***
Антон уселся у беседок — дыхание попустило, но захотелось покурить. Сигарет он, к своему сожалению, с собой не взял. Анализ ситуации был до ужаса прост, Антону даже не надо было включать режим аналитика: Дом старых привычек проявляет к нему нездоровый интерес. В прошлый раз это довело до ножа под ребро — повторения ситуации не хотелось, у Антона итак плохие отношения с лезвиями. Выводы тоже были очень просты: надо сделать что угодно, но отвязаться от Инквизитора. Закралась предательская мысль, что существует вариант, при котором даже заключенный Договор не будет являться достаточной юридической защитой. И если Максим не спустит все на тормозах, то он вполне мог найти какие-то варианты, при которых им с Завулоном… Антон судорожно выдохнул, пряча лицо в ладонях. Чем больше он думал, тем хуже становилось. — Антон? Городецкий вздрогнул: Гесера он тут не ожидал увидеть. Потом ещё и тяжело вздохнул: Завулона он тоже не особо хотел наблюдать, не сейчас. Оба были напряжены — из-за этого Антон пугался ещё больше. Завулон наверняка был зол: даже не имея официального контракта, Антон фактически был его Сабом, а говорить без разрешения с каким-либо Домом им было запрещено. Более того, он Антона трогал. Да, за руку, но это все ещё прикосновение, это все ещё было для многих Домов проявлением неуважения к себе. За это наказывали, очень сильно. Гесер же наверняка зол на него из-за сокрытия факта Модуса. Захотелось, чтобы все пропало: и Максим, и Гесер, и Завулон, и собственная больная голова, которая уже была готова расколоться на две части. Великие стояли рядом, Гесер иногда кидал на Завулона странные взгляды, которые стоило понимать как что-то среднее между злостью и попыткой сдержать самого себя. — Городецкий, давай поговорим, — напряженно сказал Гесер. Антон скривился, сжимаясь больше. Он не хотел говорить. — Успокойся, Борис, и не нервируй своего подчиненного ещё больше, — неожиданно раздраженно отозвался Завулон. Антон даже сказать ничего не успел, как прилетело им обоим: — Если бы вы сказали мне обо всем раньше, я был бы абсолютно спокоен. Потому что не пустил бы сюда Городецкого. Ладно Антон, но ты-то понимаешь, чем это могло грозить? — практически всегда спокойный и уверенный шеф скривился, как от зубной боли. — Не сваливай все на меня, Борис. Ты не первое тысячелетие живешь, пора бы научиться замечать в людях хоть что-то кроме их коэффициента общего блага. — Ты попусту обвиняешь меня, хотя сам узнал не более месяца назад. — А я не был его шефом на протяжении тридцати лет и явно не позволял тусоваться у себя в кабинете на протяжении всего этого времени. Иногда мне кажется, что посади тебя перед дверью, ты не поймешь, что её можно открыть, пока это не сделает кто-то другой. — Просто я имею привычку не пользоваться всем подряд, что мне дает Вселенная, и не открывать те двери, в которые меня не пускали по собственной воле. — Очень смешно, Пресветлый, скажи Великой так же. Вот она посмеется. — Завулон, — предупреждающее сказал Гесер, тяжело глядя на Темнейшего. Не знал бы Антон, что его шеф точно без Модуса — подумал бы, что он Дом. — В любом случае, его Модус — не твое дело сейчас. — Ещё как мое. И поверь, моя первостепенная задача сделать так, чтоб он был в безопасности. — Отлично. Тогда разворачивайся и уходи. Ком в горле начал нарастать, вот теперь из-за него у Антона действительно не получалось вздохнуть. Снова. Появилось какое-то по-иррациональному детское желание закрыть уши и не слушать, убежать подальше от ссоры, будто ему снова девять, а перед ним — кричащие родители. И вместе с тем такое же по-детски светлое желание остановить это любой ценой, потому что как родители, настолько важные ему люди, могут вот так кричать друг на друга? И на него? И из-за него? — Уйти отсюда, Завулон, следует только тебе, и я рекомендую как можно скорее сделать это. Антон не знает, сказал ли он хрипло «Хватит» или только успел подумать об этом и крикнуть мысленно. Но ни его, ни его мысли не услышали. — И не подумаю. Антон — мой Саб. Я не планирую оставлять его одного сейчас, тем более в такой ситуации. — Я не собираюсь признавать вашу связь до тех пор, пока не поговорю с Антоном по поводу этого лично. Ни ты, ни Максим пока что не имеете на него никакого права, и поверь, сделаю все, чтобы и не получили. Почему-то вспомнилась Тетя Ксюша. Снова. Примерно так же ругался её Дом с его родителями, когда она в последний раз была у них. И тон тот же, и тема та же: о том, кому он все-таки по итогу принадлежит. И от него тут совершенно ничего не зависело. — Ты сейчас сравниваешь меня с этим малолетним нахалом? — зашипел Завулон. — Тебе следовало бы подумать о Максиме чуть раньше, когда он заехал твоему «сотруднику» по ребру, а твое недоверие ко мне в таком вопросе невероятно злит меня: ты за кого меня принимаешь? Тётей Ксюшой быть очень не хотелось. — Тебя я принимаю именно за тебя, Завулон, к тому же твое нахальное желание получить Антона себе, диктуемое только твоим неумением сдерживать свой Модус, не лучше желания Максима. — Я отлично умею сдерживать свой Модус, Гесер, иначе бы ты стоял сейчас не на ногах. Ты собираешься обвинять меня в эгоистичных желаниях, однако они точно такие же, как и твои. Удержать Городецкого подле себя, чтоб потом использовать? Чем ты лучше, Гесер? Бравадами о благе и мнимой заботе о нем? Я хотя бы забочусь по-настоящему. Живот скрутило, в глазах помутнело. Антону абсолютно точно не нравилось то, что происходило сейчас. Люди в гневе вызывали у него какое-то состояние, близкое к панике, потому что именно так, скалясь друг на друга и прикрываясь заботой, близкие люди и Дом решали судьбу родного человека. А