снова все стихло. Джек окинул взглядом улицу и окружающие ее дома с черными дырами вместо окон: никого и ничего. Нападет кто вдруг — никто и не поможет. Не было слышно даже жутких завываний ветра. От абсолютной тишины в голове вскоре болезненно зазвенело. Ничего не нарушало предсмертный порядок. Пока на Джордж-стрит не показалась еще одна пара и в этот раз явно не супружеская. Низкая и от того чересчур полная бабенка пьяно хихикала всю дорогу, то и дело вешаясь на идущего рядом с ней мужчину. Джека передернуло. Ему казалось, будто бы он видел ее уже тысячи раз до сегодняшней случайной встречи, — так привычны и заурядны были подобные жалкие фигуры в Уайтчепеле. Спутник проститутки ничего не отвечал или отвечал, но так тихо и неразборчиво, что Джек ничего не слышал. Мужчина никак не выдавал себя, ни звуком, ни движением: будто бы его тут и не было, будто бы это была лишь тень. В густоте поздней ночи толком не было видно даже его лица. Они остановились у дверей ночлежки. Проститутка о чем-то спросила мужчину и, получив удовлетворительный безмолвный кивок, без лишних раздумий впустила того за собой в дом. Как опрометчиво и глупо. Джек не мог знать того человека, но в то же время остро почувствовал, будто бы догадался о том, что сейчас произойдет за стенами ночлежки. Будто бы он изучил его природу давным-давно и знал наперед все его действия, будто бы он сам был таким же человеком, будто бы сейчас это он был на его месте. Его снова передернуло от отвращения. Одна только мысль о связи с подобной женщиной заставляла его внутренности судорожно скрутиться от брезгливости. Грязные, ничтожные, мерзкие, скользкие, безнравственные, отвратительные, они не вызывали у Джека ни жалости, ни сочувствия. Ни единой даже нейтральной эмоции, не то чтобы положительной. Таких только раздавить с презрением. Если его предположения по поводу таинственного незнакомца сбудутся — значит, так тому и быть. Распутная шлюха не заслуживает ничего хорошего, тем более, спасения. Только смерти. Ее смерть в целом ничего бы не изменила, но все равно одна лишь мысль, что подобных червей станет хоть сколько-то меньше, заставила губы дрогнуть и изогнуться в кривой довольной ухмылке. Джек уже подумал, что хватит ему на сегодня впечатлений и пора возвращаться домой, но скрип тяжелой двери отвлек его от мысли. Из черного прохода, озираясь по сторонам, показалась фигура. Было слишком темно, и Джек не мог разглядеть лица, но он сразу понял, что это был тот самый мужчина, что зашел в здание несколькими минутами ранее вместе с проституткой. Но вышел он уже один. Джек тоже стоял в тени, и с другой стороны неосвещенной улицы его было невозможно увидеть. Удостоверившись, что за ним никто не следит, незнакомец поднял воротник плаща как можно выше, надвинул на лоб кепку и, опустив голову, поспешил скрыться из подворотен. — Эй! — снова рявкнул уже знакомый Джеку констебль с противоположной стороны улицы. — Ты че здесь ошиваешься? Джек подумал было, что вопрос адресовался ему, и уже хотел выйти из своего укрытия, показаться законнику и с раздражением напомнить их разговор, но тут его намерение прервал раздавшийся в тишине голос: — Жду приятеля! — весело ответил вместо него кто-то. Стараясь не выдать себя, Джек аккуратно пригляделся к тому. Это был молодой гвардеец-гренадер, очевидно, изрядно выпивший, но все еще стоящий на ногах и сохраняющий способность связно думать и говорить, что, в общем-то, среди жителей Уайтчепела было огромной редкостью. — И где он? — нетерпеливо продолжил допрос констебль. Джек с иронией подумал, что, если бы все законники выполняли свою работу с тем же рвением и