Прекрасная эпоха

31 августа 1888

      По оконным стеклам снова задробили крупные капли дождя. Замогильно завыл ветер. Джек сел на кровати. Ему показалось, что он слышал чей-то голос в глубине собственной комнаты. Но это была лишь причудливая игра ветра и дождя. Или нет? Он уже не разбирался. И не особо хотел.       Дождь шел без перерыва уже несколько дней и знатно накапал ему на и так расшатанные нервы. Джек потер воспаленные от плохого сна глаза, налил себе в стакан воды, плеснул остатки на ладонь и протер лицо. В доме стоял зверский для последнего дня лета холод, но ему было жарко. Страшно хотелось чего-нибудь выпить или хотя бы закурить. Джек терпеть не мог ни то, ни другое.       С улицы донесся оглушительный гул, за полуприкрытым шторкой окном сверкнула молния. Джек сгрыз кусочек сухарика, оставшегося у него еще с прошлой недели. В животе засвербило, как когда в периоды постоянного голода закидываешь в желудок хоть что-то. Больше у него все равно ничего не было.       Дождь продолжал стучать, ветер выл и хлопал чем попало на улице. От скуки Джек выглянул в окно: по ту сторону его ждала всепоглощающая чернота пустых улиц. Абсолютное ничего. Дождь размазывал крупные капли по стеклу, влага просачивалась сквозь щели в раме и пропитывала гнилые доски подоконника и пола у окна. Едко пахло сырым деревом.       Находиться в удручающе-давящих четырех стенах Джек больше не мог. Он и так провел здесь последний месяц почти безвылазно: от серых голых стен и чернеющего потолка уже начинало тошнить, и он всерьез подумывал о том, чтобы перебраться в какое-нибудь более приветливое место. Наскоро одевшись, Джек вышел на улицу, чтобы променять наскучивший интерьер на не особо впечатляющую обстановку разваливающегося изнутри города.       В который раз ветер нагнал ночную бурю. Обрушившийся на землю дождь барабанил по вязким лужам с нечистотами, шумел по крышам и размывал грязь по мутным окнам первых этажей. Небо на юге было красным от бушевавших в доках еще с вечера пожарах.       Сначала Джеку показалось, будто бы Уайтчепел вымер за ночь — так пусты были его переселенные улицы. Но потом ему начали встречаться по дороге люди, много людей. Если эти подобия живых организмов можно было назвать человеком. В основном это были напрочь пьяные грязные мужланы, иногда в компании таких же захмелевших женщин. В большинстве случаев они просто проходили мимо, горланя нескладные песенки или с жаром споря о чем-то на грани рукоприкладства. Иногда здоровались с ним и предлагали присоединиться к празднованию непонятно чего. Каждый раз Джек с презрением отказывался. Он не хотел связываться с этими подонками.       Вместо них ему так сильно хотелось встретить кого-нибудь хоть чуточку поприличнее и заговорить об этом всем, обсудить плачевную ситуацию, осудить этих людей, поразмышлять над возможным решением растекшейся грязным пятном по всей стране проблемы. Но никого подобного рядом не было. Никто не мог поведать Джеку, что же толкало этих отчаявшихся людей на такие отчаянные поступки. Никто не мог рассказать, как из людей они превратились в существ, хуже диких животных.       Разве что только они сами.       Фиолетово-черное небо раскололось вдоль зигзага молнии, взорвалось рассыпчатым грохотом грома. В одиночестве становилось уже невыносимо. К трем часам утра улицы опустели окончательно, превратившись в дешевые декорации какого-то мистического спектакля с обязательно плохим концом. Подобная тишина нагнетала страх даже на Джека, держащегося сквозь ткань плаща за спрятанный у сердца нож. Еще пара часов и простой народ попрет со всех сторон работать. Все мерзкие твари уползут в свои норы с появлением солнца (пусть и затянутого плотной пеленой тумана) и не посмеют вылазить до наступления темноты.       Джек усмехнулся собственным мыслям. Он определенно не был одним из них, но при этом куда чаще выходил из дома с закатом солнца, чем когда оно хоть сколько-то светило. Забавное противоречие.       