~*~*~
В ожидании Тэхёна Чимин разобрал оставшиеся нужные вещи, другие же, не вскрывая коробки, отнёс в кладовку, раз Юнги хранил там и свои. И даже здесь царил поразительный порядок: среди стеллажей со старыми книгами и устаревшим декором, запакованными подписанными коробками, стоявшими одна на другой. Не нарушая уклада, Пак поставил свои такой же аккуратной башней: с концертными костюмами, выступления которых уже сняты с репертуара, но дороги как память; журнальные и газетные вырезки, публикации, награды, полученные потом и кровью на пути к мечте. По чистой случайности взгляд Чимина зацепился за коробку с подписью «Черновики», стоявшую в дальнем углу, под другими. Поддавшись порыву искреннего любопытства, Пак не смог отказать себе глянуть хотя бы одним глазком на содержимое, а потому удобно расположился на полу и содрал скотч. Внутри находились старые альбомы с фотографиями, исписанные блокноты с торчавшими листами, обрывки бумаг, сцепленные скрепкой. Взяв альбом в руки, Чимин открыл его и тут же улыбнулся, прикусив губу. С полароидных снимков на него смотрел ещё совсем молодой Юнги, щупленький парнишка-студент. На большей части фотографий он писал музыку, то склонившись над знакомыми блокнотами, то играл на гитаре или дешёвеньком синтезаторе. Везде один, сосредоточенный, задумчивый в порыве вдохновения, но иногда улыбчивый, когда смотрел в камеру, зажмуривая глаза и корча забавные рожицы. Некоторые файлы были пусты, как будто фотографии из них намеренно убрали, а не оставили незаполненными, пара снимков были обрезаны так, чтобы остался один Юнги, но на его плечах, шее или талии всегда покоилась мужская рука с длинными тонкими пальцами, изящные запястья которой украшали фенечки и браслеты. Блокноты, оставшиеся лежать на дне, были потрёпанными, с разломанными корешками и потёртыми мятыми уголками, как будто их везде носили с собой и не расставались до тех пор, пока не заканчивался последний чистый лист. На обложке при этом маркером были выведены название и даты за несколько лет. Сомнения. Январь **** Надежда. Апрель **** Благоговение. Август **** Отречение и смирение. Ноябрь–январь **** Взгляд привлёк второй блокнот с весенним месяцем, единственный более аккуратный, словно им и вовсе не пользовались, только внутри все страницы были исписаны текстами, перечёркнутыми, заштрихованными, с пометками чернилами других цветов, схемами и рисунками на полях или на целых разворотах. Это были простые скетчи чёрной гелевой ручкой, неотрывные линии, обретшие форму: лица, глаза на которых были закрыты ладонью, а слёзы на щеках стирались пальцем; распустившиеся цветы, обмотанные разорванными цепями; лунные фазы; солнце с выглядывавшими из тёмных грозовых туч лучами; звёзды, складывавшиеся в светлое слово «Надежда» и аккуратная подпись более мелким шрифтом «на будущее». Чимин рассматривал каждый рисунок и внимательно вчитывался в тексты, вместе с автором переживая каждое падение, но опираясь на заботливо протянутую руку, поднимаясь и идя дальше. Словно у героя не было сил сделать ни шага, но появился некто, ставший опорой, подаривший свои крылья и научивший летать на них высоко в небо, дальше солнца, не соблазняясь на его ласковые тёплые лучи, чтоб не подпалить нежные перья. Лирика и сопровождавшие её картинки действительно дарили надежду на светлое будущее, наказывая отбросить сомнения, потому что только мы творцы своей судьбы и вправе менять направление нитей, решая, продлевать их плетение или же оборвать. Чимин не помнил, чтобы хоть раз слышал эти песни, потому что Юнги часто делился с ним наработками и демо-версиями, нуждаясь в оценке и мнении со стороны. И частично слышал написанное за университетские годы мужа. Это было, когда они только узнавали друг друга, и Чимин, арендовав загородный дом, попросил