прилежностью, насколько лучше был бы мир. — Ушел с девочкой! — многозначительно усмехнулся гренадер. Констебль выругался, что-то пробубнив себе под нос про всеобщий упадок морали и нынешнее испорченное поколение. Гренадер залился смехом. Вышедший от проститутки мужчина торопливо направился в совершенно другую сторону улицы, явно минуя встречи с кем-либо. Почему? Не хотел, чтобы его видели в сомнительной компании? Джек нервно посмотрел в сторону, где скрылся незнакомец. Никаких следов — будто бы того тут и не было. Исчез так же незаметно, как и появился. А может, это и не его вовсе ждал на углу гренадер — редким ли явлением были проститутки на столичной окраине? Но никого другого за проведенное на Джордж-стрит время Джек не видел. С каждой секундой и мыслью тот человек вызывал все больше и больше подозрений. Может, стоит проверить? Что-то подсказывало ему скорее разворачиваться и возвращаться домой. Что-то упрямо тянуло в неизвестность. Голоса молчали: не подталкивали, не отговаривали — ждали, что решит сам Джек. Джек предпочел бы сделать что-нибудь им наперекор, но те, как знали, замерев в ожидании, молчали. Они хотели, чтобы сегодня он сам выбрал. Чтобы решение, повлияющее на его дальнейшую жизнь, было принято только им одним без чьего-то вмешательства. Джек подождал, пока свет от фонарика констебля удалится на достаточное расстояние, и прошмыгнул в подъезд. Он не собирался в этот раз заходить так же далеко, как с Эммой Смит, хотел только мельком глянуть — проверить, оправданы ли его догадки или же он, как всегда, накрутил себя. Внутри было очень влажно и темно и отвратительно воняло помоями. Но было тихо. Подозрительно тихо. Даже в поздний час в подобных ночлежках кто-нибудь, да бодрствовал, тихонечко, но не бесшумно занимаясь своими делами. Хотя бы крысы скреблись внизу по углам или курлыкали сверху на чердаке голуби. Здесь же будто все замерло в ожидании чего-то вот-вот грядущего. Не сойти с ума в этой мертвой тишине давал только глухой звон протекающей где-то трубы. Мелкие капли редко, но методично стучали по ступеням. Со смесью облегчения и легкого разочарования Джек уже подумал, что зря приписал (не очень) добропорядочному незнакомцу убийство. Наверняка проститутка приняла того у себя в комнате и, быстро решив дело, уже не собиралась больше выходить на улицу сегодняшней ночью. Покачав головой собственной чрезмерной тревожности, Джек усмехнулся и зашагал к выходу. По пути раздался особенно громкий в этой ужасающей тиши всплеск — он наступил в лужу. Чистюлей, как Мэри, он не был, но все равно раздраженно зашипел, понимая, что перепачкался этими тошнотворными бедняцкими нечистотами, от которых не так просто отмыться, испачкавшись однажды. Когда он приблизился к двери и уже было толкнул ее, из разбитой фрамуги на него пролился тусклый свет, но и того хватило, чтобы успеть увидеть, что носок сапога был испачкан красноречивыми темными следами. Неужели кровь? — Просто грязь, — пробурчал Джек под нос, успокаивая себя, поскольку пульс в висках резко подскочил и начал набирать обороты, а только-только восстановившееся дыхание сперло. «Кровь» Наконец-то они проснулись и подали голос. Джеку не хотелось признаваться себе в том, что совершенное молчание уже привычного постоянного шепота напрягало и пугало его. Все-таки иногда с ними было не так страшно, как без них. Они были частью его, и потерять их значило потерять самого себя. Полное одиночество его страшило. Джеку почти удалось убедить себя, что то и правда были всего лишь какие-то помои, но голоса так упрямо звали его пойти и посмотреть, подтвердить или опровергнуть все его догадки, что