получилось все… Перед глазами встали чужие похороны. Ещё немного и Антона стошнит. Резкий вздох и прислоненная ко рту рука отвлекли Великих друг от друга, будто они только вспомнили о существовании в этой беседке кого-то третьего. Гесер наконец оторвал свой взгляд от Завулона и посмотрел на Антона. — Ты в порядке? — спросил он, смягчая тон. И тут Городецкого понесло. — Да, блять, в полном! — Антон вскочил, так как оставаться на месте было просто невыносимо — казалось, разорвёт. Мир в глазах качнулся, но устоял. Гесер что-то сказал: Антон не услышал. В какой-то момент, который Городецкий не успел зафиксировать, он судорожно схватился руками за горло, предполагая, что, возможно, воздух уходит откуда-то оттуда, и есть вариант исправить это всё вручную. Но нет — воздуха не доставало с новой силой, даже полуоткрытый рот и частое дыхание ситуацию не спасали, и если раньше сознание удавалось удерживать, то сейчас это невозможно было сделать — и это правда пугало. С одной стороны, страшно было упускать собственное сознание из-за наличия рядом Великих: нельзя было допустить полноценной истерики или чего похуже, а с другой стороны, именно наличие тут Великих и провоцировало животный страх и спутанное сознание. И как не поступи — всё одно: закольцованность, уроборос. Невозможность выйти из круга ощущалась именно так, предполагал Антон: давлением в собственных пробитых лёгких и до крайности спутанным клубком всего, что имелось внутри. Не пойми как, тёмной фигурой перед ним непозволительно близко возник Завулон. Прикосновение его ладоней либо было до дрожи холодным, либо безумно горячим, потому что Антона шибануло, как зарядом в несколько сотен вольт. — Посмотри на меня, — мягко приказал Завулон, и почему-то резко вспомнился он, который сказал тёте Ксюше тоже самое, тем же тоном, который по итогу оказался обманчивым. Вспомнились обжигающие прикосновения Максима, и Сила вызвала в Антоне такое отторжение, что захотелось скрыться ото всех, лишь бы его не трогали, лишь бы не давили. Антон зажмурился, дёрнулся, на автомате упираясь рукой в Завулона и пытаясь отстраниться. Голову прострелило привычной болью — хоть какая-то стабильность в этом постоянно меняющемся мире. Отстраниться не дали, мало того, что руки Завулона держали достаточно крепко (Хорошо хоть к себе не притягивали), так ещё и сзади на плечи легли чьи-то ладони. Это был уже верх идиотизма. — Да отпустите вы меня! — непроизвольно повышая голос, то ли взмолился, то ли приказал Городецкий, захлебываясь собственными словами, судорожно пытался выбраться ещё раз, пытаясь стряхнуть с себя чужие ладони. Сзади давление исчезло, видимо Гесер отошёл в сторону, а вот Завулон отпускать не думал, хоть ладони немного и разжал. — Антон, давай присядем, — тихо попросил Завулон, на этот раз не давя Силой, а просто мягко, но стремительно утягивая за собой сторону скамейки. Антон подчинился, на нетвердых ногах делая шаги, а потом, присев, почувствовал, как они отнимаются, и только в этот момент в полной мере ощутил дрожь собственного тела. Завулон присел на одно колено, провёл ладонями по бокам, посылая ещё один электрический разряд по чужому телу, прижался чуть ближе, беря чужую ладонь в свою и несильно сжимая еë. Очень хотелось, чтобы Завулон его не трогал сейчас, но он не мог выдавить и слова. — Антон, — позвал Гесер. Он сел рядом, почти соприкасаясь локтями и коленями с Антоновыми, — всё в порядке, слышишь? Антон задавленно хмыкнул — насколько это было возможно в условиях панической атаки — слишком уж часто Антон слышал это от Гесера перед каким-то очередным пиздецом. — Сосредоточься на моём голосе, Антон, на своём состоянии, а лучше на какой-нибудь физической вещи. Вздохни глубоко и медленно выдохни, — каким-то образом голос шефа стал глубже, и Антон подчинился, просто следуя внутренней Сабьей стороне, а не рациональной. Но глаза открывать отказался. Всё ещё слишком страшно было увидеть на лицах выражение, схожее с теми, которые Антон видел, когда был ребенком. Собственную руку немного сжал Завулон, и каким-то чутьём Антон понял, что Завулон ревнует. Слава богу Великие не стали выяснять отношения сейчас. Как минимум, вслух. Антон вздохнул ещё раз, получилось как-то судорожно, он втягивал воздух будто горлом, а выдыхал рывками сквозь зубы, потому что лёгкие обжигало огнём. Завулон приблизился ещё, практически вплотную, кладя руку Сабу на шею. Тот сначала дёрнулся, просто по инерции, но осознав, что опасности нет, просто затих, ещё раз втягивая воздух сквозь сжатые зубы. — Иди сюда, мой хороший, — прозвучало над ухом, и рука мягко направила Антона вперёд. Тот шмыгнул носом, и поддался, немного сгибаясь и упираясь лбом куда-то Темному в плечо или ключицу. Вздохнул глубоко, в попытке почувствовать хотя бы запах чужого одеколона. Он так и не понял, удалось ли ему это, потому что внимание переключилось на обилие тактильных ощущений. Завулон продолжал очень медленно поглаживать за шеей, отвлекая на это ощущение сознание, но почему-то Антону было проще сосредоточиться на его дыхании. Гесер придвинулся ближе, обжигая бок теплом. Подумалось, что видимо на улице холодно, и Антон замёрз за то время, пока пытался справиться с собой. Чужая рука легла на колено, немного сжала его. — Антон, ты в безопасности, слышишь? Ничего тебе не угрожает. Давай, мальчик мой, дыши. Медленный вдох и выдох. Антон правда попытался, но лёгкие горели, будто он шёл против самого себя — хотелось выдохнуть, а он против пытался сделать вдох. Или лёгкие сдавило, или… — Не торопись, — Завулон погладил его по спине. — Попытайся расслабить мышцы и просто не спеши. Дыши в своём темпе, просто постарайся с