показать ему всё: в машине Мина они слушали ранние записи, пронизанные стойким намерением забраться на вершину, поставив всех на колени, а вечером, сидя у камина и распивая вино, слушали неизданные песни, полные удушливого уныния и страха несбывшихся надежд, жажды прикоснуться к прекрасному и эгоистичного желания обладать уникальными вещами, словно одержимый коллекционер, отбиравший лучших из лучших. Тогда Юнги показывал ему постыдную часть себя, спрятанную от чужих глаз, а Чимин слушал его, раскинув руки на полу, и жмурил веки, не давая воли подступившим слезам. Те песни или сочились неуверенностью, горькой завистью и ненавистью к собственному бессилию, или буквально олицетворяли собой мотивацию дотянуться до других галактик, настолько быть лучшей версией себя. Прочитанная сейчас лирика была полна долгожданного облегчения, словно настрадавшаяся душа наконец обрела покой, стоило терзавшим её лапам саморазрушения наконец спрятать когти и погладить кровавые царапины мягкими лапками. Покой пришёл не сразу: герой забился в тёмном углу своей комфортной тесной раковины, пока некто не проник в неё, впустив яркие лучи весеннего солнца, весёлый щебет пернатых плашек и тёплый ветерок с лёгким ароматом распустившихся цветов поткот. Испуганный, но увлечённый уверенным и жизнерадостным человеком, герой наконец поддался нежным чувствам и покинул личную темницу, робко ступая в чужие объятия, постепенно учась чувствовать что-то помимо удушливого уныния, слепой зависти и колючей ядовитой ненависти. Свою любовь к Чимину Юнги же описывал, как чувство высшей благодати, вознесение души, дар любить и быть любимым. Он называл его музой, сошедшей с небес, был готов положить к его ногам вселенную. С самого начала это было похоже на фанатичное поклонение, желание стать частью неземного искусства. И каждую открытку с подписью в подаренных после концертов букетах сопровождало четверостишие, полное обожания. Когда же они наконец сблизились, их вечера скрашивали песни про всё то же боготворение, следовавшее рука об руку с благодарностью, как будто бы мужчина не верил, что Чимин мог ответить ему взаимностью. О чём будет мелодия для выступления, Пак не знал, но был уверен, что это будет так же искренне, как и всегда, потому что то, как восхищался им Юнги, делало Чимина уверенным в себе, своих силах и завтрашнем дне. Где-то в глубине души он бы мог отыскать главную причину, почему ему так нравились похвала и обожание от других людей, но ему не хватило бы смелости встретиться со своей тёмной стороной. А здесь, в блокноте с названием «Надежда» была другая любовь: первая, нежная, но пугливая и не до конца осознаваемая, потому что нужно время понять её. И Чимин не завидовал, потому что это часть жизни мужа, то, что сделала его им, научила чувствовать прекрасное, подготовила к их встрече. Убрав блокнот обратно в коробку, Пак поставил её сверху, обещая себе изучить и другие записи, потому что скоро должен был приехать Тэхён, который отписался, что мчится к другу на всех скоростях. Покинув кладовку и закрыв дверь, Чимин также не заметил, как в темноте, в углу потолка, вновь мигнул красный огонёк.~*~*~
Тэхён сообщил, что они почти приехали, и Чимин вышел его встречать. Влажный холодный ветер пробирался под тёплый свитер, заставляя ёжиться и прятать нос в высокий ворот. Не доезжая до кованных ворот, такси остановилось, и Ким вышел, сияя приветливой улыбкой, одной рукой махая другу, в другой держа сумку и пакеты. Не разрывая крепких дружеских объятий, они двинулись во двор, и на всём пути Тэхён не прекращал одаривать Чимина восторженными комментариями. Несмотря на позднюю осень, неотъемлемой частью которой была серая сырость, сброшенная листва и пожухлая трава, друг также не остался равнодушным к подготовленным к зиме цветочному саду, кованой