Настоящий Хикигая.

      Утро нового дня моей «новой» жизни только начиналось. Солнце лениво поднималось над горизонтом, а его подъем затрудняли дома и офисные высотки из стекла и бетона, чьи окна горели золотом в лучах рассветного солнца. Глядя прямо перед собой я монотонно крутил педали и гнал свой велосипед по направлению к школе. Порывы ветерка то и дело холодили кожу. Приятно? Возможно. Я редко придавал значение таким мелочам.       Остановившись на светофоре, бросил взгляд на группу учеников моей школы. Парни и девушки что-то увлеченно обсуждали. Бросив быстрый взгляд на светофор, я невольно усмехнулся. Во всех нас таится некая житейская ловушка. Все мы поголовно угодили в, как я его называю, «капкан жизни». Абсолютно каждый уверен в том, что все может рано или поздно измениться. Что каждый непременно реализует себя. Мы словно на генном уровне верим в это. Верим, что если уехать в другой город, ну или в моем случае перевестись в другую школу, то ты встретишь новых людей, которые станут тебе друзьями. Влюбишься в кого-нибудь и рано или поздно нет-нет, да и заведешь семью. И твоя жизнь непременно обретет смысл… Но мне ли не знать, что все это полнейший бред. Все эти надежды сродни пустым сосудам, для удержания и хранения того непрекращающегося потока дерьма, который постоянно льется нам на головы.       Я добрался до школы как раз тогда, когда усталое солнце наконец выглянуло из-за городских крыш, ознаменовав тем самым утро нового дня. «Интересно, а лет через тридцать-сорок, сколько понадобится времени, чтобы оно выползло из-за небоскребов?», соскочив с велосипеда, я поставил его в «стойло» и защелкнул замок на цепочке. Разумеется, никто не станет угонять велосипед. Тем более с охраняемой территории школы. Но наученный горьким опытом я предпочитал лишний раз перестраховаться. Вытащив из «багажника» сумку и закинув ее на плечо я, зевая, нехотя побрел к школе.       Обретет смысл. Смысл, мать его. Закончив среднюю школу я, как и любой уважающий себя, школьник перевелся в старшую. И вот в один прекрасный день, преисполненный пустых надежд, я поспешил на торжественную церемонию открытия нового учебного года… Разумеется я был не настолько глуп, чтобы свято верить в то, что вот теперь-то я уж точно обзаведусь парочкой верных друзей и чрезвычайно увлекательно, а главное с пользой, проведу школьные годы. Однако будем честны сами с собой: все-таки в глубине души мне хотелось верить в это… Церемонию я закончил под колесами машины в попытках спасти чью-то глупую собаку. В итоге провалялся в больнице с переломами, а когда смог вернуться в школу, остался все тем же одиночкой, которым был в средней школе. Разумеется, я мог бы сам исправить эту ситуацию, но… Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть одиночкой.       — Все изменится… — буркнул я себе под нос. — Реализуются… Гребанный катарсис, чтобы это не значило. Пустые слова. Я окинул вестибюль меланхоличным взглядом. Толпа снующих туда-сюда учеников, вечно куда-то спешащих. Вечно куда-то опаздывавших… Пустые слова, на которых держится весь этот мир… Нет никакого смысла и никогда не было. Никто и никогда себя не реализует. До самой смерти и катарсиса. Я захлопнул свой шкафчик для сменной обуви. Ничто и никогда не закончится. Ничто и никогда не изменится. Если смысл и был, то разве что только в этом…       Нажав на кнопку большим пальцем, я осторожно надавил автоматическим карандашом на лист бумаги. Ставя тем самым точку и убирая тонкий хрупкий грифель в недра металлического корпуса карандаша. Сочинение на тему «Что такое юность», ну или что-то вроде того. Очередная глупость, которую наверняка задавали абсолютно во всех старших школах по всей стране. И наверняка большинство старшеклассников готово было описать то, какой красочной и интересной они видят розовую пору своей такой скоротечной юности. Убрав карандаш в пенал, я запихнул его в сумку и встал из-за парты. — Глупость какая, — вздохнул я, закидывая сумку на плечо.       — «То, что вы зовете юностью, есть лишь злая выдумка. Люди, что стремятся взять от юности все, стремятся втянуть в это и всех окружающих. При этом наивно полагая, что те без всяких возражений присоединятся к ним.», — Хирадзука-сенсей вслух читала мое недавнее творение. — «Смысл, который они вкладывают в понятие «юность» искажает реальность и идет наперекор самому здравому смыслу. Сами посудите: если смотреть с их стороны, то ложь, секреты, проступки и бесконечная череда ошибок — есть всего лишь приправы юности.», — и с каждым прочитанным словом выражение ее лица менялось, что явно не предвещало для меня ничего хорошего. — «Если уж принять за правду то, что ошибки — основной определяющий признак юности, то получается, что тот, кто никак не может завести себе друзей из-за своих ошибок, переживает самый ее расцвет. Ну не шутка ли? Но никто и никогда этого не признает. Все это говорит лишь об их лицемерии и двойных стандартах. В заключении скажу: дураки, что стремятся наслаждаться юностью погубят себя.», — Хирадзука-сенсей вздохнула. — Это ты себя погубишь, — она положила листок с моим сочинением на стол. — Хикигая… Напомни-ка мне что я вам там на дом задавала? — Кажется небольшое сочинение на тему: «Какой я вижу свою школьную жизнь», — пожал плечами я. На самом деле я мог бы описать свою будущую школьную жизнь гораздо меньшим количеством слов. Так что это скорее было мое видение того, что многие вкладывают в слово «юность». — Ну и почему ты написал эту саркастическую ерунду? — покачала головой сенсей. — Как ты до такого додумался вообще? — Я бы мог изложить свое видение моей будущей школьной жизни в трех словах, — пожал плечами я. — Но такой объем работы явно удовлетворил бы вас еще меньше. Поэтому вместо того, чтобы тратить время на бесполезное выдумывание того, что меня чисто гипотетически может ожидать в старшей школе, я решил изложить свое видение того, что большинство обывателей вкладывает в понятие слова «юность», — развел руками я. — И слов, и толку в этом явно больше. — Хватит умничать, малявка… — вздохнула Хирадзука-сенсей. Что еще за «малявка»? Хотя… — С высоты вашего возраста, я может быть и малявка… — заговорил я, запоздало осознавая, что явно сказал то, чего говорить не стоило. На этот раз мой инстинкт самосохранения дал небольшую осечку. — Думаешь, стоит намекать девушке на ее возраст? — в голосе Хирадзуки-сенсей явно чувствовалась жажда крови. Причем явно моей крови. — Прошу прощения, — поспешил извиниться я. Повисло молчание. Знаете, такой момент, когда никто и ничего не собирается говорить, но воздух словно гудит от напряжения, вызванного какой-то недосказанностью. Чаще всего надуманной. Однако напряжение от этого не меньше. И вот в такие моменты обычно один или все участники беседы должны чувствовать себя неловко, но к моей скромной персоне это явно было неприменимо. — Ну-ка пойдем со мной, — губы Хирадзуки-сенсей тронула легкая улыбка и она встала из-за стола. Пожав плечами, я молча побрел вслед за ней. Идти абсолютно никакого желания не было. Но не найдя другого выхода, а точнее не видя никакой альтернативы, я вынужден был подчиниться. Учитывая тот факт, что мое сочинение явно не произвело на нее должного эффекта… Вернее не так: эффект оно произвело, только диаметрально противоположный тому, на который я рассчитывал. Надо бы запомнить, что не стоит вообще рассчитывать на то, что все будет так, как запланировано. В конце-концов разочарование — вот вам самый объективный результат. — Хикигая, — проговорила Хирадзука-сенсей, — ты никогда не думал, что ты плохой человек? — Нет, — я отрицательно покачал головой. — Я вообще стараюсь никогда не судить себя строго. — Как щедро с твоей стороны, — сенсей усмехнулась. — В любом случае плохие люди тоже нужны, — пожал плечами я. Мы остановились перед дверью в кабинет. Я и заметить не успел, как мы пересекли всю школу и оказались в клубном здании. Неужели сенсей решила затащить меня в какой-то клуб? — Такие как мы отпугивают тех, что еще хуже, — закончил я мысль. Хирадзука-сенсей ничего не ответила. Молча распахнув дверь, она вошла в кабинет. Пожав плечами, я перешагнул порог вслед за ней.       