каждым вдохом дышать глубже, хорошо? Антон кивнул — по крайней мере, постарался это сделать. Закусил губу и попытался еще, на этот раз и правда не стремясь обязательно глубоко вздохнуть. Сначала получалось не очень, лёгкие сжимало, как под прессом, и чтобы выдохнуть надо было пропустить воздух через зубы — из-за этого периодически из горла вырывались непроизвольные хрипы. Потом стало полегче — грудь отпустило, было возможно вздохнуть глубоко. Сознание немного, но начало фокусироваться на чём-то кроме собственного дыхания: Антон заметил, что, оказывается, Гесер всё это время поглаживал его по руке. Не к месту подумалось, что это очень мило. Дыхание Темного было тихим и спокойным: Городецкий из последних сил удержался от порыва зарыться носом Завулону в шею и так остаться стоять навсегда: почему-то вот такая близость к Темному его странно успокаивала. — Я в порядке, — вздохнул Антон, с трудом отрываясь от Завулона. Тот с явным трудом его отпустил. — Ты уверен? — со странной для Антона заботой спросил Гесер. — Знаешь, если ты пытаешься строить из себя героя, заглушая собственную панику, то не надо. Приходи в себя сколько надо, мы будем рядом. — Я согласен с Борисом. Подавление собственной истерики во время её пика чаще всего ведет к куда более разрушительным последствиям, чем могла бы оказать сама истерика, — Завулон внимательно посмотрел на него снизу вверх, ища что-то глазами. Некстати подумалось, что Завулон прав. Разрушительные последствия в подтверждение этому фантомно заболели. — Нет-нет, я правда в норме, — вымотано сказал Антон. На смену гнетущей кости тревожности пришли стыд за себя и злость. — Давай я отвезу тебя домой, — сказал Завулон тоном, не терпящим возражений. Но Гесер был бы не главой Ночного Дозора, если бы не возразил: — Завулон, я понимаю, что некоторые мои сотрудники тебя более чем интересуют, но ты не находишь, что это уже слишком? — сказано это было мягко, но Антон либо Сабьей натурой, либо дозорным чутьем отчетливо почувствовал нотки угрозы сквозь слова. — Меня не интересуют некоторые твои сотрудники, Гесер, я ими брезгую. Меня интересует один конкретный Иной, а чей он там сотрудник мне не особо важно, — ответил Завулон вставая. Открытой конфронтации не было, но все равно от напряжения, летавшего в воздухе, Антона мутило. Снова. — Я прекрасно понял, почему и как тебя интересует конкретный Иной, — с намеком сказал Гесер. — Но ты прекрасно знаешь: он под моей защитой, — Гесер тоже выпрямился, и совершенно невзначай, положил Антону руку на плечо. В другое время Антон бы точно поплыл от этого «Он под моей защитой», но, к сожалению, ситуация к этому не особо располагала. — Я рад, — сухо сказал Завулон. — Но это не отменяет того факта, что он под моей защитой тоже. В беседке на секунду воцарилось напряженное молчание. Пока Великие набирали больше воздуха в грудь для продолжения бессмысленного диалога, Антон наконец-то вставил свое, как ему казалось, решающее слово. — Прекратите. Оба. — Великие подобрались, посмотрели на Городецкого. За своими глупыми попытками защитить его друг от друга, они как будто совсем про него забыли. Антон перевел дух, радуясь, что его послушали, но продолжая негодовать из-за того, что такие очевидные вещи приходится проговаривать вслух, и продолжил с плохо скрываемым усталым раздражением: — Я очень рад, что мой Модус так волнует вас обоих, но можно вы будете решать кому я достанусь, без меня? — Антон… — попытался сказать что-то Гесер, но Антон его перебил: — Борис Игнатьевич, я в порядке, меня не надо защищать от Завулона, — потом повернулся к Артуру: — Завулон, я в порядке, меня не надо защищать от Гесера. Все. Я уверен, мы с вами еще сто раз поговорим наедине и обмоем кости оппоненту, но сейчас я правда хочу уехать. И коль Завулон любезно предложил, не вижу смысла отказываться. Великие переглянулись и видимо согласились с доводами аналитика. Но Гесер все-таки заглянул Антону прямо в глаза и мягко сказал: — Я могу довести тебя до дома сам, Антон. Городецкий слабо улыбнулся: было приятно когда о тебе заботятся. Но покачал головой. — Все нормально, Борис Игнатьевич, я буду в порядке. Вставая и позволяя взять себя под руку Завулону, Антон продолжил: — Не думаю, что надолго задержу Темнейшего. Он вернется сразу после того, как отвезет меня. — Ты уверен? Я могу остаться, — начал было Завулон, но разумно замолчал, когда увидел взгляд Антона. Он был не злой или обиженный: просто в нем сквозила усталая уверенность, что даже спорить было бессмысленно. Антону он был не нужен так, как нужно было спокойствие и отдых. Странно было понимать, что причиной истерики в какой-то степени являлись именно они с Гесером. Завулон кивнул и бросил на Пресветлого непонятного назначения взгляд. Точнее, непонятного только для Антона — Гесер же понял все без лишних слов и просто кивнул. После тоже встал, попросил: — Позвони мне, когда будешь дома, — а после кинул ответный взгляд на Завулона. Который, должно быть, означал что-то вроде: «Головой за него отвечаешь, и только попробуй что-нибудь с ним сделать», но вслух сказал: — Я скажу, что ты отлучился на час. Но не заставляй Инквизиторов слишком долго ждать. И Антон, и Завулон кивнули практически одновременно. Городецкий попрощался и вместе с Темнейшим пошел к машине. Шли молча, до тех пор, пока не сели в машину. Выруливая с участка, Завулон спросил: — Ты точно хочешь к себе домой? У меня есть загородный дом недалеко отсюда. — Контракт не заключили, а ты меня уже к себе тащишь? Оперативно, — устало усмехнулся Антон. Он не знал, чего сейчас хотел. Наверное, просто отрубиться на какое-то время, пока мысли не прояснятся, и мир снова станет не