беседке, откуда уже убрали мебель, отключённому фонтану с пока ещё не скрытой нежной нимфой. Ким тоже отметил её сходство с Чимином, не сколько в позе, столько в чертах лица. Они обходили двор и обсуждали, что дом действительно словно изначально планировался для семьи, дальше от города, уютный, аккуратный и чистый. Это не одинокая холостяцкая квартира с полупустым холодильником, а целый мир для двоих родственных душ, может, в последствии и детей. Здесь не проведёшь шумные вечеринки, но пригласишь близких друзей на ужин, на ночь устроив их в гостевой комнате. Чимин слушал, скромно улыбался и кивал на каждый комплимент, радуясь, что настороженное отношение Тэхёна к Юнги сменилось на понимание и принятие. Обойдя вместе комнаты внутри, танцевальный зал, друг наконец сказал важную для Пака вещь: — Это дом для семьи, ваш общий дом. Возможно, он просто яростно защищает своё. Не мне его судить, но, раз ты выбрал Юнги, значит, я обязан довериться тебе. Друзья разместились на кухне, тут же разлив соджу по стеклянным стопкам. На барный столик, продолжение столешницы, они разложили продукты из холодильника: яица, лук, ломтики плавленого сыра — всё, что пойдёт в рамён, острые куриные крылышки и ножки, закуски. Это будет их вечер на двоих, полный понимания и поддержки. — Расскажешь, что произошло? — после нескольких стопок подряд спросил Чимин, облокотившись на столик. Они пили на голодный желудок, обсуждая всё и ничего одновременно, забыв про рамён, сидя в вечерних сумерках, не включая свет. Тэхён молчал, сцепив пальцы в замок и вытянув руки перед собой. Наконец потянувшись за курочкой, он сделал первый укус и заговорил: — Я немного завидую тебе, — признался он, не поднимая взгляда. — Юнги буквально полюбил тебя с первого взгляда, красиво ухаживал, вы поженились даже года не прошло. — Тэ… — прошептал Чимин и протянул руку к другу, сжимая мягкую ткань свитера. — Но при этом я искренне рад за тебя, как за родного человека. И, честно, убью Мина, если он сделает тебе больно, если эти пышные жесты на самом деле ловкие манипуляции, не больше чем пыль в глаза. Тэхён налил им ещё по стопке, но свою выпил сразу, удобнее устроившись на стуле, одну ногу подогнув под себя, другой покачав в разные стороны. — Я хочу так же красиво, чувственно, страстно. Я хочу искренне и навсегда, понимаешь? — Ким говорил тихо, но в пустом доме, где были только они вдвоём, его голос звучал отчаянно и одиноко. Парень поднял голову и посмотрел на друга, но их лиц видно уже не было из-за наступивших так скоро серых ночных сумерек. Чимин слушал и не смел прерывать монолог, только придвинулся ближе, обняв друга за локоть и положив голову ему на плечо. — Я чувствую себя грязным из-за того, что буквально перебираю каждого, с кем познакомлюсь. Но ужаснее в этом то, что каждый раз узнаю, что я эксперимент, что я способ забыть сильную любовь или наоборот едва ли не причина развода семьи с детьми. Тэхён беззвучно плакал, без всхлипов и вздохов, даже когда он говорил, его голос не дрожал. Никто бы не увидел, если бы во дворе автоматически не включились фонари, и дорожки слёз не заблестели в их тусклом свете. — Мой список табу такой большой, что я не уверен, что когда-либо встречу того самого. Я не хочу остаться один, но и не хочу быть с кем попало. Я устал искать и не находить. Или, как сейчас, вновь узнать, что человек искусно притворялся, потому что я чётко обозначил свои принципы, а ему было… Просто интересно? И он не был намерен на серьёзные отношения? — на последней фразе голос Тэхёна всё же сорвался на протяжный стон, сопровождаемый рваным всхлипом. И Чимин смог только молча обнять его и прижать к груди, уткнувшись носом в мягкую волну волос, оставить поддерживающий поцелуй и крепче сжать ладони на подрагивающих плечах. Он не знал, что