Как-то раз я где-то прочитал, что время — это просто замкнутый круг. Все что мы делали или еще сделаем, будет непрерывно повторяться по кругу. Снова и снова. В вечности, где само время не существует, ничего нет. Ничего там не рождается и ничего не растет. Сама смерть создала время, чтобы вырастить то, что потом умрет, и она сможет его забрать. Мы действительно рождаемся заново. Но вопреки всем заверениям про реинкарнации мы проживаем не разные жизни, нет. Мы проживаем одну и ту же жизнь. Раз за разом. Мы не помним свои жизни. Мы не можем изменить свои жизни. И в этом и есть весь ужас и все тайны самой жизни. Мы словно в страшном сне. Сне, от которого не проснуться. Интересно, сколько раз я уже проживал этот момент?       За дверью оказался обычный класс, который больше походил не на клубную комнату, а на кладовку, в которую сваливают всякое ненужное барахло. Практически половина комнаты была завалена старой школьной мебелью и картонными коробками, которые собирали пыль и прятали от глаз людских то, что школьная администрация никак не решалась выбросить, но и толку от этого никакого не было. При одном взгляде на все эти коробки в голове тут же четко вырисовывался образ мамы. Которая никогда и ничего не выбрасывала, а со словами «вдруг пригодится» складировала все барахло в несчастный сарайчик. Кисло усмехнувшись, я вышел из-за спины Хирадзуки-сенсей, которая остановилась в полушаге передо мной. И увидел ее. Сидевшая посреди пустой комнаты на одиноком стуле возле окна она очень органично вписывалась в антураж. Я даже невольно улыбнулся. И тут озорной ветерок, весело игравший в шторах, словно заметил незваных гостей. Взметнув шторы, он метнулся по комнате. Шаловливо подхватил волну черных волос читающей девушки. Она, не отрываясь от книги, придержала их рукой. Тогда ветерок принялся кружить по полу несколько розовых лепестков. «Сакура цветет», невольно заметил я. — Хирадзука-сенсей, — девушка оторвалась от книги и подняла на нас свои пронзительные голубые глаза, — я же просила вас сначала стучаться. — Я стучалась, — вздохнула Хирадзука-сенсей, — но ты не отвечала. Я бы мог назвать это ложью, ведь, разумеется, никто и не думал стучать, но… Благоразумно промолчал. — Ну и что это за чудак с вами? — девушка прикрыла книгу и без всякого интереса скользнула по мне взглядом. Я прекрасно знал эту любительницу почитать в пустом классе. Класс J с углубленным изучением мировой культуры. Как итог: девяносто процентов классе — девушки. Разумеется успеваемость у всех выше среднего. Просто выдающийся класс. И самая способная среди них — Юкиношита Юкино. Знаменитость, известная на всю школу. — Он хочет в твой клуб вступить, — выдала Хирадзука-сенсей. — Хикигая Хачиман, класс 2-F, — на автомате представился я. — И куда это я тут вступить хочу? Не припомню, чтобы проявлял интерес к клубной активности. — Считай это наказанием за твое сочинение, — сенсей посмотрела на меня, — чтобы не думал, что так хорошо знаешь жизнь. Отговорки, возражения, протесты не принимаются ни в каком виде. — А… — начал, было, я. — Вопросы тоже, — отрезала Хирадзука-сенсей. — В общем, ты наверняка уже поняла, — она перевела взгляд на Юкиношиту, — его душонка такая же гнилая, как и его взгляд. Поэтому он и кажется таким жалким и одиноким. Но в своем клубе ты избавишь его от затворничества и мизантропии… — Сенсей, — вздохнув, я скрестил руки на груди, — а вам не приходила в голову мысль, что это не общество сделало меня изгоем, а я сам отгородился от общества? И меня не надо ни от чего… Я не успел закончить, меня перебила Юкиношита: — Вынуждена отказать, — покачала она головой. — Глядя в его гадкие глаза, выдающие низкие мотивы, я не чувствую себя в