таким уж и ужасающим. Потом добавил: — Не лезь в мои отношения с Гесером, пожалуйста. Я не маленький, а он не монстр из-под кровати, чтоб меня от него защищать. У вас у обоих странная линия защиты, но вы оба мне нужны. Если хотите орать друг на друга — найдите себе комнату, и орите, сколько хотите. Не вмешивайте ни меня, ни мой Модус. Завулон помолчал, думая о чем-то своем. Антону не нужен был ответ. — Я тащу тебя к себе совершенно не из-за контракта, и ты знаешь это, — через какое-то время пожал плечами Завулон. — Во-первых, мой дом просто ближе, а во вторых, тебе бы сейчас отдохнуть. Ну и не буду скрывать, мне бы просто хотелось побыть с тобой рядом. Но если ты не в состоянии — я отвезу тебя в город. Темнейший повернул голову и посмотрел на прикрывшего глаза Антона. Лицо выглядело устало-тревожным, брови были нахмурены, будто Городецкого одолевала мигрень. Почему-то изнутри поднималось желание сделать все, лишь бы это выражение сменилось на более умиротворенное или хотя бы спокойное. Светлый покачал головой: — Я не знаю. Реши сам. Завулон не ответил, повернулся снова к дороге. Иногда Городецкий мог сразить наповал одной фразой, удивить так, что в осадок выпадаешь ещё надолго. За какие-то незначительные вещи он цеплялся звериной хваткой, а какие-то вещи, связанные с безопасностью, риском для жизни просто пускал на самотек или отдавал в чужие руки. В самые тревожные и стрессовые ситуации он оставался безупречно холодным, но иногда в быту совершенные пустяки выбивали у него землю из-под ног. Это то, что удивило Завулона до опущенной челюсти и это то, на что Завулон даже не знал, как реагировать. Конечно, с точки зрения психологии, это говорило о многом. Анализ всех возможных событий стал наскучивать, поэтому Завулон решился просто посмотреть линии вероятности, когда они покинут территорию под Инвизиторским пологом. С одной стороны, его дом мог стать для Антона стрессом, а с другой — оставлять его ой как не хотелось. Если Городецкий пойдет на попятную после Максима — не пустит ведь. Ни в квартиру, ни в жизнь. Слава Тьме, вероятности складывались явно в пользу Завулона. Точнее, в пользу варианта отвезти Антона к себе. Поэтому Завулон спокойно свернул с МКАДа.***
Долго задерживаться Завулон не стал: Антон выгнал его практически сразу, дав слово, что ничего с собой делать не будет, а пойдет спать. Завулон мог бы приказать ему это, но, во-первых, Антон голову себе разобьет, но приказ не выполнит, если тот тому не понравится, просто из-за упрямства, а во-вторых, это их отношения только ухудшит. Давить на Антона сейчас — значит подписать себе приговор, а Завулон не дурак, и подставляться, как Светлые, не собирается. Поэтому дал Антону свободу действий, просто попросив быть аккуратным и благоразумным. Дошло ли до Антона или нет, он не знал. Возвращался к Высшим Завулон в немного взвинченном состоянии. Хотелось преподать урок Максиму, причем не как обычно, через хитрые игры, а прям с кулака, ну или с плети Шааба — что больше в тему будет. Кроме злости на Максима, была злость на себя. Совсем немного, он же все-таки Темный. С виду Гесер был тот же, но Завулон знал его слишком долго — и буквально по одной черте мог понять состояние Пресветлого. Сейчас он был напряжен, а ещё испытывал, что-то близкое к злости. Ну прям копия Завулона, только Светлая. Гесер молча предложил Завулону коньяк, точно так же, как и Завулон Гесеру — сигарету. — Не поверишь, но у меня даже нет желания насмехаться над тем, что оба твоих в теории великолепных плана не выгорели, — буркнул Завулон, имея ввиду и Городецкого, и Максима. — Просто не мой век, — тяжело вздохнул Гесер. На его лице отчетливо проступила вся тяжесть прожитых тысячелетий. Иногда Завулон не мог поверить, что выглядит так же. — Я в шоке, — Гесер устало прикрыл глаза. — Антон в который раз нас с тобой заставил понервничать, — усмехнулся Завулон. — Талантливый. — Тебя в молодости напоминает, только ты был менее разрушительной натурой, — замученно протянул Гесер. — Не дави на жалость, к себе не заберу. Он твоя проблема. — Насколько я теперь понимаю, наша. Это была констатация факта, и Завулон, возможно, был благодарен Гесеру за это. Им не нужно было говорить что-либо друг другу: оба понимали по мельчайшим движениям, когда начинается игра, а когда заканчивается. В общем смысле у них даже было стоп-слово в их многоходовках. Когда кто-то из них приходил к другому с предложением сыграть в футбол, то оба прекращали на какое-то время свои игры, понимая друг друга без слов и даже не обсуждая это. Когда Гесер смирился, Завулон не знает. Может, сопоставил все взгляды, которые они с Антоном кидали друг на друга, а может просто увидел в глазах у Темного то, что ему необходимо было увидеть. — До сих пор не можешь поверить, что коммунизм не выгорел? — беззлобно подшутил Завулон. Потом добавил серьезно: — А Максим твой мне с самого начала не понравился. Шизик. — Думаешь я не видел? Изначально хотел в Москве пригреть, но как Городецкого окровавленного увидел, передумал. — Ух ты, да ты его бережешь. Гесер не посчитал нужным отвечать. Стремление к Общему Благу легко может сочетаться с переживанием за конкретно взятого индивида. Просто Гесер достаточно сильный для того, чтобы не умирать от боли каждый раз, когда делает выбор в пользу мира, а не Иного. И Завулон это прекрасно знал. — Максим не сделал ничего, что было бы причиной для его разжалования, — сказал Гесер, размышляя на ходу. — Не сделал? Борис, он приказал Антону. — А ты как это доказывать будешь? — огрызнулся Гесер. — Камер нет, на слово не поверят, он будет все отрицать. Да и как ты это понял, я даже не знаю. — Тогда поговори с