сказать, и не был уверен, что смог бы подобрать подходящие слова, потому что никогда такого не испытывал, но он будет рядом, выслушает и подарит тепло и поддержку. — Плачь, если тебе станет легче. Говори, если это позволит тебе чувствовать себя лучше, — шептал Пак ему на ухо. — Я устал. Я просто хочу, чтобы со мной были честны, разве я многое прошу? Щепотку искренности, заботы и взаимных чувств. Чимин выдыхал успокаивающие шипящие звуки, словно заботливый родитель укачивал взволнованного ребёнка, покрасневшего от избытка чувств, едва помещавшихся в его маленьком сердечке, но уже переставшего надрывно рыдать, лишь изредка всхлипывавшего, ронявшего на щёки крупные капли слёз. В коридоре скрипнули половицы, и Чимин, дёрнувшись и резко подняв голову, но не размыкая объятий, взглянул в тёмный проём, заметив нём силуэт. Тэхён на мгновение ссутулился, отстранившись от друга, пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, тут же вытерев слёзы. — Почему вы сидите в темноте? — тихо спросил Чонгук, задержав руку на выключателе, но не решившись нажать на него, потому что понимал, что это будет лишним. Его вообще сейчас здесь быть не должно, но он вернулся, переминаясь с ноги на ногу, и наконец убрал руку, спрятав её за спину, а взгляд устремив в пол, хотя в темноте он мало что видел. — Ты вернулся? Как давно ты пришёл? — взволнованно спросил Чимин, поглядывая то на друга, шмыгавшего носом и вытиравшего щёки, то на телохранителя, который явно не знал, куда ему деться. Высокий, широкий в плечах, крепкий, сейчас он выглядел несуразным, сжавшимся, со спрятанными руками, поникшими плечами и опущенной головой. — Только что. Я ничего не слышал, — ответил Чонгук и вновь переступил с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. — Я закончил с делами и решил вернуться. Наверное, я лучше пойду. Чон развернулся и уже хотел было уйти, но Ким, наконец взяв себя в руки, сказал одно единственное слово, смутив ответом всех троих: — Останься. — И секунду спустя чуть громче добавил: — Всё в порядке, можешь включить свет. И правда, что-то мы засиделись в темноте. Выключатель щёлкнул, все зажмурили от острой рези в глазах, и Чонгук постарался прогнать мысли о жалости, потому что не имел права чувствовать это к человеку, кто со стороны старался казаться стойким и смелым борцом за справедливость, да смел стоять в тёмном коридоре и подслушивать, прижав холодные ладони к пылавшим ушам и щекам. Чимин же поджал губы, посмотрев сначала на профиль друга, часто моргавшего и выдыхавшего через рот, чтобы прийти в себя и наконец развернуться, а после на Гука, отводившего стыдливый взгляд. Наконец Тэхён натянул одну из своих очаровывавших улыбок и, расправив плечи, повернулся поздороваться со стоявшим в проходе юношей. — Проходи, не стой столбом, умоляю. Будешь пить? У нас ещё осталась холодная курочка и так и не сваренный рамён, — рассмеялся он, промокнув оставшиеся слезинки во внутренних уголках опухших покрасневших глаз; кончик носа всё так же предательский алел. Чимин кивнул и помахал рукой, словно юноше нужно было его разрешение, и только тогда он неуверенно подошёл к шкафчикам и достал себе ещё одну стопку. — Вы только посмотрите, какой скромный и послушный мальчик, — начал Тэхён, улыбнувшись ещё шире, словно это не он несколько минут назад рыдал на плече друга, дрожа всем телом. Он вновь надел маску беззаботного флиртуна, и Пак натянуто улыбнулся, облокотившись на столешницу, упёршись подбородком в сцепленные пальцы. Ким наполнил теперь три стопки, отставив ещё одну пустую бутылку, и поднял стаканчик вверх, готовясь произнести тост: — За верную дружбу, — он взмахнул рукой и залпом выпил, даже не сморщившись, только промокнул губы тыльной стороной ладони. Парни выпили следом, и только потом Чонгук потянулся к коробочкам