противиться им было просто невозможно. Он просто убедится в своем предположении и уберется отсюда, вернется домой и вскоре забудет об этом нелепом помутнении рассудка. В конце концов, как бы настойчивы ни были голоса, здравый смысл всегда был сильнее их. Ничего страшного там не произойдет — потому что ничего страшного не произошло. Следуя зову из глубины себя, Джек поднял голову: грязная неосвещенная лестница витком уходила вверх. Джек снова подумал, что делал все это зря и нечего было убеждать себя в чем-то очевидном, но он уже шагнул на ступеньку и начал медленно, не привлекая внимания, не издавая ни звука, подниматься. Сверху до самого низа по ступеням стекала темная грязная жидкость. Джек проследил взглядом по следу и тут же понял, что это было. Лежащее в кромешной темноте тело было легко принять за ворох тряпья или за спящего бездомного, но Джек, еще даже не приблизившись, уже знал, что это было на самом деле. Как только он увидел его, подгоняющий следовать дальше шепот снова как по команде стих. Теперь только он решал, что ему делать. Чиркнув спичкой прямо о стену, дрожащей вытянутой рукой он поднес ее к лицу погибшей. Женщине явно было за сорок, и, в отличие от Эммы Смит, она определенно была уже мертва. Черная густая кровь разливалась под ней бесформенным пятном, стекая по лестнице вниз. Джек невольно отшатнулся, боясь ненароком испачкаться еще сильнее и наследить. Вдруг так его смогут выследить, по ошибке посчитав, что проститутку убил именно он, когда он был ни в чем не виноват? Неудивительно, что кровь протекла до самого низа — на распростертом теле, казалось, не было ни единого живого места — черные раны дырявым полотном покрывали чуть ли не всю ее плоть: горло, грудь, живот — все было исполосовано следами многочисленных ударов. Но зачем нужно было так калечить эту женщину? Что испытывал убийца, столь яростно и безудержно закалывавший уже мертвое тело? Огонь на кончике спички погас, и бледное лишенное жизни лицо утонуло в плотном мраке. Джек, ни секунды не думая, потянулся в карман за еще одной и зажег свет снова. Он боролся с порывом отвернуться в ужасе и скорее сбежать отсюда и с противоестественным желанием задержаться, чтобы рассмотреть труп получше, хотя и, казалось, за эти несколько секунд он запомнил расположение и особенность каждой раны. Безжизненное лицо не выдавало ни одной эмоции, испытанной в момент нежданной смерти. Знала ли проститутка, заходя в подъезд ночлежки этой ничем не примечательной ночью, что найдет сейчас в нем свою смерть? Могла ли она подумать, что тот невзрачный, казалось бы, человек окажется ее жестоким убийцей? Должно быть, нет, раз она так легко и глупо попалась. Ничего не подозревающая жертва позволила загнать себя в угол и дать охотнику возможность убить себя. Крайне жестоко убить себя. Джек насчитал больше двадцати ран — точное количество определить он не смог, поскольку на рыхлом теле и в складках мешковатой одежды все смешалось в одну единую кровавую рану. За что убийца снова и снова вонзал в нее свой нож, когда вполне хватило бы одного точного удара по горлу? Какая, должно быть, ненависть его переполняла. Как остервенело он вымещал свои накопившиеся чувства на том, что уже не могло ему сопротивляться. Почувствовал ли он облегчение или удовлетворение после того, что сделал? Наверняка в конце ему было жутко приятно получить столь долгожданную разрядку после содеянного. Собственные мысли заставили Джека в панике содрогнуться. Черт знает, какая по счету спичка выскочила у него из пальцев и с шипением потухла, упав в лужу мокрой крови на полу, но Джек не стал зажигать новой. Мелькнувшая в темноте