ним, как родительская фигура, — сплюнул Завулон. — Борис, если я ещё раз его увижу рядом с Городецким — я не ручаюсь. — Надеюсь, ты победишь. Вот радость-то будет: ни Максима, ни тебя. — Чего он так за Городецкого-то вцепился? — А ты? Вот въелся-то. Кстати, про это… — Я его не пытал, не заставлял, он сам, — отчитался Завулон. Проще было это сделать сразу, чтобы потом Гесер не расшатывал Темному нервы. — А ты с радостью решил этим воспользоваться, — хмыкнул Гесер. — Скорее у меня случилась профдеформация, мой дорогой враг, ты меня заразил желанием делать благо, поэтому я просто не смог пройти мимо Саба, которого выворачивало в ломке, — огрызнулся Завулон. Гесер вздохнул. — Я даже не догадывался, — оправдывался Гесер то ли перед Завулоном, то ли перед самим собой. — Никто не догадывался, — сказал Завулон. — Он нас обставил, зато как красиво. — А если бы не обставил, жил бы спокойно. Без ломки и… — Гесер обвел рукой помещение. — Ничего уже не сделаешь. — Я подумаю, что сделать с Максимом. А ты езжай к нему. — Меня выгнали. — Из твоего дома? Иногда Завулона поражало то, насколько Гесеру ничего не надо говорить и рассказывать. — Не тупи, просто будь рядом. Мне ли тебя учить? Иди, — махнул рукой Гесер. — И учти: я все равно буду разговаривать с Антоном по поводу… Модуса. И если я узнаю, что… — Да-да, ты меня съешь, испепелишь, я знаю, — кивнул Завулон. — Только, мне кажется, «если что» ты уже не успеешь: Антон сделает это раньше. — И будет абсолютно прав. — Ты тоже поговори с ним. Позже. — Какое-то странное участие с твоей стороны, Завулон, — прищурился Пресветлый. — Просто ты уже не отцовская фигура, а реостат какой-то. А ты для него, между прочим, важен. Гесер промолчал. — Иди уже. Я буду ждать тебя завтра, у меня уже есть кое-какая идея. — Удачи. — Тебе.***
Когда Завулон вернулся, дома было тихо. Ни битой посуды, ни вообще каких-то видимых изменений. Даже куртки Городецкого не было на вешалке, хотя Завулон отчетливо чувствовал его присутствие в доме. Ситуация с Максимом была очень неприятная. Иногда Завулон забывал, что не все в этом мире наигрались во власть. А ещё, что не все Темны настолько, насколько это нужно для успешного функционирования. Максим вырос в мире, где было принято, что Саб — это вещь, а гомосексуализм — болезнь. И если со вторым Инквизитор либо смирился, либо не думал, то первая установка на лицо. Перед взором предстала недавняя картина: Максим неестественно поддерживает Городецкого за руку, пока тот стремительно бледнеет. И интуиция подсказывает, что, если бы не Гесер, Максим мог поставить Антона на колени прям там. Раньше это считалось основным положением Саба в обществе. Антон нашелся в спальне. Сидел в кресле с чем-то явно горячительным в руках. Свет был приглушен, поэтому увидеть лица было нельзя, но это Завулону и не надо было. — Как ты? Антон не ответил. Сжал челюсть, весь напрягся, будто перед прыжком в бездну. — Я думаю, есть пункт, который надо изменить в договоре, — наконец сказал Антон ровно. Он не поднимал глаз, смотрел на стакан, который сжимал в руках. — Я слушаю тебя. — Добавь наказания обратно. — Чего? — Завулон совершенно не ожидал этого. Злости, истерики, да слёз хотя бы — да, это было бы нормальной реакцией на произошедшее. Внутри что-то очень важное немного сместилось, задевая устоявшееся всё. Антон молодой и очень красивый юноша, и видеть, как у него потихоньку начинают течь мозги, потому что он очевидно не вывозит все, что навалилось на него, было… неприятно. А Антон? А Антон смирился. Смирился с тем, что он Саб, и если цвет волос, глаз, пол, сторону можно поменять, то свою Сабмиссивность — нет. Антон просто вдруг понял тетю Ксюшу. И все оказалось так просто, что захотелось плакать. Просто он — Саб. Все. Это и есть камень преткновения. Это проклятие будет с ним навсегда, всегда будет тот, кто видит в нем вещь, но это неизбежно: ему нужен кто-то, кто возьмет за него ответственность, потому что очевидно, что сам он не справится. Нужен кто-то, кто просто будет управлять не только на работе. Потому что очевидно, что у Антона проблемы с контролем. Завулону не стоило обходиться с Антоном так мило с самого начала. Обсуждать что-то… изменять договор, потому что это не дело Саба. Все, что даст ему Дом — необходимо, даже если Саб этого не понимает. Вычеркивать что-то из договора — неправильно, иначе как Дом будет вести Саба? Никак. — Просто зря мы это вычеркнули. Это должно быть в каждых отношениях, — пожал плечами Антон. Ему не хотелось. Но это было нужно. Это было правильно. А в Дозоре его научили, что если это правильно и нужно, то не имеет значения, нравится ли тебе это или нет. Пока Завулон собирался с мыслями, отходя от шока, Антон продолжил, только тише. Само получилось. — Я давал уже много поводов. Сегодня, в том числе… Наверное, мне не стоило идти. И забирать у тебя возможность влиять на меня через… это…. неправильно. Накажи меня. — Городецкий… — удивленно выдохнул Завулон. Количество нездоровых установок в умной головушке Антона просто поражало Темного. Зато какие-то вещи и реакции стали чуть более понятны. Антон упрямился, рычал, максимально будоражил сознание всех вокруг в качестве защитной реакции. А потом ещё и наказывал себя за это, считая еë плохой. Сколько ещё такого было у него в голове, страшно было представить. Городецкий не ответил. Не пошевелился. Кажется, даже не вздохнул ни разу. Этакое возвращение к истокам, когда считалось, что чем незаметнее Саб, тем он лучше. Разговаривать по-серьезному Городецкий был явно не в состоянии — все равно сейчас он слышит только себя и свои доводы. Сегодня был тяжелый день, им обоим надо успокоиться. — Подойди ко