с курицей, чтобы разогреть. — У тебя всё хорошо, Гук? Решил дела? — спросил Чимин, когда на столе вновь оказалась дымящаяся закуска. — Да, спасибо. Это заняло не так много времени, как я думал, — погружённый в свои мысли, ответил юноша и потянулся к крылышкам. Нечаянно соприкоснувшись пальцами с Тэхёном, чьи руки до сих пор дрожали, он тут же одёрнул ладонь и положил её на колени, потупив взгляд в стол. И в ту же секунду, как перед ним на тарелку положили кусочки курицы, пересёкся мимолётным взглядом с Кимом, который широко улыбнулся ему, подмигнул и положил порцию ещё и Чимину, после чего взял себе. — А что случилось? Если не секрет, конечно, — сказал он, внимательно глядя на Чонгука, который не знал, куда деть взгляд, почёсывая пылающие кончики ушей, что уже давно должны были согреться и перестать предательски краснеть. — Это… Немного личное, я бы не хотел обсуждать это. Но главное, что всё решилось, — спокойно ответил Чонгук без тени неприязни, на что Тэхён понимающе кивнул. Наконец взгляд Чона перестал беспорядочно метаться, лишь бы не пересекаться взглядом с парнем, и остановился на забытых продуктах и пакетиках лапши. — Вы же собирались варить рамён. Хотите, я сделаю? Это получится вкусно, обещаю. Чимин восторженно поддержал идею, как и Тэхён, на что Чонгук улыбнулся, обнажив зубы, и по-мальчишески захлопал в ладоши. Уж что-что, а рамён он готовит так, что никто не останется равнодушным. Ким вызвался помогать нарезать овощи, а Чимин довольно болтал ногами под столом, радуясь положительной перемене настроения друга. Вдвоём бы они точно ещё долго не смогли бы успокоиться, а присутствие Чонгука отвлекало и разряжало напряжённую обстановку. Где-то в глубине души молодой человек допускал мысль «а что, если?», но не торопился с предположениями, позволяя событиям идти своим чередом. Будь, что будет, он не станет подгонять или наоборот препятствовать, просто посмотрит со стороны, готовый принять любой из возможных вариантов. Нельзя было сказать, что Тэхён совсем не умел готовить, просто делал это редко, отдавая предпочтение доставкам или походам в рестораны. Да и кому готовить в холостяцкой квартире? А потому был совсем не против, когда Чонгук комментировал каждый этап, показывал, как правильно держать нож и учил нарезке. Он стоял по правую руку, соблюдая дистанцию, не смея делать лишних необдуманных движений, до сих пор чувствуя неловкость от того, что стал невольным свидетелем минутной слабости. Он не имел права на что-либо претендовать, но отчего-то хотелось показать себя с достойной стороны, если такая ещё осталась. Сервировкой стола тоже занимались вдвоём, расставляя три комплекта приборов, и Пак только ободряюще улыбался другу, когда их взгляды пересекались, потому что, несмотря на наигранный позитив, он чувствовал себя разбитым. Чимин хоть и бережно собирал каждый осколок в единое целое, склеить было не в его власти. Пока Чонгук разделял сваренную лапшу на три равные части, Тэхён, кусая и без того истерзанные губы, добавлял нарезанные ломтики куриного бедра, потому что юноша уверил, будто так точно будет вкуснее, чем с колбасками, и не важно, что изначально это была отдельная закуска, зелёный лук, аккуратно укладывал разрезанное пополам яйцо, стараясь не пролить жидкий желток. Чон отлично ориентировался на кухне, точно зная, что и где лежало, что Чимин невольно задумался, как часто тот жил в доме, если Юнги считал это местом для семьи. Может, он приезжал один, запирался в студии, сутками не покидая её, и Чонгук вот так заботливо приносил ему еду? Кто знает. Наконец первым попробовал Чимин, тут же закрыв глаза, Тэхён следом, и только Чонгук молча наблюдал, переводя взгляд с одного на другого, поджимал губы. Первым заговорил Ким, расслабленно откинувшись на спинку стула и в блаженстве