тень от случайного движения напомнила ему занесенную над телом руку с ножом. Джек прикрыл глаза и тут же отчетливо представил, как склонившийся над женщиной мужчина снова и снова вонзал в ее мягкое тело кровавое лезвие. «Попробуй» Распахнув глаза, Джек безучастно запустил руку в карман и нащупал небольшой складной нож. Только сейчас он подумал о том, что вошел в темное логово, где только что произошло убийство (и запросто могло произойти еще одно), не взяв в руку ничего, чем можно было бы защититься. Впрочем, вряд ли он мог сделать что-то существенное маленьким перочинным ножичком — убийца вряд ли был столь же ничего не подозревающим, как одна из его жертв. Здесь нужно было что-то посерьезнее. Джек протянул руку под полу плаща, где во внутреннем кармане из прорвавшейся подкладки был припрятан на всякий случай другой нож — длинный вытянутый кинжал как раз подойдет. Джек примерился, представляя, как убийца размахивал ножом. Это было странно. Напряженные до легкой боли мышцы так приятно расслаблялись, когда лезвие должно было бы вонзиться в податливо готовую для очередных ударов плоть. Должно было, но так и не вонзалось. «Попробуй!» Не предложение — требование, не терпящее отказа. Джек снова занес руку с ножом — в этот раз мышцы напряглись особенно сильно, словно готовясь к чему-то иному. Но даже самый кончик ножа не коснулся мертвого тела, так и зависнув в доле дюйма над мокрой от крови тканью одежды. «Не могу, — в мыслях ответил он принуждающим действовать голосам и обессиленно покачал головой. — Я не могу!» «Она уже мертва» — И что? — переспросил Джек вслух, ничуть не задумываясь, что его мог услышать кто-то из жильцов. «Ничего не произойдет» «Никто не узнает» «Ты же хочешь узнать, каково это» — Я не хочу. — Хочешь. Незнакомый раньше твердый голос прозвучал жестко и непреклонно, и звучал он будто не из головы, а откуда-то снаружи. Будто бы это был не один из какофонии сборища внутри его головы, а некто извне. Вцепившись сильнее в рукоятку ножа, Джек оглянулся. В темном подъезде никого не было, и по-прежнему совершенно ничего не выдавало постороннего присутствия. Чьи тогда были это слова? Или же это были его собственные слова? Джек с отчаянной беспомощностью вздохнул, не понимая до конца, что сейчас с ним происходило, и не зная, как же ему поступить. Мысли в его голове будто бы больше не принадлежали ему, словно некий недоброжелатель вложил их против воли Джека в его голову и заставил думать, будто бы те всегда принадлежали ему. Что из них осталось своим, а что было инородным, Джек уже не различал — все смешалось в кучу. «Слабак!» Длинное лезвие пробило грудину так легко, будто бы это был мягкий кусок мяса, а не плотная кость. Плоть захрустела и податливо разошлась под точным сильным ударом, нож вошел в тело по самую рукоятку. У него бы ничего не получилось, будь Джек чуть слабее или не переполняй его столь неистовые эмоции. Медленно и отстраненно, будто бы это были не его движения, Джек вытянул туго засевший в чужой плоти нож. Лезвие по всей длине было блестяще-красным, с острого кончика тонкой прерывистой струйкой стекала кровь. Место вокруг удара медленно потемнело, залилось багровым мокрым пятном. Джек вытер лезвие пальцами. Кровь была скользкой и липкой, и следы чужой крови его руках смотрелась так непривычно и так странно, но при этом так волнующе и так правильно, словно так и должно было быть. Дверь внизу тихо заскрипела, отворилась, и внутрь здания кто-то зашел. Джек так и замер с сжатым в руке окровавленным ножом, боясь пошевелиться и привлечь к себе внимание. Как и в день нападения на Эмму Смит, у него будто ноги отнялись, и