мне, — приказал Завулон. Антон вздрогнул, недавние неприятные воспоминания навалились с новой силой, он помедлил, но подчинился, убирая бокал и совершенно не поднимая глаз. Когда Антон оказался в шаговой доступности, Завулон аккуратно, но крепко удержал Антона за руку, подталкивая к кровати. Кажется, Антон даже напугаться не успел, когда они оба оказались на ней, так ещё сразу и под одеялом. Выпускать Антона из рук Темный сейчас совершенно не хотел, поэтому просто подтянул его ближе, давая пространство для того, чтобы отстраниться. Если вдруг Городецкий вспомнит себя. Но тот, как назло, затих, не двигаясь и, кажется, даже не дыша. Завулон вздохнул запах чужих волос, уткнулся туда носом. Начал спокойно: — Если из-за Максима ты останешься таким навсегда, я не знаю, что я с ним сделаю. И поговорим мы обо всем завтра, но выкидывай из своей головы эти мысли. Антон неуверенно пошевелился под руками Темного. — Если Дом не может контролировать Саба без наказаний, то конченный он, а не Дом, — продолжил Завулон Городецкому в макушку. — И если не может обеспечить ему моральное благополучие — тоже. Многие путают понятия «Дом» и «маньяк», потому что оба кайфуют от власти. Но если первый кайфует от того, что ему решили подчиниться, то второй от того, что выражает свою силу через подчинение других. И все, чтобы поднять самооценку. Месседж ясен? Ты Д’Артаньян, все пидорасы. Завулон очень надеялся, что наличие в его речи чего-то обыденного поможет вывести Антона из прострации. Кажется, смех ему помогал. Антон не ответил, но хотя бы расслабился в его руках, поэтому Завулон решил, что сейчас самое время. Спросил тихо: — Это из-за Максима? Что он тебе сказал? Антон не ответил не сразу. Сначала просто полежал, не двигаясь, потом поворочился немного, неуверенно прижимаясь ближе, будто его сейчас оттолкнут. — Конкретно он — ничего, — признался Антон наконец. Завулон внутренне выдохнул: ну хоть говорить начал. — Откуда тогда такой регресс к стародавним временам? — Разве это не так? — Завулону сначала показалось, что Антон шутит. Но тот был абсолютно серьезен. — Что наказание необходимо? — Что Сабу не стоит давать таких привилегий, каких даешь мне ты. С табу согласен, тема важная, но все остальное… ведь ты заключаешь контракт не с человеком, не личностью, а Сабом. Ну…то есть… — Хочешь сказать, что ДС-отношения, закрепленные контрактом, должны быть только ДС-отношениями и ничем более? — Да… Это буквально суть существования контракта? Антон сказал это не особо уверенно. Завулон выдохнул. — Антон, я заключаю контракт не с Сабом, а с тобой. И только мне и тебе решать, какие там положения будут, а какие — нет. И если тебе что-то будет некомфортно, то этого не будет. Откуда в твоей светлой голове такие мысли? Я понимаю, что многие твердят об этом, но мне казалось, ты всегда и на все имеешь свое мнение. Антон затих. — Я сейчас не обвиняю тебя ни в чем. Я просто хочу понять, откуда эти мысли у тебя в голове, чтобы успешно бороться с ними и их деструктивными проявлениями, — добавил Темный мягко, зная, что сейчас, наверное, Антон воспринимает все чуточку острее. — Завулон, — сказал Антон устало после какого-то времени. — Я вырос в Совке. У нас раз в неделю был урок, на котором наша русичка вдалбливала нам, что геи — от дьявола, Саб — вещь, розовое — девочкам, голубое — мальчикам, мальчики-Сабы — ужасны, девочки-Домы — отвратительны. И самое ужасное, что она во все это правда верила. И заставляла верить нас. Раз в неделю нам рассказывали, как Сабам нужно вести себя. В общественном месте не сметь поднимать взгляда, не говорить без разрешения, не перебивать, не дышать, не быть. — О Тьма, Антон, скажи мне, что у тебя были двойки по её предмету, — вздохнул Завулон. — Сначала, — слабо улыбнулся Антон. — А потом мне быстро вбили в голову, что лучше молча терпеть во избежание…чего-нибудь плохого. Не только в школе, но и в принципе…по жизни, — Городецкий перевел дыхание. Поерзал, ткнулся головой Завулону в шею, оттуда на грани слышимости продолжил: — Она заставила нас сидеть на коленях целый урок. Потому что мы были Сабами. Потому что «нам надо научиться подчиняться правильно». Когда я отказался, она закатила такую истерику… — слова давались с большим трудом. Он никогда об этом не рассказывал вслух. — Вызвала родителей. Знаешь, — Антон невесело хмыкнул. — Я стал негласным разочарованием для своих родителей, когда они узнали о Модусе. Я старался сделать все, чтобы заслужить их любовь, но все разбивалось о стену моей Сабмиссивности. Что бы я ни делал — я уже по определению недостаточно хороший. Антон вздохнул, оторвался от Завулона. Сел. И пока Завулон думал, как бы вежливо выразить сомнения о интеллектуальных возможностях учительницы русского языка Антона, Городецкий опасливо на него оглянулся. — Я же могу…? — он повел рукой в сторону. Завулон не удержался и все-таки замученно застонал. — Городецкий, тебе можно все, если это не запрещено Договором, твоей совестью или УК РФ. Так что я не в праве тебя удерживать. — Я знаю, — кивнул Антон, аккуратно слезая с кровати. — Просто вдруг ты хотел, чтобы я никуда не уходил… — Хочу. Но это не повод забивать на твои желания. На этом строятся здоровые отношения. Антон улыбнулся. — Я покурю и вернусь. Не теряй. — Уже скучаю. Антон немного устало хмыкнул, подхватил бокал и вышел. Привычный дым драл легкие, но это правда успокаивало. В наушниках играло что-то лиричное: «Краски дарят психоделический мотив Если ты сомневаешься, нам с тобой по пути. Я вряд ли какой-то герой, Да и из беды некого вытаскивать тут. Так что давай без имён, Пусть всё останется на кончиках губ» Антон вымученно улыбнулся. Отпил коньяка. Без