опустив руки, слегка покачивая ими. — Всю жизнь бы ел только твой рамён, серьёзно, — выдохнул он и восхищённо посмотрел на сидевшего напротив себя юношу, который всё это время напряжённо наблюдал за ними, но стоило услышать похвалу, как его глаза восторженно округлились и губы растянулись в счастливой скромной улыбке, при этом он не отводил взгляд, а впитывал каждую эмоцию на лице юноши. — Спасибо. Рад, что понравилось, — кивнул Чонгук и ещё раз, но более сдержанно, улыбнулся на похвалу Чимина. — Что вы в него добавили? — Тебе так и скажи! — Тэхён рассмеялся и легонько подтолкнул друга локтем в бок. — Секретный ингредиент теперь знаю только я. И делиться им ни с кем не намерен. Да и если бы кто-то попытался повторить, вкус всё равно бы отличался, уверяю тебе. — Прекрати свои льстивые речи, — простонал Чимин, потирая «ушиб». — Прекрасным надо делиться, а не уносить с собой в могилу. — Это ты не понимаешь, потому что не такой особенный. Просто ешь и наслаждайся. Чон наблюдал за их словесной перепалкой и улыбался, чувствуя себя, на удивление, на равных, на своём месте. Ему было легко и комфортно в такой компании, словно они старые приятели, потому что граница работодателя и подчинённого стёрлась, стоило им вновь сесть за один стол. Чонгук не был простым работником, зная и видя иногда больше, чем другие, но в то же время он строго следовал правилам. И сейчас он действительно чувствовал себя другом, не пытаясь намеренно влиться в доверие, а искренне желая этого. — Я могу рассказать, — начал юноша, но Тэхён чуть ниже сполз на стуле и попытался дотянуться до его колена. — Не смей! Пусть это будет только между нами, — протянул Ким, зажмурив глаза, и пару раз пнул юношу под столом. Но стоило тому опустить руку и сжать щиколотку, как тут же успокоился, особо не вслушиваясь, что говорили дальше. — Хорошо, не буду. — Ты ужасен. Но ничего, Гук всё равно буквально живёт с нами, поэтому просто приготовит мне ещё. Тэхён скривился на фразу друга и, напряжённо выпрямившись, ещё раз несильно ткнул друга в бок, а после продолжил есть, то и дело нахваливая еду. На самом деле, в рамёне не было ничего особенного, никакого секретного ингредиента, но пока он приносит удовольствие и поднимает настроение, юноша будет делать вид, что так оно и есть. — Мне нравится проводить с вами время, — вдруг признался Чонгук, когда они распили ещё одну бутылку соджу. Юноша расслабленно сидел за столом, подогнув под себя одну ногу, поддерживал тяжёлую голову рукой и с улыбкой рассматривал парней, которые только и делали, что шутили. — Вы весёлые, интересные и на удивление простые. Вы отличаетесь от тех людей, с которыми мне приходилось общаться раньше, — продолжил он пьяно, широко улыбаясь. — Я рад. Честно признаться, поначалу я думал, что ты слишком серьёзный, даже побаивался тебя. Ты всегда молча выполнял поручения Юнги, появляясь раньше, чем он заикнётся о тебе, делал своё дело и так же исчезал. Такой большой мальчик, с горой мышц, с бесстрастным лицом, — Чимин замахал руками, пародируя Чонгука в высоту и ширину, глубоко вздохнул и выпятил вперёд грудь. Он попытался изобразить брутальность, исходившую от юноши, но едва не упал со стула, повалившись на Тэхёна. Ким не мог остановиться смеяться, одной рукой удерживая друга, второй вытирая выступившие слезинки. — Этому столику больше не наливаем, — Тэхён, едва удерживая смеявшегося Чимина, вновь усадил его на стул, но отодвинуться не смог, потому что Пак крепко обнял его, подумав, что сказал на ухо, но на самом деле услышали все на кухне. — Я надеюсь, твоё настроение хоть немного, но стало лучше. И ты больше не будешь плакать, потому что ни один мужик не стоит твоих слёз, понимаешь? Запомни это своей прекрасной головой, — Чимин погладил друга по волосам, а после запустил в мягкие волны