он не мог сдвинуться с места. А кто-то внизу, тем временем, все приближался и приближался. Кто-то, шаркая ногами, тяжело шел прямо к лестнице, тихонечко ворча себе под нос что-то несвязное про грязь и, мать ее, королеву. Резко отпрянув от трупа, Джек прижался к стене, чтобы его было труднее заметить снизу. Но все же, если тот человек начнет подниматься и увидит его, что ему делать тогда? Джек сильнее прильнул к стене, словно пытаясь слиться с ней, стать незаметной тенью, перебрал негнущимися пальцами липкую рукоятку ножа, которая все равно ложилась в дрожащую ладонь с предательской неуверенностью: нападать на живого — не мертвого калечить. И все же Джек был непривычно тверд в своих намерениях: что бы ни произошло, сдаваться он не собирался. Если тот приблизится к нему еще хоть на шаг, если тот увидит его, Джек убьет его, видит Бог и все ядовитое сборище в его голове, Джек убьет того человека ни на секунду не задумываясь. Но вот он остановился — прямо как остановилось сердце и дыхание, само существование Джека в тот момент — и, помедлив и бросив пренебрежительную фразу в адрес бездомных, зазвенел связкой ключей, загремел неподдающимся замком и, наконец, открыл дверь вдалеке, так и не ступив на злополучную лестницу. Еще какое-то время, сколько точно, он не понимал, Джек простоял, все так же вжимаясь в стену и вцепившись до боли в нож, не в силах вздохнуть с облегчением и признаться себе, что все прошло и возможная опасность миновала. Ему все казалось, расслабься он хоть на мгновение, из-за угла тут же выскочит кто-то, кто раскроет его и без расспросов обвинит в убийстве, сдаст полиции и уничтожит его. С ужасом Джек понял, что действительно был готов пойти на убийство, чтобы спасти себя. Он твердо решил для себя, что точно убил бы, приблизься тот еще хоть немного к тому, чтобы обнаружить Джека на месте совершенного не им убийства. К счастью, все стихло так же внезапно, как и началось. Джек наконец нашел в себе силы бесшумно выдохнуть спертый в легких воздух, и от этого непозволительного, как ему казалось, облегчения у него закружилась голова и его начало подташнивать. Стенки узкого подъезда подрагивали и болезненно давили на него, тени в углах скапливались в причудливых фантазийных существ, потешающихся над его слабостью, едкий смрад крови бил в нос. Джек почувствовал, что ему срочно нужно выйти на свежий воздух, не то он тотчас свалится на месте без всяких чувств. Бесшумно переступив через распластавшийся труп, Джек спустился и дошел до двери на улицу, не выпуская из рук перил и грязных стен, к которым он в здравом уме ни за что бы не прикоснулся. Ему казалось, что, потеряй он всякую опору, земля уйдет у него из-под ног и он рухнет без сил рядом с мертвой женщиной, сжимая в руке окровавленный нож, которым никого не убивал. Джек спрятал грязный нож за пазуху, чтобы никто наверняка не смог его увидеть. Из подъезда он выскользнул, озираясь еще больше, чем настоящий убийца. Убийце было нечего бояться быть пойманным за преступление, которого он не совершал. Но на улице все также никого не было. Словно весь город по приказу неких сил в одночасье вымер только для того, чтобы этой тихой августовской ночью могло свершиться нечто ужасное и трагическое, нечто, что ознаменовало бы столь долгожданный переход к чему-то новому и так им всем необходимому. Но пока что ничего не спешило меняться: смерть даже пары мелких ничтожных тварей ничуть не изменила прогнивший насквозь из-за них же мир. Для этого требовалось нечто большее. До перекрестка Джек добирался медленно: все его силы будто ушли на один лишь удар, и теперь он чуть передвигал ноги. Каждый шаг