Он думал побродить по району еще немного, возможно, дойти до парков в восточной части города, которые ночью, должно быть, походили на кусочки леса за городом, а потом отправиться домой с первыми признаками утра, чтобы лечь в кровать и провести в ней еще один день, надеясь, что завтра что-то изменится и ему вдруг станет лучше. Хуже всего было то, что Джек не знал, в чем была причина его упадка. К голосам он уже давно привык, пусть так и не смог окончательно свыкнуться с адской болью с внутренней стороны черепа и слишком яркими чудовищными образами в своих снах. Неопределенность собственного будущего, конечно, тоже волновала его, но все это было так ненадежно и могло в корне поменяться по щелчку чьих-нибудь пальцев, что Джек не был толком уверен, что когда-нибудь не вытолкнет табурет у себя из-под ног.       Потом он случайно увидел ее, выходящую из черноты, подобной угольным шахтам. Женщина шла со стороны Уайтчепел-Хай-стрит, прямиком к нему, вся одетая в темное и неприметное, будто бы это могло помочь ей слиться с темными стенами ночного города. Она была одна, но шла отнюдь не шатко, как если бы боялась, что кто-нибудь мог на нее напасть из-за угла, воспользовавшись удобным моментом. Куда она направлялась и что делала на улице в столь поздний час? Ответ был слишком очевиден. Но все же где-то в глубине души Джек надеялся, что ошибался в своих догадках и не все еще было потеряно для этой потерянной незнакомки и для города, в котором она жила.       К этому времени дождь заметно ослаб, и раскаты грома перестали бить по ушам, так что Джек решил заговорить с ней. Раньше ему никогда не приходилось заговаривать с проститутками на улице, и Джек боялся сказать или сделать что-то не то, пускай и мнение какой-то облезлой шлюхи его мало волновало.       Поборов неловкость, он остановился, поравнявшись с ней, промямлил тихое и все еще неуверенное «Добрый вечер». Женщина, явно не привыкшая так начинать разговоры со случайными мужчинами с улицы, тоже остановилась, вопросительно взглянула на него.       Вблизи она оказалась не такой уж грязной и страшной, как Джек сначала подумал про нее. У него даже закралась мысль, что, должно быть, судьба была жутко несправедлива к этой женщине, раз ей приходилось заниматься подобным. Хотя, он все равно не знал точно, чем именно она занималась. Будто бы женщины, прогуливающиеся ночами по улицам в одиночку, могли быть кем-то еще.       Она выглядела не так плохо, как могла бы, но ее лицо все еще было в синяках, а во рту явно не хватало зубов. Это о многом говорило.       — Ты… — Джек замялся, подбирая слова, — ну…       — Шлюха, да, — подтвердила его догадки женщина. Ее голос был грубым и резким. Когда она заговорила, Джека обдала волна жуткого смрада грязи и дешевого алкоголя. — Женщина вольного поведения, если ты падаешь в обморок от каждого ругательства.       Джек поморщился, будто слова причиняли ему физическую боль. Хотя, вероятно, он сделал это потому что от нее исходил тошнотворный запах вечного перегара. Проститутка усмехнулась — ей было не впервой видеть такое в свой адрес. Но после Джек определенно смог ее удивить.       — Ты не против прогуляться немного со мной? — спросил он, шмыгнув носом. Джек пробыл на улице под проливным дождем и на холоде уже несколько часов, что не могло не сказаться. Его всего трясло от озноба, но он твердо решил не возвращаться домой, пока не покончит с этим делом. А может, это был вовсе не озноб, а безудержный страх или дикое предвкушение.       — Просто прогуляться? — недоверчиво переспросила женщина. Должно быть, такие предложения она получала совсем нечасто.       — Я не мог заснуть, поэтому вышел на улицу. Хочу с кем-нибудь поговорить, — сознался Джек, совсем не солгав. — Я могу заплатить.       — Почему же нет, — сразу сменила тон женщина, учуяв легкую наживу, ради которой ничего особо не надо было делать. — Прогуляемся.       Они повернули на восток и медленно пошли по тянущейся в сторону Лондонского госпиталя Хэнбери-стрит. По пути, к счастью, им никто не попадался. Джек не хотел бы, чтобы его кто-то видел в компании такой женщины — еще бы подумали, что он связался с падшими женщинами. С другой стороны, это пугало. Словно они остались последними людьми в мире.       — Как тебя зовут?       — Как твоей душе угодно, — протянула женщина нарочито томно и обольстительно, но прозвучало это настолько премерзко, что Джек с трудом не поморщился. — Мэри Энн. Но друзья зовут меня Полли. Можешь тоже звать меня Полли.       — Разве мы с тобой друзья, Полли?       — Сладкий, мы с тобой гораздо ближе, чем просто друзья, — усмехнулась беззубым ртом Полли и тут же низко рассмеялась от вида Джека. — Да я шучу! Ты мне никто.       