пальцы и взъерошил их. — Да, к чёрту их! Зачем они мне, когда есть ты, Чимин, и такой прекрасный Чонгук? — Тэхён обернулся и посмотрел на Чона, всё так же широко улыбавшегося, с большими круглыми глазами, которые сверкали каждый раз, когда их взгляды пересекались. И как сейчас, когда он, расстроившийся от фразы Чимина, сморщил нос и беззвучно повторил «Прекрасный Чонгук». Телефон Чимина завибрировал в заднем кармане, и ему пришлось ослабить объятия и ответить на звонок. — Юнги? Почему он так поздно? Разве в Америке сейчас не ночь? — вслух спросил он, скорее сам у себя, не ожидая от ребят ответа. — Привет, что-то случилось? Почему ты не спишь? Его голос звучал обеспокоенно, но вид мужа с растрёпанными волосами, карандашом за ухом, такой уютный и родной, успокаивал. — Не совсем. Я хотел дать тебе кое-что послушать, но, похоже, вы всё ещё отдыхаете, — Юнги улыбнулся и жестом попросил развернуть камеру на остальных. — Привет, Тэхён, ты как всегда прекрасен! Ким, с пьяным румянцем на щеках, низко кивнул, а после приложил руку к груди. Чимин показал и Чонгука, который тут же встал и поклонился, но, услышав Мина, удивлённо поднял глаза и сел обратно. — Ты тоже тут. Это хорошо. Я рад, что вы сдружились, — он выделил голосом последнее слово, но никто, кроме Чона, не обратил на это внимания, потому что предназначалось только ему. Юноша кивнул, внимательно глядя на мужчину, который не сводил с него глаз. — Знаешь, Чимини, — начал Юнги, когда Пак вновь перевёл камеру на себя, — это даже хорошо, что вы все в сборе. Я хотел сыграть только для тебя, но, думаю, чем больше людей послушает и скажет своё мнение, тем лучше. Ты не против? Даже через экран молодой человек чувствовал на себе этот пронзительный взгляд тёмных глаз, из-за чего он бы не смог ему отказать, даже если бы хотел держать песню в секрете. Чимин сразу понял, что имел в виду Юнги, и ему тоже стало интересно, что друзья подумают, услышав мелодию. — Ты из-за этого не спишь в… — он задумался, в уме прибавляя разницу в часовых поясах. — Четыре утра? Боже… — Чимин выдохнул, едва ли не заплакав, когда, казалось бы, слова Юнги должны были его подбодрить, но получилось наоборот. — Не мог уснуть, потому что думал о тебе и той песне, что ты просил написать к твоему танцу. Мин улыбнулся уголками губ и закрепил телефон на штативе, освобождая руки. Камера охватила тёмную комнату отеля, едва освещаемую тёплым светом настольной лампы: заправленную кровать, оставленные на тумбочке часы и блокнот, но большую часть экрана занимал мужчина и мини синтезатор, который он часто брал с собой. Тэхён пододвинулся ближе к Чимину, пытаясь лучше разглядеть экран, и Пак поставил телефон на стол, облокотив на одну из недопитых бутылок, и жестом подозвал ребят сесть вокруг себя. Чонгук, немного замявшись, всё же поставил стул по правую руку от Тэхёна и сел, опустив взгляд в стол и сжав кулаки на коленях. — Руководитель театра сообщил, что хочет устроить концерт, где бы каждый танцор показал частичку себя через выступление, обнажил душу, — начал Чимин, вводя друзей в курс дела. — И я попросил Юнги написать мне такую песню, как если бы… — Это не говори, пусть послушают и сами скажут, хорошо? — спокойно, с долей нежности попросил Юнги, что вызвало в Чимине жаркую волну от самого лица до кончиков пальцев на ногах, из-за чего ему пришлось спрятать пылавшее лицо в ладонях, скрывая глупую влюблённую улыбку. Тэхён лишь тихо рассмеялся, похлопав друга по плечу и, поджав ноги в коленях, обхватив их руками, опёрся на них подбородком. Чон продолжал сидеть ровно, сжимая ткань тёмных джинс, но уже внимательно смотрел на экран, когда длинные пальцы коснулись клавиш и послышались первые ноты. Это была музыка о двоих и для двоих, глубоко печальная, но в то же время полная безмолвной благодарности, идущей