колы! «Из открытой форточки веет пьяной юностью, Сосчитал все звёздочки и придумал трудности» Наверное, он правда придумывает себе трудности. Ну узнал Гесер — и что? Ну предложил Максим ему это участие — и что? Ну сказал какие-то очевидно конченные вещи. Мир не перевернулся, не изменился. Изменился немного только сам Антон, его отношение. Перемены не всегда бывают хорошие, но разве это повод их избегать? Не бывает нерешаемых проблем, если у тебя есть в это вера. «Они всё так же совершают те чудеса на виражах, Колонизация пустот, смешные танцы на ножах. Избранный Бог избранный путь проложит по чьим-то стопам. И, завершив изящный круг, узришь начало начал.» Нравится ему эта песня. Какие-то мотивы хорошие, что ли. Светлые. Заставляет жить моментом, прочувствовать хорошее. «Шаримся, как крысы, по окраине Вселенной Шрамы — это память, и душа не исключение» Антон потушил сигарету о пепельницу, хоть по инерции потянулся рукой в другую сторону. «И почему нам одиноко в мире тысячи огней? Что рассказать своим потомкам, кроме сказок да легенд?»***
— Антон. Городецкий забрался на постель. — Не надо. Я рассказал это просто, чтобы ты знал. Это уже в прошлом, ты ничего не сделаешь, а слова утешений мне уже не нужны, я справился с этим. Иногда, конечно, пробивает, как сегодня, но это быстро проходит. Светлый растянулся под одеялом. Потом подумал, перевернулся на бок, лицом к Завулону. Потом подумал ещё раз, и пододвинулся поближе. — Давай спать. Пожалуйста. Антон закрыл глаза, надеясь, что внутреннее давление уйдет, как только он расслабится физически. Не получилось: ноги ныли, голову тяжелили навязчивые мысли, каждая клеточка тела будто немного гудела — было не совсем комфортно, хотелось повертеться, хоть Антон и знал, что удобную позу не найдет, пока внутренне не уймется. Он лег на живот. Не помогло. На бок. Теперь дышалось хуже. — Замри, — Выдохнул Завулон, и Антон подчинился. Хотелось снова переменить положение, в этом тоже было неудобно. Темный посмотрел Антону в глаза. — Сейчас у тебя есть ровно пять секунд, чтобы как-то переменить положение своих конечностей, чтобы было минимально дискомфортно. Антон вытянул руку и выжидающе замер, замечая, как тело наливается свинцом усталости. — Вот теперь не двигайся. Завулон пододвинулся, лег, прижимаясь к Антону лбом. — Ни дыхание, ни любое его проявление, ни неспециальные движения не считаются нарушением приказа, — сказал он тихо. — Успокаивайся и засыпай. Антон хотел сказать спасибо, но фактически это являлось бы движением, поэтому он не стал. Первые минуты было очень некомфортно, хотелось извернуться, что-то сделать. Он специально напрягал тело, чтобы оставаться в одном положении — в том, в котором сказали быть. Но потом он устал и начал потихоньку отпускать себя: мышцы после тяжелого и напряженного дня начали постепенно расслабляться, дыхание стало чуть глубже. Боль не ушла, но притупилась, на смену ей пришло ощущение тепла, обволакивающего тело. Буквально через пять минут Антон уже почти заснул, и чисто механически, кажется, уже во сне, придвинулся к Завулону, откидывая на него голову. Завулон ничего не сказал, просто обнял, и Антон растворился в этом ощущении — то ли в реальности, то ли уже во сне, настолько это ощущение было невероятным.***
Антон проснулся, но сделал это как-то лениво. Не хотелось никуда вставать. Завулон тоже уже не спал, лежа на своей стороне кровати, листая что-то в телефоне и отпивая кофе. — Доброе утро. Твой чай на тумбочке, — аккуратно сказал Темный, наблюдая за Светлым. Реакция на вчерашние события могла продолжиться. — Чай? И это ты называешь «добрым» утром? — пробурчал Антон, лениво приподнимаясь на локтях. Он посмотрел в чашку, потом понюхал. — Ещё и зеленый! — Кофе вреден для твоей нервной системы. Сегодня — чай. Хотя бы сегодня. — Полу-попросил полу-приказал Завулон. Антон притворно вздохнул, но чай взял. Отпил, смотря на профиль своего Темного. Полюбоваться долго не дали: Завулон повернулся, вопросительно посмотрел. — Ты красивый, — Антон похлопал глазами, размышляя, прилетит ему за это ребячество или нет. Завулон вздохнул, упал на подушки с обреченным видом. Антон похихикал, забрался Дому на грудь. — Да, ты тоже, — пробурчал он. Поднял голову: — Ты в порядке после вчерашнего? Что такого сказал Максим? Антон пожал плечами: — На самом деле ничего такого. Анализируя то, что он сказал сейчас, у меня такое впечатление, что он делает это не с указа Инквизиции. Завулон кивнул: — Скорее всего так и есть. — Ну да, во-первых, участие в этом эксперименте сугубо добровольное и это мне хорошо известно, я читал, а вот он так активно намекал на возможные проблемы, — Часть Завулона, которая была под Антоном, напряглась. Да и сам он, Завулон, наверное, тоже. — Он угрожал тебе? — Между строк. Это не так важно. Скорее всего, просто хочет выслужиться, — рассудил Антон вслух. — Правда, перед кем? Зачем? Завулон хмыкнул: — Всегда есть перед кем. Антон задумчиво кивнул. Потом сказал: — Он сказал, что я единственный Высший Саб. Это правда? Завулон подумал и ответил: — Не совсем так. Ты единственный Высший Саб в странах СНГ. И ходят слухи, что есть ещё одна где-то в странах Зарубежной Европы, но я не ручаюсь. — А почему? — Ты знал, что Модус складывается в детстве из поведения? — Чего? — не поверил Антон. — Того. В Иных кругах уже давно закрыли спор о том, Модус ли определяет поведение или поведение — Модус. Второе. Он складывается из состояния психики, ментальных способностей, поведения в общем. Если человека с детства приучили быть лидером или он сам проявлял лидерские качества, то вполне вероятно что он станет Домом. Но совсем не обязательно, если это