Скрытые смыслы

Осенний ветер играл с опавшими листьями, ворохом рассыпая их по дорожкам сада. Желтые, алые, оранжевые — отголоски летнего тепла среди прохладного дыхания сентября. Николай сорвал с ветвей несколько самых красивых — их он отдаст сегодня Якову при встрече. Стороннему человеку это показалось бы странным, но что еще можно подарить тому, у кого и так все есть? Только впечатления. Легкий след чувства, озарившего этот пасмурный день, расцветив его яркими красками. Свежесть воздуха, в котором словно застыли прозрачные капли дождя. Шорох веток и потрескивание покачивающихся деревьев. Так хочется разделить все это с ним, но сейчас Николай предается созерцанию в одиночестве. Для остальных они враги. В частности для тайного братства под руководством Пушкина. В этом плане Якову проще — его окружению не интересно, в каких отношениях он состоит с начинающим писателем, отметившимся пока всего лишь одной книгой. И если бы кто-нибудь несколько месяцев назад сказал Николаю, что в скором времени будет между ним и Яковом, он бы рассмеялся наглецу в лицо. Когда это все началось? Николай не был особенным любителем рисковать. Но только не в случае с Гуро. Ему хотелось отомстить за собственные уязвленные чувства. За то, что ему плюнули в душу. Он ходил по краю и ему это нравилось. Каждая вылазка братства могла лишить жизни, свободы, чести, возможности творить. Забвение — жалкий конец для того, кто только-только познал плоды первого успеха. Ставить все на карту — ради чего? У каждого из них был на это свой ответ. И Николай среди них чувствовал себя одиноким, не имея возможности раскрыть душу. Остальные ненавидели Бенкендорфа, Третье отделение, цензуру, жандармов, навязчивую систему, пытавшуюся пролезть в чужую жизнь, чтобы диктовать свои условия. Да много чего еще. Но для него все сосредоточилось на одном человеке. Все отвратительное, бесчестное, подлое… И такое притягательное одновременно. Николай ненавидел его до боли. До слез ночами в подушку. И прошедшие два года были не в силах это притупить. Поразительно — даже в среде таких же служителей искусства он не сумел найти друга. Товарищи, коллеги, «братья» — кто угодно, но только не друзья. И над ними Пушкин — великий, недосягаемый авторитет. Он был прост в общении, но на самом деле держался на расстоянии, пуская в свой ближний круг лишь избранных. Несмотря на это, Николай все равно продолжал помогать ему. Он ждал встречи, надеясь свести счеты. И она, наконец, произошла. Артефакт, способный дать власть над духами. Маленькая золотая подвеска, которую Николай стащил у одного вельможи — участника общества Бенкендорфа. Гуро настиг его тогда, когда он думал, что сумел скрыться, и затащил к себе в карету. Яков был очень зол — непривычная для него реакция. Николай находился в проигрышном положении, но упивался этой злостью, испытывая самоубийственное желание спровоцировать его еще больше. Получить контроль над эмоциями, пусть даже такими. Взаимные упреки прервал страстный поцелуй — по чьей инициативе он произошел, теперь уже и не вспомнить. Артефакт у Николая отобрали, со словами о том, что нехорошо брать чужое. С тех пор они стали встречаться. Гоголь надеялся, что его визиты останутся для всех тайной, хотя долго так продолжаться не могло. Яков только посмеивался над его страхами. Николай не доверял ему, испытывал стыд перед Пушкиным и остальными, несмотря на то, что о делах братства у него ничего не спрашивали. И самое главное — было страшно попасть в зависимость. Яков привязал его к себе. В буквальном смысле. Ощущение веревки на собственном теле ни с чем не сравнимо. Той, которую Гуро закручивает на нем в сложные узлы. Он называет это действие каким-то мудреным словом. Ши-ба-ри кажется. Яков рассказывал, что его практикуют японцы. Николаю все равно — трудно думать о чем-то в такие моменты. Никому другому он не позволил бы получить над собой столько власти. Страшно и разрешать подобное Якову, но здесь он ничего не может с собой поделать. От веревки остаются отметины, словно знак принадлежности. Они проходят за несколько минут. Пожалуй, это по-странному печалит Николая. В каком качестве его воспринимает Яков? Николай любит читать ему свои стихи. Многие из них — о нем. Смущение и боязнь негативной реакции делают Гоголя неловким, но желание донести до Гуро свои переживания всегда оказывается сильнее. Тем более, что тот никогда не ругает его творения, всегда внимательно выслушивая. В это время на его лице появляется задумчивое выражение, взгляд темных глаз направлен куда-то вдаль. О чем он думает? Или о ком? Николаю очень хочется узнать, но Яков остается закрытым для него. Это злит. Потому что делает больно. В отместку Гоголь заводит мелкие интрижки с девицами. О них он рассказывает Якову. Зачем? Чего он хочет добиться? Ревности? Злости? Можно ли считать их проявлениями то, что Гуро после таких историй хлещет его плеткой? Свист в воздухе — удар. И так несколько раз. Николай вскрикивает, но не просит прекратить, только тихо шепчет его имя. Прекращает сам Яков — он, похоже чувствует, где для Николая проходит грань, отделяющая удовольствие от страдания. Гуро словно заведомо знает, что нужно именно Гоголю, и всегда дает ему это. Но при этом изворотлив и уклончив там, где не хочет отвечать. Николаю нравятся их долгие беседы, которые они ведут, устроившись у окна. Яков никогда не гонит его и не торопит уйти. Более того, он уже несколько раз предлагал ему остаться у него. Но для Николая это невозможно. Тем не менее, с каждым разом он привязывается все больше. Он снова у Якова, несколько продрогший и чувствующий себя глупо со своим дурацким букетом из листьев. Идея, выглядевшая такой удачной там, в саду, теперь кажется наивной. В квартире тепло и пахнет чем-то приятным. Душу же греет то, как Яков на него смотрит — ласково, словно умиляясь его неуклюжей романтичности. Листья Якову понравились. Он демонстративно поставил подарок в вазу на столе. Такая реакция вернула Николаю уверенность и он стал объяснять заложенный в них смысл. — У меня для вас тоже кое-что есть, — сказал Гуро, дослушав. Гоголь вопросительно посмотрел на него. Яков взял его за руку и приподнял её, слегка вытягивая. Отодвинув рукав сюртука и манжету рубашки, он обнажил запястье Николая. Из кармана Яков достал тонкий ремешок, который в два ряда обернул вокруг его руки и завязал узлом. На ремешке блеснул небольшой красный самоцвет. — Хорошо смотрится, — Гуро удовлетворенно улыбнулся. — По цвету идеально подходит к вашим листьям. Смысл, думаю, вы сумеете определить сами. — Это то, о чем я думаю? — с трепетом в груди спросил Николай. — Я бы не стал этого делать так просто. — Вы, как обычно, уклончивы. — А вы, как обычно, недоверчивы. Зато смотрите, учусь у вас разговаривать намеками. — Вы бы лучше попробовали стать более откровенным. Намеками вы все запутаете еще больше. Гуро вместо ответа обнял Николая. Некоторое время они молча любовались листьями. — Завтра вместе пойдем их собирать, — предложил Яков. — Да, — просто ответил Николай.