Джек кисло улыбнулся. Шутка ему показалась нисколько не смешной. К тому же, отвлекшись на разговор, он не досмотрел и угодил сапогом в вязкую лужу. Придется завтра потратить кучу времени, чтобы привести одежду в порядок. Не то чтобы Джек был очень занят и не мог позволить себе потратить лишние несколько минут на уборку, которые и так намеревался провести в постели.       Полли грязь волновала куда меньше: она без проблем шагала по лужам и собирала подолом юбки уличную хлябь. Ее, казалось, вообще ничто не волновало. Джек, поправив полу плаща и с облегчением почувствовав под ней что-то твердое, длинное и острое, вновь обратился к ней:       — Тебе не интересно, как зовут меня?       Проститутка вдруг остановилась, серьезно посмотрела на него из-под козырька черного капора.       — Мне про тебя вообще ничего не интересно. Только размер твоего кошелька.       Джек подумал, что без раздумий мог бы отдать ей все, что имел. Несколько шиллингов его ситуацию сильно не изменят — а бездомная шлюха могла бы устроить себе жилье и еду на несколько дней. Только если не пропьет все без стыда на месте.       «Она пропьет»       «Она не заслужила»       Нет, она того не заслуживала, согласился с мыслями Джек. Не сделав ничего для своего спасения, она не имела права рассчитывать на чью-то еще помощь. С чего бы Джеку помогать ей, если даже она сама не помогала себе, а только все сильнее и сильнее вбивала гвозди в крышку своего гроба с каждой пропитой рюмкой? Ни одна паразитирующая за счет других бесполезная тварь не заслуживала его благосклонности. Таких нужно травить, пока их не развелось еще больше. Иначе они заполонят собой весь свет.       Он усмехнулся. То ли для вида, то ли собственным мыслям. Свое имя он ей так и не сказал.       — Как ты оказалась на улице, Полли?       Полли тяжело вздохнула, точно так и ждала момента, когда могла вдоволь нажаловаться на свою горькую долю, и наконец дождалась.       — Я пропила все деньги на херову ночлежку трижды за ночь!       — Нет-нет, — Джек замотал головой, не особо желая вдаваться в грязные подробности несчастной жизни очередной падшей женщины, — я имею в виду, как ты вообще оказалась на улице? Не сегодня.       Уловив смысл вопроса, Полли, казалось, в чем-то разочаровалась. Джек сразу подумал, что разговаривать о жизни с подобным контингентом — пустая трата времени и сил. Все было до смешного просто: единожды оступившись, они не находили в себе силы воли подняться из грязи с колен, предпочтя вместо этого и дальше катиться по наклонной все глубже и глубже в выгребную яму.       Подтверждение же своих догадок только усиливало к ней неприязнь. С каждой секундой Полли становилась ему все противнее, будто вокруг нее росли горы липкой смердящей грязи. От нее хотелось сбежать подальше и еще долго отмываться горячей водой от этого запаха. Но Джек, почему-то, не мог.       — А что мне оставалось? — пожала плечами Полли с таким равнодушием, словно ее нисколько не волновала собственная разрушенная судьба. — Жить же на что-то надо.       Все они так оправдывались. Легкие деньги, стабильный доход. Гораздо проще же было выйти из дома с задранной юбкой, чем вести подобающий образ жизни и попытаться зарабатывать чем-то иным. Джеку было противно жить в мире, где полуживая шлюха зарабатывала больше трудолюбивой хозяйки.       — И ты не пыталась найти работу? Не такую, а более…       — Достойную? — опередила его Полли с завидной проницательностью и, прокашлявшись, сплюнула. — Пыталась, конечно. Я проработала два месяца в одном из домов в Уондсворте прислугой. Но мои хозяева, чтоб их, были теми еще горделивыми снобами — видите ли, им не нравилось, что я, бывает, могу выпить. В конце концов я свистнула у хозяйки пару платьев и умотала оттуда с концами. Жалко, конечно. В работных домах в господских шмотках особо не помодничаешь — заставляют носить форменные тряпки. Зато погляди, какая у меня прелестная шляпка! Я с ней заработаю вдвое больше.       Шляпка, по мнению Джека, была совершенно обычной. Единственной, хоть сколько-то придерживающейся моды женщиной в его окружении была Мэри, а та никогда не надевала головных уборов, а потому он бы в упор не отличил сшитый по последней моде капор от чепчика эпохи Регентства. К тому же он понятия не имел, как какой-то чепчик мог удвоить стоимость старой беззубой смердящей бабы.       — Тебе никогда не хотелось изменить свою жизнь? — продолжал Джек. — В лучшую сторону. Бросить проституцию, найти достойную работу, жить не в ночлежке, а в доме вместе со своей семьей?..       — Семьей? — переспросила Полли с такой интонацией, словно впервые в жизни слышала это слово. Секунду спустя она уже неприятно рассмеялась. — Ха! Нет у меня семьи! Ни старого папаши, вечно поучающего как надо и не надо жить, ни старшего сынка, променявшего родную мать на брюзгу-деда, ни остальных детей, неблагодарных засранцев, живущих со своим пропащим папашкой, — никого из них со мной нет!       Она продолжала зло смеяться, и на короткое мгновение Джеку даже стало жаль эту женщину. Он знал, каково это было, пускай и плохо помнил. Тяжело жить без чьей-то поддержки, а Полли оставили все. Не имея никакой опоры, та пала столь низко и начала влачить жалко остатки своего существования по самому низу. Джеку повезло больше, чем Полли. Но его удивляло, почему Полли не попыталась хоть что-то исправить и сохранить семью.       — Почему ты осталась одна? За что тебя все покинули?       — Мой паскуда-муженек, заделавший мне пятерых спиногрызов, изменил мне с хреновой медсестрой, присутствовавшей на родах моего младшенького Генри, — выплюнула вместе с харчком Полли. — А потом всем растрепал, мол, он не виноват, а мы разошлись из-за того, что я, видите ли, слишком много пью и вообще это я бросила его первой! Жлобистая скотина, он мне даже платить перестал, когда узнал, что я занялась проституцией! А я всего лишь хотела подзаработать, потому что его жалких грошей не достаточно для нормального существования!       Джек ничуть не осуждал мужа Полли — никто бы не захотел связываться с подобной особой. Особенно, когда она мать твоих детей.       — Даже мой папашка, чтоб его, тот еще хрен — я ушла от него сразу, как смогла. И что только Эдвард в нем нашел, раз посчитал ворчливого деда куда более приятной компанией, чем собственных родителей? Никакой благодарности!       Наверняка Эдвард тоже не смог выдержать подобного позора. Джек его не знал, но был рад, что тот смог порвать с жалкой мамашей все связи и начать новую жизнь вдали от всей грязи, которую она на себе ежедневно приносила и вываливала на ни в чем не повинную семью. Некому Эдварду повезло вырваться в жизнь не самую лучшую, но хоть сколько-то лучшую прежней жизни с матерью.       Вдруг Джек чуть заметно вздрогнул, внутри все похолодело, и он остановился посреди темной мощеной булыжником Бакс-роу. Так вот какая судьба могла его ждать, не расстанься он с матерью-проституткой в семьдесят первом. Вечные страдания, вечные угрызения, вечный позор. Никакого просвета и надежды. Только тьма.       Он мог бы быть на месте того бедного парня, которому приходилось в течение долгих лет жить с такой матерью и терпеть ее рядом с собой. Интересно, как поступил бы Джек в ином случае? Тоже сбежал бы, как только появилась первая возможность, и навсегда оборвал все связи? Или попытался бы что-то исправить? Или, смирившись со своим уделом, тоже пошел бы за матерью следом, избрав не лучший путь в жизни, и стал бы тем самым, кого он сейчас так яростно ненавидел?       Сейчас же он жил так, словно не было тех адских первых лет его жизни. И, несмотря на определенные трудности, Джек был счастлив. Сейчас он точно мог сказать, что был рад своей сложившейся именно так жизни. И почти никто не знал о его испачканном чужой грязью прошлом, с тех пор Джек прожил почти двадцать лет не зная ни единого косого взгляда в свой адрес из-за нетвердо стоящей на ногах мамаши.       Какая мерзость.       — Меня все бросили на растерзание жизни, желая урвать себе хоть сколько-то лакомый ее кусочек. Вот только они не знают, что жизнь для нас сладкой не бывает: с какой стороны не откуси — все дерьмо! Перепробовав с каждого края, под конец набираешь полный рот этого дерьма. А выплюнуть-то уже не можешь, надо пережевать и проглотить. Только никому не хочется. Вот все и ходят да плюются дерьмом.       Джек снова нахмурился, скривился. Как пренебрежительно она говорила о своей семье. Ведь если бы не ее отец, не ее муж, не ее дети, Полли наверняка бы не было сейчас здесь — она вообще, возможно, уже давно бы загнулась от своего образа жизни, ведь сама с собой она уже явно не справлялась. Полли не ценила то, что имела.       