безопасности. — Не волнуйся, — усмехнулась Хирадзука-сенсей, — если в нем и есть что-то выдающееся, так это расчетливость и инстинкт самосохранения. Он не станет делать того, за что предусмотрена уголовная ответственность, — она бросила на меня быстрый взгляд. — Да и максимум на что он способен — это мелкие шалости. — Я бы предпочел ограничиться характеристикой «имеет здравый смысл», — покачал головой я. — Мелкие пакости… — проговорила Юкиношита. — Тогда ладно. Не могу же я отказать в просьбе учителю. — Тогда вперед и с песней, Юкиношита, — и с улыбкой на лице Хирадзука-сенсей покинула комнату. — Добро пожаловать в клуб волонтеров, — проговорила Юкиношита, и голос ее звучал слишком снисходительно. — Меня попросили присмотреть за тобой, так что теперь я за тебя в ответе, — она посмотрела на меня своими холодными синими глазами. — Поэтому я и помогу тебе решить твои проблемы. Будь благодарен. Уверен процентов на девяносто, что будь на моем месте кто угодно, то был бы рад оказаться в одной комнате и в одном клубе с такой девушкой, как Юкиношита. Ведь большинство школьников мужского пола явно имеют очень поверхностное суждение абсолютно обо всех девушках, что учатся вместе с ними. И наверняка считают Юкиношиту Юкино если не первой красавицей в школе, то девушкой чрезвычайно привлекательной. Однако мне прекрасно известно, что женская красота с научной точки зрения есть совокупность информации о геноме и репродуктивной системе, которая обрабатывается мозгом за считанные доли секунды. Глядя на женщину мужчина понимает нравится ли она ему или нет с первого взгляда. И если уж она ему понравилась, то чувство это мгновенно достигает максимальной интенсивности. Можете называть это любовью с первого взгляда. Однако это всего лишь механизм, предусмотренный природой. Ибо через несколько минут самца могут и дикие звери сожрать. А природа… Она лишний раз рисковать не любит. Поэтому я всецело был застрахован от подобных поверхностных суждений и большой радости не испытывал. — Проблемы? — я усмехнулся. — Если тебя мучают приступы альтруизма, так помогай тем, у кого эти проблемы есть, — развел руками я. — Я, знаешь ли, довольно хорош. С успеваемостью у меня не все плохо. Да и лицом вышел… — Даже удивительно, что ты заявляешь это с такой уверенностью, — усмехнулась она в ответ. — Странный ты человек, или скорее даже отвратительный. Я лишь ухмыльнулся в ответ. Мне доставляют удовольствие люди, которые делают столь скоропалительные выводы, едва только увидев человека. Еще больше мне доставляют удовольствия те, кто верит, что их выводы есть истина в последней инстанции. — Судя по твоему виду, причина твоего одиночества в страхе быть отвергнутым, — продолжала она. — Ну а твое заявление о собственной красоте отдает субъективизмом. Страх быть отвергнутым? Что за ерунда. Я как никто другой знаю, что вероятность получить отказ абсолютно от любой девушки равна девяноста девяти процентам. А самый вероятный исход может напугать только идиота. Коим я себя ни в коей мере не считал. — Любые суждения о себе и о других, как ни крути, будут субъективными, — я покачал головой. — О какой вообще объективности может идти речь? Ведь каким бы иллюзорным не было наше самосознание, мы формируем его, делая оценочные суждения, — я посмотрел на нее. — Субъективные оценочные суждения. Ты вот, например, считаешь себя особенно умной, как я погляжу, — хмыкнул я. — На этом попытку симулировать беседу будем считать успешной, — вздохнул я. Юкиношита явно собиралась что-то возразить, но тут дверь распахнулась и в комнату вошла Хирадзука-сенсей. Видимо стоять за дверью и подслушивать было одной из ее не особо хороших привычек. Так же как и входить в комнату без стука игнорируя абсолютно все просьбы стучать в дверь. — Вижу, что перевоспитание Хикигаи дается тебе с трудом, — вздохнула она. — Тут проблема вовсе не в сложности, — вздохнул я. — Тут проблема совсем в другом. С чего вы взяли, что кто-то