он озирался по всем сторонам, проверяя, не мог ли кто-нибудь его заметить. Он не мог позволить себе наткнуться на кого-нибудь. Кто-нибудь обязательно заподозрил бы что-то неладное с ним. «Тогда просто убей их» «Убей их всех!» Благо, молодого гренадера, который ждал, возможно, убийцу, поблизости уже не было видно. Фонарик констебля тоже не маячил в пределах видимости. Держась в тени стен, Джек дошел до перекрестка с Брик-лэйн и только, казалось, он хотел выдохнуть, как место убийства Эммы Смит тут же непрошенным пятном бросилось ему в глаза. Джек отвел взгляд в сторону, не в силах сейчас вспоминать еще и эту смерть, как вдруг его привлек чей-то слабый зов: — По…м-мо-ги-и-и мн-не-е… Эмма Смит, совершенно живая, но совершенно умирающая, тянула к нему свои грязные костлявые руки, как в ту проклятую ночь. Джек в страхе отпрянул от нее, как от удара хлыста, спешно нащупал в кармане нож. — Пож-жа-а-ай-лу-уст…та-а… — почти что неслышно проскулила она, окончательно обессилев, уже почти коснувшись рукой земли и уронив на нее изможденно голову. Но стоило Джеку чуть к ней приблизиться, намереваясь понять, как вообще возможно то, что он сейчас видел, она вдруг резко выкинула руку вперед и ухватила его крючковатыми пальцами за носок грязного сапога, пытаясь притянуть к себе. — По-м-мо-ги-и мн-е-е! — все требовательнее захрипела она. — Пом-моги-и-и! Джек шарахнулся от нее, в паническом ужасе оттолкнув от себя бесформенное как мешок тело, и, не оглядываясь, убрался с перекрестка, а смешанный со стонами боли жуткий хохот мертвой проститутки доносился ему вдогонку. Он укрылся под аркой, ведущей в один из дворов, чтобы перевести дух, поскольку силы добираться до дома у него все еще не появились. Здесь-то его никто не мог достать: ни Эмма Смит, ни та другая мертвая женщина — никто, кроме себя самого. Что же он наделал? Ничего такого, что могло бы что-то существенно изменить, но Джеку казалось, что прямо сейчас внутри его ломало и перекраивало, перерождая заново. Будто бы он не просто пырнул разок ножом уже холодный труп, а выпотрошил им из себя остатки человечности. Воспаленные глаза слезились, голову распирал изнутри рой голосов, твердящих, что он слабак, ничтожество и трус, и его жутко мутило — он действительно был жалок. В чувство Джека привел чей-то вопль. Тем временем уже рассвело: Джек по привычке глянул на часы, но у него не хватило сил даже удивиться тому, что было уже без пятнадцати минут пять утра. Всю ночь он провел наедине с мертвецом. Немного придя в себя к тому времени, Джек выпрямился и повернулся в сторону, откуда доносился голос. Со стороны Джордж-стрит на улицу выскочил ошарашенный мужчина, и вскоре на его крики показался констебль. — Убийство, господин полицейский, — твердил мужчина без остановки. — Произошло жестокое убийство!***
Время не делало лучше, как Джек мог подумать сначала и на что изо всех сил надеялся. После смерти Марты Тэбрем — убитую опознал на днях муж — прошло уже больше недели, но с каждым днем Джек чувствовал себя все отвратнее. Всю неделю он не спал, как ни пытался, почти не ел, поскольку желудок каждый раз скручивало от одного только вида еды и от воспоминаний об истерзанном теле, и даже перестал выходить на улицу, боясь, что как-нибудь его могут найти и заставить ответить за совершенные деяния. Если бы только Джек знал, чем ему обернется спонтанная ночная прогулка. И если изувеченная Эмма Смит пробуждала в нем некий извращенный интерес, то продырявленный труп Марты Тэбрем не вызывал ничего, кроме отвращения и ужаса. Джек так и провел бы весь остаток своей жизни здесь, в этой затхлой комнатке, если бы одним ранним