Улица была темная, и единственным отголоском цивилизации был лишь тускло тлеющий вдали газовый фонарь. В такой кромешной тьме можно было сотворить что угодно и скрыться незамеченным.       — И разве такая жизнь лучше?       — Я не пойму, — Полли резко посмотрела на него из-под козырька капора, уперла руки в бока, ощерилась, как дикий зверь, — ты что, журналюга какая-то паршивая?       — Нет, — помотал головой Джек.       — Тогда какого хрена ты меня допрашиваешь?       Ему и самому это было интересно. Джек не знал толком, зачем вдруг завел разговор с проституткой, шлявшейся ночами по холодным улицам. Какая-то непонятная и неосязаемая сила на протяжении уже нескольких долгих месяцев тянула его к самым ущербным существам, и то было вовсе не желание или интерес. Джек все еще оставался порождением таких же чудовищ и, как бы он ни хотел это изменить, он не мог ничего поделать. Сколько еще таких же невинных судеб, подобных ему, искалечили и загубили эти выродки?       Джек пожал плечами как можно равнодушнее и спокойнее, стараясь не выдавать внезапного приступа паники, волной подкатившего к груди и сперевшего дыхание.       — Мне просто интересно понять, что толкает женщин на… такое.       «Лжешь!»       «Самому себе лжешь!»       Ему приходилось лгать лишь потому, что он сам не знал правды. Знай ее Джек, он бы ни скитался будто бы бесцельно ночами по холодным улицам. Словно он был одним из премерзких существ, населяющих канализации города и выползающих на охоту с заходом солнца.       «Ты же знаешь»       — Ты либо вчера родился, либо полный идиот, раз такие вопросы задаешь. Судя по тому, что ты не младенец, вывод напрашивается очевидный. Что-что, — пробормотала Полли, опустив взгляд на секунду, но тут же страшно зыркнула на Джека, — нужда! Мне деньги нужны, чтобы не сдохнуть от голода или холода, что непонятного?       Как просто и тривиально. Деньги всегда были нужны всем, но почему-то только самые слабые и гадкие твари были готовы ради них втоптать свое достоинство в грязь и позволить другим станцевать на его останках. Такие не могли выживать, и жизнь их ничего не стоила.       — И ты готова сделать ради них что угодно?       — Что угодно, — снова тем самым, нарочито томным и от того мерзотно-противным голосом протянула Полли. Джека аж покорежило от неприязни. Он вовсе не это имел в виду. Полли, наплевав на его задетые чувства, жестко продолжила: — Мистер, я не разговорами зарабатываю. Или переходим уже к делу, или пошел отсюда, не мешай мне работать. Гляди, какая у меня шляпка. Новая. Я с такой целую уйму мужиков соблазню.       Джек снова взглянул на шляпку, пытаясь понять, чем там можно было хвастаться. Но взгляд цеплялся только за напряженное, злое лицо, светящееся мертвенно-белым на фоне черной одежды. Полли улыбнулась ему, видимо, демонстрируя, как именно она собралась соблазнять уйму мужиков. Лучше бы она этого не делала, потому что выглядела она ничуть не лучше нарисованных подростками на стенах подворотен жутких рож. Она походила на призрака, являющегося к нему в ночных кошмарах.       — Хорошо, — Джек огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого не было. Все равно вокруг было слишком темно, чтобы увидеть что-то дальше собственной вытянутой руки. Так даже лучше.       Полли остановилась у широких ворот на южной стороне улицы. Совсем рядом был уходящий длинной стеной на восток ряд жилого коттеджа, чьи жильцы даже не догадывались, что происходило на углу их дома, уже давно отойдя ко сну. Или они уже привыкли находить полуживых отбросов у себя под дверью.       — Тебе заплатить-то есть чем? — с противно презрительной интонацией спросила Полли, будто бы Джек был куда беднее и несчастнее ее, и, когда Джек кивнул, удовлетворенно осклабилась беззубым ртом, протягивая руку для жалкого подаяния.       Три пенса. Три пенса стоила черствая буханка хлеба, наполовину смешанного с мелом. На эти деньги можно было взять стакан не лучшего джина и пойти зарабатывать еще, чтобы на пьяную голову было не так мерзко. Хотя, вряд ли она уже хоть что-то соображала. Так стоило ли загонять себя столь далеко ради жалких грошей?       