посторонний вообще имеет право говорить мне о том, нужно ли мне измениться или нет? — Ты просто бежишь от себя, — вздохнула Юкиношита. — Попытки изменить себя, и подстроится под окружающих, — я скрестил руки на груди, — вот бегство от самого себя. Почему бы просто не принять себя таким, какой ты есть? — Этим… — лицо Юкиношиты стало серьезным. — Этим никому не поможешь. И не решишь проблем. — Или правда тебя пугает? Боишься, что если общество узнает тебя такой, какая ты есть на самом деле, то ты будешь обречена быть изгоем? — развел руками я. — Успокойтесь, — встряла в разговор Хирадзука-сенсей. — Когда две противоположные точки зрения сталкиваются, то все можно разрешить битвой. — О чем это вы, — вздохнул я. — Объявляю соревнование, — улыбнулась сенсей. — Кто в этом клубе спасет больше всего людей! — Будучи не подверженным, внезапным приступам альтруизма, не вижу смысла участвовать в подобном соревновании, — покачал головой я. — Проигравший исполнит любое желание победителя, — проигнорировав меня, продолжала говорить сенсей. Да, только делать такие смелые ставки глупо. И вовсе не потому, что одна из сторон может потребовать какого-либо непотребства. А просто банально потребовать невыполнимого. Если уж так хочется устраивать нелепые соревнования, то и приз стоит выбирать более конкретно. Тем более, я смерил Юкиношиту взглядом, что от этой особы мне ничего толком и не надо.       В итоге прибегнув к тому, что доступно только учителям, а именно объявив это соревнование частью клубной деятельности и, соответственно, школьной активности, которая могла повлиять на оценки, Хирадзука-сенсей вынудила нас сделать это. Сам не зная почему, но на следующий день я явился в так называемый «Клуб Волонтеров». Я понятия не имел, как и чем он занимается. Те скудные крохи информации, которые мне удалось выудить у сенсея, ничего толком не давали. Мы должны помогать ученикам с их проблемами. Как по мне самая ужасная затея из всех возможных. Одно из самых больших заблуждений это то, что люди хотят, чтобы им помогали и спасали их от чего-то… Однако делать было нечего, ибо получать выговоры из-за такой ерунды мне тоже не хотелось. Так же как и бегать по школе и приставать ко всем с предложением помощи. Поэтому я принял единственно верное решение: прийти в клуб и ждать. Ну а вдруг кто-нибудь возьмет да и придет. Поэтому перешагнув порог клубной комнаты и закрыв за собой дверь, я уселся на стул, стоявший возле самого входа. У окна с книгой в руках сидела Юкиношита. — Здравствуй, — не открываясь от книги проговорила она. — Угу, — буркнул я в ответ, доставая из своей сумки книгу. Какой-то дешевый детектив, который я взял у сестры. Не люблю детективы. Быть может потому, что прихожу к разгадке гораздо раньше книжного героя. — Не ожидала, что ты придешь, — достаточно холодно проговорила Юкиношита. — Ты что, мазохист? — Нет, — коротко ответил я, переворачивая страницу. — Тогда сталкер? — поинтересовалась она. — С чего ты взяла, что я тебя преследую? — хмыкнул я в ответ. — А разве нет? — оторвавшись от книги, она посмотрела на меня. — Подобная самооценка даже меня пугает, — усмехнулся я. — У тебя друзья хотя бы есть? — Сперва стоит определить границу, за которой начинается дружба… — заговорила Юкиношита. — Достаточно, — я перевернул страницу. — Тот, у кого есть друзья, никогда подобного не скажет. — Если уж ты всем помогаешь, так почему у тебя нет друзей? — я снова перевернул страницу. — Тебе этого никогда не понять, — вздохнула она. — Тот, кто создает счастливый конец, — пробежав глазами по буквам и не особо вчитываясь в содержимое, я опять перевернул страницу, — как правило, никогда в нем не участвуют. Она вновь оторвалась от книги и посмотрела на меня. — Не нравится мне, как ты свои слабости определяешь в достоинства, — внезапно проговорила она. — Иногда твои худшие качества, — усмехнулся я в ответ, даже не особо задумываясь, к чему она это сказала, — это твои лучшие качества…