утром в его дверь не постучали. И он до неописуемого ужаса боялся открыть дверь кому-то, кто стоял у него на пороге, представляя в больном воображении толпы озлобленных полицейских и насмехающихся над ним шлюх. Но когда Джек все-таки решился чуть приоткрыть дверь, уже привычным образом сжимая за спиной в руке тщательно отмытый и только-только наточенный (на всякий случай) нож, в узкой щели желтого солнечного света он увидел всего лишь Джейкоба. Джейкоб пришел справиться о его здоровье после того, как Джек не появлялся у них с неделю, чего раньше никогда не делал. — Я в порядке, — бледный как смерть Джек выдавил из себя кислую неправдоподобную улыбку. — Оно и видно, — усмехнулся Джейкоб, скептически осматривая его неприбранную обитель. — Ты вдруг перестал работать, никому не показываешься на глаза… Долго это будет продолжаться?.. «Сколько потребуется» — …Что дальше делать будешь? «Убью всех, кто встанет у меня на пути» Джек не произнес ничего из того, что ему нашептали голоса. Он не знал, какими словами мог признаться Джейкобу в истинной причине изменения своего состояния, не знал, как тот отреагирует, и боялся, что тот… Сдаст его. Куда больше разочарования, которое он мог бы принести приемному отцу своими поступками, Джек боялся, что то разочарование могло сподвигнуть Джейкоба на очень жестокое решение. Верное решение, как бы он не пытался то отрицать. Останови он Джека сейчас — ничего больше не произойдет. — Так что тебя тревожит? — Голоса, — сознался Джек. — Голоса? — недоверчиво переспросил Джейкоб и тут же смачно выругался. Джек приготовился к худшему, но, к его удивлению, отец не стал его порицать и в чем-то обвинять. — Опять? Так долго их не было… Давно они вернулись? — В начале года. — Что-то случилось? Из-за чего они снова появились? — Я не знаю, — мотнул головой Джек. Он правда не знал, с чего вдруг заснувшие внутри него монстры снова пробудились. С чего вдруг он им понадобился. Джейкоб задумчиво хмыкнул и медленно кивнул, присев рядом с Джеком. Что, если их возвращение было всего лишь вопросом времени и избавиться от них навсегда просто невозможно? Сколько бы Джек ни затыкал их, те всегда находили повод снова подать свой мерзкий голос. Они всегда были внутри него и покидать его не собирались, с этим оставалось только смириться. Что, если его судьба уже давно предрешена, и далеко не им самим? Каждым словом они верно подталкивали его к чему-то, доводили до нужного им состояния, чтобы Джек делал то, что они хотели. Ему оставалось лишь сыграть отведенную себе роль в этом безумном спектакле трагической истории. — Джейкоб, — тихо позвал его Джек, с трудом находя какие-либо слова, подходящие в этой непростой и запутанной ситуации, — я что… я схожу с ума? — Нет-нет, что ты говоришь! — Джейкоб ободряюще похлопал его по плечу и улыбнулся. Улыбка вышла донельзя печальной и неправдоподобной. — С тобой все в порядке. — Со мной мало что в порядке, я же вижу это, — Джек сумел улыбнуться еще отчаяннее. — Никто вокруг, кажется, не видит мир таким же, каким его вижу я. Я чувствую… знаю, со мной что-то не так. — С тобой все так, — твердо повторил Джейкоб, крепче сжимая пальцы на его ссутулившемся плече. — Просто ты — это не все. Ты другой. Это не значит, что ты какой-то не такой, ненормальный или плохой. Все мы чем-то отличны от других. «Лже-е-ец» «Он знает, что ты сделал» «Он отвернется от тебя» «Он сдаст тебя» «Он убьет тебя» Джек нервно махнул рукой над ухом, словно отгонял назойливого комара. Будто бы это могло что-то изменить. — Что они говорят? — напряженно спросил Джейкоб и, когда тот не ответил, надавил: — Джек? — Что ты лжешь, — нехотя