Джек запустил дрожащую руку под полу плаща, в карман, где лежал кошелек. Пальцы против воли нащупали холодную рукоятку и мертвецки вжались в нее, отказываясь выпускать.       У него по спине побежали мурашки. Он не понимал, что делал, он не знал, чего именно хотел. Он был не в себе, и ему казалось, будто бы его действиями сейчас управлял не он сам, а что-то иное, но при этом он физически чувствовал идущий из головы по шее и плечу горячий импульс к руке, сжимающей нож. Мысли в голове путались со своими и чужими и никак не хотели выстроиться в одну хоть сколько-то вменяемую идею, тысячи знакомых и незнакомых голосов повторяли одно и то же слово, как какую-то злобную молитву, а Джек никак не мог сообразить, зачем же он вцепился в нож и почему его рука под плащом так одеревенела и занемела, словно ее вырвали от плеча и вставили чужую — одновременно такую слабую и такую сильную, словно в ней заключалась сила не одного Джека, а целой озлобленной армии.       Было холодно, очень холодно для последнего летнего дня перед началом осени, но с Джека ручьями тек пот. Разжать пальцы у него не получалось, нож будто бы врос под кожу и стал продолжением этой его новой руки. Прошло какое-то время, два часа или доля секунды, — он понять не мог — Джек вынул руку из-под плаща и как-то неестественно машинально взмахнул ей.       Он полоснул ее по горлу. Один раз, второй. Лицо Полли в миг исказилось и на нем застыла некрасивая гримаса первобытного ужаса, которая не сходила с него вплоть до самого момента смерти. Она не успела и рук поднять, чтобы дотронуться до раны, как стремительно осела на землю, зашатавшись и рухнув плашмя.       Когда Джек склонился над распластавшимся на земле телом, Мэри Энн уже была мертва. Из разреза на горле тонкой струйкой все еще текла кровь, желтоватые глаза ее выпучились и страшно сверкали в темноте, будто бы она продолжала наблюдать за ним даже после смерти, черный рот перекосился, так и застыв в немом крике ужаса. А, может, она и правда кричала, звала на помощь, но Джек по каким-то причинам не слышал этого. Вдруг она все еще была жива?       Ноги Джека подкосились, он упал рядом с ней на колени и, замахнувшись, ударил снова, добивая. Мягкая плоть податливо приняла в себя острый клинок. Под руками стало мокро и горячо, рваная ткань одежды Полли слиплась и приклеилась к рукам. Джек медленно вытащил нож, поднял его к глазам, завороженно наблюдая, как по железному ребру методично струилась темная жидкость. Джек помнил то чувство: он уже делал так — с Мартой Тэбрем. Но тогда она была уже мертва, а Джек лишь воспользовался ее безжизненным телом для удовлетворения собственного интереса. А что чувствовал ее убийца? Как он исколол ее! Была ли она тогда еще жива или тоже уже погибла под ножом?       Джек посмотрел на лицо Полли, упертое в ночное беззвездное небо, и ужаснулся: она улыбалась во весь рот, глядя на него, а ее глаза выпучились еще сильнее, так и норовя выскочить из глазниц, и налились кровью.       «Убийца», — судорожно дергаясь, прошевелились ее губы, а затем она откинулась обратно на землю и зашлась диким хохотом.       Джек отшатнулся было, но подумал, что громкий звук обязательно привлечет свидетелей, и, совсем не думая, ударил ее снова. И снова. И снова. Черная кровь, пахнущая гнилью, потоком брызнула на него еще сильнее. Джека уже не волновало, что он мог измараться — он хотел лишь заткнуть безумную шлюху поскорее, чтобы та не подняла на уши весь район.       Когда он пришел в себя, та была уже точно мертва, а под его руками все было так мокро и горячо, что Джек не сразу понял, что то была кровь. Джек резко отпрянул от трупа. Его руки были в крови. Ее продырявленное платье было все в крови. Тротуар под ними был весь залит жидкой кровью. Свежий влажный воздух насквозь пропитался кровью и смертью. С каждым его ударом кровь выплескивалась из нее, как из свиной туши на скотобойне. Джек вдруг резко почувствовал, как пустой желудок подпер горло и у него жутко закружилась голова.       «Убийца»       «Что ты с ней сделал?»       «Она еще жива»       «Добей»       «Распотроши ее еще!»       Джек сдержал тошноту, прижав к дрожащему рту тыльную сторону ладони, только чтобы снова ощутить тошнотворный смрад чужой крови у себя на руках и на лице. Ему стало еще хуже, чем мгновение назад, внутренности скрутились еще сильнее и провалились куда-то внутри себя. Джеку показалось, что внутри у него совершенно ничего не было, что он был лишь пустой оболочкой, намеком на человека.       «Разрежь да посмотри сам»       На ноже, который он все еще сжимал в руке, была кровь. Пришлось пересилить себя, чтобы не отбросить оружие как можно дальше. Кто-нибудь обязательно мог найти его и вычислить владельца орудия убийства, и тогда Джеку несдобровать. То, что такой нож мог быть у кого угодно в огромном городе, ему в голову не приходило. Джеку казалось, что любая мелочь здесь указывала на него, и ему нужно было быть куда осторожнее, чем прежде.       Он судорожно заозирался в поисках случайных нежелательных свидетелей. К счастью, они по-прежнему были на улице одни. Или кто-то все же стал свидетелем жестокой расправы, но ловко прятался, затаившись? Джек тщательно вгляделся в каждое ближнее окно коттеджа, подозревая, что кто-то мог наблюдать за ним изнутри, но все было абсолютно тихо. В противном случае Джеку пришлось бы что-то делать.       Джек пристально посмотрел на мертвое тело: она походила скорее на напившуюся до беспамятства алкоголичку, чем на жертву убийцы. Ему вдруг снова почудилось, что проститутка, пожалуй, до сих пор жива и еще может очнуться. Он схватил было нож, замахнулся снова, но не ударил: пара чуть более темных полосок на горле выдавали в ней труп. Он хотел было потрогать их и убедиться, что горло разрезано, и даже если она каким-то чудом оживет, то заговорить и все рассказать не сможет, но в последний момент отдернул руку. Никаких сомнений, что она была мертва, у него не оставалось.       Джек нагнулся, с огромным трудом сдержал очередной позыв тошноты, прикоснувшись к мертвой проститутке вновь, и оттащил труп поближе к стене, в тень, словно там его было сложнее заметить. И стремительно зашагал прочь на волочащихся ногах, едва не срываясь на бег. Бегущий ночью по улице человек мог бы вызвать куда больше вопросов, нежели простой едва стоящий на ногах человек. В конце концов, его могли принять за пьянчугу или за больного.       Оказавшись дома, Джек закрыл дверь на ключ и подпер ее стулом, занавесил окно плащом, чтобы никто не мог ничего разглядеть с улицы. Стало еще темнее, чем снаружи, он зажег свечу и увидел, что рукава его плаща были насквозь мокрыми и грязными от чужой крови. Стоило Джеку подумать, что он отстирает их позже, когда все точно уляжется, он увидел, что и рубашка под плащом была вся испачкана, и на брюках были следы чужой смерти, и кровавые брызги на ботинках указывали на него. От этого всего нужно было немедленно избавиться.       Просто пойти и выбросить одежду он не мог, поскольку боялся возвращаться на улицу, но и оставлять столь красноречивые улики у себя в доме тоже не хотел.       Он вспомнил, что у него шаталась пара половиц. Сдвинув ящик, который прикрывал это место, с помощью ножа Джек выломал их окончательно, поддел соседние доски. В получившуюся дыру под полом он запихнул пропитанную кровью убитой одежду, все тщательно заделал и прибрал как было раньше. Совершенно ничего не вызывало подозрений. Только будто законсервированный запах смерти все равно повис в спертом воздухе.       У него было ведро, уже полное воды, которое Джек подставлял под протекающий потолок. Желтая вода смешалась с пылью, кусками штукатурки и мутным осадком грязи на стенках ведра. Он запустил туда грязные ладони. Резкими движениями трясущихся рук старался смыть с себя то, что уже смыть было невозможно. По щекам его безудержно текли слезы.       «Слабак»       — Замолчи! — Джек ударил по ведру, расплескивая остатки мутной жидкости, стоило самому задиристому из голосов заговорить. — Из-за тебя я убил ее! Из-за тебя!       «Ты бы не убил ее, не желай сам того»       «Мы лишь помогли тебе собраться с духом»       «Ты должен сказать нам спасибо»       — Спасибо? — Джек истерично рассмеялся. — За что?       «Ты же сам хотел этого»       «Мы показали тебе, кто ты на самом деле»       «Уби-ийца»       «Убийца, убийца, убийца!»       «Убей вторую и поймешь»       — Ну уж нет, — Джек покачал головой, оттирая чистые руки уже до собственной крови. — Не будет никакой второй, третьей, четвертой и даже пятой! Я и первую-то не убивал.       