от самого сердца. Как тихая слеза, скатившаяся с ресниц на холодную щёку, что тут же бережно покрыли тёплым поцелуем, собирая влагу губами, пока нежно не коснулись прикрытых век. Как если бы пустота наконец обрела смысл, и появилось желание жить и радоваться каждому дню после долгих месяцев беспросветного существования: в приветливой улыбке, в ласковых касаниях кончиков пальцев, в крепком плече, на которое можно было опереться, в уютных объятиях, которые дарили покой и умиротворение. Это было, как если бы бережная рука мастера-волшебника вновь смогла собрать в единый драгоценный камень разбитый в крошки алмаз, и он засверкал ярче прежнего. Первым звуком в звенящей тишине был всхлип Тэхёна, спрятавшего лицо в плече Чонгука, и юноша осторожно накрыл его ладонь своей, не сжимая дрожавшие пальцы. Сам он, не поднимая взгляда, то кусал губы, то до скрипа стискивал зубы, молясь, чтобы идиллия не заканчивалась и никто в будущем не делал непоправимых глупостей. — Мы ещё запишем партию скрипки, она добавит звучанию чистоты и света, чтобы полностью раскрыть тебя, — добавил Юнги, переводя взгляд с Чонгука на рыдавшего Тэхёна, а после на застывшего Чимина, который смотрел на него в ответ, видя перед собой лишь мутное от слёз очертание мужа, но слыша его мирный и спокойный голос, и кивал на каждое слово, пока собирался с мыслями. — Так что вы… Ты думаешь? Чимин улыбнулся и, извинившись перед ребятами, направился в коридор. Тэхён же, наконец сев ровно, запричетал извинения и стал промакивать слёзы с плеча Чонгука, а тот, частично погружённый в себя, уверил, что ничего страшного нет. Забрав из трясущихся рук мятые салфетки, он стал осторожно вытирать ему слёзы, из-за чего Ким расчувствовался сильнее и только и смог, что бросить в спину удалявшемуся Паку, что Юнги жестокий творец прекрасного и о таком нужно предупреждать заранее. Поднявшись наверх, в спальню, Чимин закрыл за собой дверь и включил ночник, наконец оставшись с мужем наедине. — Не мог говорить при них: это было бы слишком неловко, — прохрипел молодой человек, проглатывая вязкую слюну, заглушая в себе новый порыв заплакать. Вместо этого он широко улыбнулся, и мягкий тёплый свет отразился в его блестящих глазах сверкающим золотым дождём в лучах пылающего заката. — Ты же знаешь, что я безмерно ценю и дорожу тобой. Юнги кивнул, пододвигаясь ближе к камере, заворожённо глядя на покрасневшее от слёз лицо, продолжая впитывать каждой клеточкой своего тела эти чистые, невинные эмоции неподдельного счастья. — И я уже говорил тебе, что ты создаёшь настоящие шедевры, украшающие собой вселенную. Но в этот раз я не могу найти подходящих слов… — Я готов писать тебе ещё и ещё раз, лишь бы видеть твою благодарность, красноречивее любых сказанных тобою фраз. Когда ты станцуешь под эту музыку на сцене — вот будет твой ответ. Каждое твоё движение, взмах руки, восторженные аплодисменты зрителей, до единого вставших с кресел и невозможных отвести от тебя взгляда. Это всё для тебя, чтобы ты всегда веровал в себя, в то, насколько ты уникальный, неповторимый, неземной, достойный больше, чем миллионы влюблённых в тебя сердец. Понимаешь? Чимин закивал, с нескрываемым восхищением глядя на мужа, осыпавшего его комплиментами. — Это я должен благодарить тебя за то, что ты рядом со мной, что ты выбрал именно меня, что ты всецело доверяешь мне свои сердце и душу. — Да, они полностью принадлежат тебе. С тех самых пор, как я открылся тебе. Я верю тебе, дорожу только тобой. Я живу ради тебя и танцую только для тебя. — Я тоже, — тихо, одними губами прошептал Юнги, удовлетворённый ответом, пьянея от переполнявших его чувств полного контроля над супругом. Поистине талантливый, яркий, чистый душой и помыслами — весь его, до последней капли. Это ли не то, что он искал всю жизнь?