признался Джек в меньшем из всего сказанного, стыдливо отводя взгляд. Он не хотел, чтобы Джейкоб знал об этом, чтобы тот мог подумать, что то были мысли самого Джека, а не засевших в его голове дьяволов. Его мысли давно перестали принадлежать ему. Он сам давно перестал принадлежать самому себе — он был лишь безвольной оболочкой для них. Джек страшно боялся, что Джейкоб может отвернуться от него, услышав неприятные новости. Мог ли Джейкоб знать, насколько тяжело это все будет? И если бы знал, согласился бы все равно взвалить на себя эту ношу? Без Джейкоба Джек бы давно пропал. «Так было бы лучше для всех» Джеку не хотелось умирать. И жить так больше тоже не хотелось. Он чувствовал, что у него кончаются силы терпеть свое существование изо дня в день. «Ты жалок!» Джейкоб же молчал. Ну вот, все вышло так, как Джек и думал! Он все испортил! Что бы Джек ни делал, он всегда все разрушал. Лучше бы ему и дальше продолжать сидеть в своей темнице, пока он не натворил чего пострашнее. Наконец Джейкоб прокашлялся и тихо заговорил: — Ты же понимаешь, что это не так? Джек уже сам не понимал, кому из них верить. Голоса не раз ему помогали. Возможно, и сейчас они хотели сделать как лучше. Все-таки, они жили прямо в его голове, вряд ли в их интересах было желать Джеку зла. Но и Джейкоб никогда не хотел сделать ему хуже. Джейкоб всегда помогал ему справляться с трудностями и болью, что они приносили с собой и оставляли разъедать остатки поврежденного рассудка. «Он предаст тебя» Джейкоб тяжело вздохнул, приобнял Джека за плечо, притянул к себе. Под его крылом Джек снова почувствовал себя мальчишкой, которому приснился слишком страшный сон ночью. Рядом с отцом он был как за каменной стеной. Джейкоб всегда защищал его от всего. От озлобленной шпаны, от отупевших пьянчуг, от кошмаров, от теней, скачущих по углам и тянущих к нему свои когтистые лапы, от навязчивого шепота в ушах, разрывающего мозг мерзкими замечаниями. Сможет ли Джейкоб защитить Джека от самого себя? — Я боюсь, Джейкоб, — признался Джек, тихо всхлипнув. Пальцы Джейкоба на плече сжали ткань его рубашки, и Джек почувствовал, как тот за одну секунду из спокойного и уверенного человека превратился в неподвижную жесткую статую. — Чего? — Во что я могу превратиться из-за них. Того, что я могу сделать из-за них. — В кого ты можешь превратиться? — обеспокоенно спросил Джейкоб, не выпуская того из рук. — Что ты можешь сделать? — Я не знаю. Этого-то я и боюсь. Джейкоб ничего не ответил, лишь сильнее сжал его в объятиях, убаюкивая. Джек вдруг странно улыбнулся. — Ты знаешь, сойти с ума не так страшно. Страшно осознавать, что ты сходишь с ума и не можешь с этим ничего поделать. — Я никогда не хотел доводить все это до больниц и врачей, боясь, что они могут сделать только хуже, — словно оправдываясь, заговорил тихо Джейкоб. — Хотел бы я знать, было ли это ошибкой. Одна только мысль о том, что тебя можно было избавить от всего этого… — Ты делал все правильно, — резко прервал его Джек, не дав договорить. — Ты всегда делал все, что только мог. — Видимо, и этого было недостаточно, — мрачно вздохнул Джейкоб, опустив взгляд. Джек не мог не согласиться. Джейкоб еще не понимал, что того было уже не спасти, что для Джека уже все было давным давно предрешено. — Я подумаю, что можно сделать. До тех пор продолжай молчать и никому не рассказывай о своем состоянии, понял меня? Никому. А пока приходи скорее в себя, Джеки, — Джейкоб снова привычно улыбнулся ему и несильно хлопнул по плечу в приободряющем жесте. — Не унывай раньше времени. Все будет хорошо. Джек чуть улыбнулся ему в ответ. Они оба знали, что это не так.