Внезапно Джек замер. Что, если ему это все показалось? Привиделось спутанному сознанию. Он мог вовсе не убивать ту женщину. Вдруг он просто снова наткнулся на случайный труп? Или ненароком подглядел сцену расправы, как с Эммой Смит, а мозг дорисовал детали и преподнес ему все так, словно Джек был убийцей? Может, он снова просто ткнул пару раз мертвое тело, как Марту Тэбрем, — разве это было пресступлением? Джек отпрянул от ведра, нашел нож. Его длинное лезвие все было покрыто засохшей кровью. Он снова горько разрыдался, согнувшись на полу от нестерпимой крутящей боли в животе. Как от десятка ударов ножом.       «Ты убийца»       «Уби-и-ийца-а»       «Тебе никогда не отмыться от этого»       «Ты грязный»       «Убей их всех!»       «Терять тебе нечего!»       Джек критически осмотрел себя — казалось, крови нигде не было, но под носом все равно стоял ее железный запах. Он дотянулся до кусочка зеркала, лежавшего у него на табурете, посмотрел на отражение и от собственного вида ему стало до ужаса мерзко: пытаясь сдержать рвотный позыв, он зажал рот рукой, которая была в крови. Джек сморщился, уронил зеркало, скорчился над ведром и его тут же вырвало.       Придя в себя еще несколько минут или часов спустя, Джек не нашел в себе сил даже и до кровати дойти — обессилено опустился на пол прямо у входа, прижавшись к холодной двери спиной. Из-за окна послышался приглушенный колокольный звон — наверное, пробило четыре, а то и пять часов утра. Джек потянулся за часами, в суматохе выпавшими из кармана плаща на пол. Большая толстая стрелка указывала на цифру семь. Джек тяжело вздохнул.       На рассвете снова начало мелко и докучливо моросить. Утро было мутным, пахнущим густым мокрым туманом. Из щели в окне доносилась резкая вонь промоченной дождем гари после полыхавших всю ночь пожаров.       Голоса не смолкали весь остаток ночи. Одни подбадривали его и поощряли за содеянное, другие осуждали и обидно обзывали, третьи предлагали тем же ножом вспороть живот себе и посмотреть, что там. Джек не слушал ни тех, ни других.       Кроме голосов Джек слышал скребот крыс под полом и за стеной, ор дерущихся котов и лай голодных собак, человеческие крики и смех, ругань и пьяное пение. За окном зацокали по брусчатке лошади, и тяжело зашаркали уставшие рабочие. Чья-то жизнь продолжала спокойно течь своим чередом.       Звуки нарастали. Джек уже различал отдельные слова, слышал набирающие силу сплетни о найденном у конюшен теле мертвой женщины. Стоило бы выйти наружу и тоже поинтересоваться подробностями, но ему было страшно, что его тут же раскусят.       Вдруг Джек услышал шаги прямо за окном: их было точно несколько человек. Они бродили взад и вперед у дверей его комнаты, собираясь и выжидая. Готовясь напасть.       Неосторожно брошенный на пол нож лежал у ближней ножки кровати. На нем все еще были следы запекшейся крови. Джек бесшумно потянулся за ним, сжал мертвецки-холодную рукоятку в вспотевшей руке. Начал медленно подниматься по стенке, аккуратно отодвинул кусочек плаща, выглянул. На улице и правда было несколько человек, что, впрочем, было совсем не удивительно. Более того, они, кажется, совсем не планировали вторгаться в его дом, чтобы вытащить его и заставить предстать перед судом за совершенное убийство.       «Они ждут, когда ты потеряешь бдительность, чтобы напасть»       Джек обессиленно сполз по стене на пол, обхватил зудящую голову руками, уткнулся в колени. Облегчения он не испытывал, хотя должен был. Сейчас за ним не пришли, ни в чем не заподозрили, но так не будет всегда. Что-нибудь точно выведет полицию на него, и тогда его арестуют прямо здесь, в комнате, полной свидетельств убийства. Ему стоило постоянно оставаться настороже, а лучше и вовсе залечь на дно на какое-то время пока все не уляжется.       «Тебя поймают»       До тех пор он и сам в каждом будет видеть подозрительного предателя. Никому нельзя ничего говорить о случившемся, даже как-то намекать. Мэри наверняка будет обсуждать это убийство, задавать вопросы, раскручивать на предположения: нужно оставаться стойким. Никому нельзя давать повода усомниться в нем.       Джек оступился однажды, но он сможет остановиться и не повторит той же ошибки вновь. Он обязательно выберется из этой ямы и не даст голосам столкнуть себя в бездну беспросветного безумия.       Небо посерело и затянулось плотным свинцовым налетом. Опять пошел дождь.