было вынуждено. Модус не обманешь, ты можешь быть каким угодно задирой, доминантной личностью с вида, но при этом станешь Сабом. Поэтому он и определяется с подросткового возраста и дальше — когда личность практически полностью сформировалась. — Такая нелогичная хрень, — проворчал Антон. Завулон улыбнулся: — Я знаю. Ну так вот. Те, кто в теории могут дорасти до Высшего, изначально имеют какой-то внутренний потенциал, который незаметно влияет на человека. Знаешь, обострившаяся интуиция, хорошая проницательность и так далее. Вместе с этим идут ещё и более доминантные качества, которые люди в себе просто с возрастом взращивают. А Великих и Высших ещё и стараются находить рано, и воспитывают их по-особому, только добавляя бензина в костер. Вот и получается, что все Модусные Великие и Высшие только Домы. — Ого… А я, так как неправильный Высший, неправильным ещё и по Модусу стал, — хмыкнул Антон. — Интересно… — Не неправильным. — Завулон оставил легкий поцелуй у Антона на носу — куда дотянулся. — Хорошо-хорошо, — хмыкнул Антон, возвращая отправителю поцелуй. — Тогда понятно, чего он в меня вцепился. Кстати… — Антон подобрался. — Как… Гесер отреагировал? Завулон закатил глаза, но предательски разъехавшиеся уголки губ, выдавали его с потрохами. — Нормально. Не думаю, что тебе стоит переживать из-за его реакции, ему ученики преподносили вещи и похуже. Злиться не будет, пусть только попробует, — Антон хмыкнул и закатил глаза. М-да, нашел у кого спрашивать. — Ну, тогда я собираюсь к нему, — сказал Городецкий, кряхтя поднимаясь с Завулона. Тот дернул его на себя обратно. — Может ну его к его сове, Антон? — с намеком протянул Завулон, забираясь руками под чужую рубашку. Антон хотел возразить, но чужие пальцы так интересно прошлись по бокам, вызывая мурашки, что про Гесера не забыли…а отложили до чуть более удобного времени. — И правильно, — мурлыкнул Завулон, прикусывая нежную кожу на шее и вырывая низкий томный вздох.***
Кажется, кофе Антону сегодня не дадут. Великие явно сговорились, потому что Гесер тоже заварил Антону зеленый чай, оправдывая это слабой нервной системой Городецкого. Язвительный комментарий о том, почему же она у него слабая, Антон оставил при себе. Но судя по взгляду Гесера, тот и так услышал неозвученный укор. — Ты планировал скрывать до последнего? — спросил Гесер, садясь в свое кресло с чаем. Антон вытянулся на его диване с кружкой в руках. — Ну…. — протянул Антон неуверенно. — Просто мне казалось это не что-то, что надо обозначать. Разве это что-то изменило бы? — Да, — хмуро кивнул Гесер. Антон вздохнул. Лучше бы шеф наорал на него, честное слово, там хоть понятно, что он испытывает. А когда Пресветлый уходил в хмурое молчание, Антон начинал есть себе мозги так сильно, что за минуту терял всё настроение, загоняя себя. — Ничего страшного не случилось. Мой Модус не делает из меня плохого сотрудника, плохого оперативника или плохого управленца, — нахмурился Антон, пытаясь доказать это в первую очередь только себе. — При чем тут это? — подавился Гесер. Вскинул глаза, светившиеся непонятным Антону чувством. — Антон, Модус не определяет человека как «плохого» или «хорошего», как и в принципе ничего не определяет так человека. Определение это то, что дает субъект объекту, а не наоборот. Мое отношение изменилось бы, да, но не в плохую для тебя сторону, а наоборот. — Гесер тяжело вздохнул, откидываясь и тяжело протирая лицо. — Удел хорошего начальника и пастыря, как ты любишь выражаться, использовать максимум способностей без вреда. И мало того, что я спрашивал с тебя куда больше, чем с рядовых сотрудников, так ещё и не знал о твоем Модусе. Много вещей, которые были тебе поручены, могли тебя напрягать именно как Саба. И если бы я знал про это, я бы не в жизнь бы тебе этого не поручил. Антон молчал. Странно было слышать что-то такое. Типа, он мог сказать «нет» и его бы послушали? Ой… — Извини меня, — с каким-то трудом сказал Гесер. Настало время Антона давиться: — За что? — За то, что не понял раньше. Что же вы такие без личных границ я понять-то не могу, — пробурчал Гесер. — Безумное стремление к благу только до шухарства доводило, а вы «нет» боитесь сказать. — Ну так вы его как будто бы слышите, — неуверенно протянул Городецкий. — Антон, если бы вы все говорили «нет», когда это действительно бы означало «нет», а не молчали, боясь гнева начальства, может быть, поняли бы, что я не глухой. Ты мне скажи: я хоть раз заставлял тебя делать что-то, на что ты сказал свое четкое «нет»? Кривиться и морщиться не равно «нет», точно так же как и в сессии «Хватит» не является стоп-словом, осознаешь? А ты, оказывается, свое «нет» просто скрывал, и как мне, скажи пожалуйста, надо было остановиться вовремя? Где-то я и сам, признаюсь, палку перегибал сам по себе, но в общем и целом, я сожалею, что не понял этого раньше. — Если бы это слышали девчонки из «Новой Смены» они бы Вас вознесли, Борис Игнатьевич, — пробормотал Антон, не понимая, что ему сейчас говорить и как реагировать. Как выразить облегчение и благодарность так, чтобы это не было слишком глупо и неловко? — Ну хоть младшее поколение у нас адекватное, — вздохнул Гесер, отпивая чай. — Ещё немного и я всех в обязательном порядке буду отправлять на терапию. — В Тибет? — В Кащенко, — буркнул Гесер. Антон прыснул. — Разве личные границы это не что-то из Темного арсенала? — съязвил Городецкий. — Ты помнишь, что говорят о мерах безопасности, когда ты в самолете? — неожиданно поинтересовался Гесер. Антон выпал в осадок, и Пресветлый просто продолжил, не дождавшись ответа: — Там говорят, что при чрезвычайной ситуации сначала кислородную маску надо надевать на себя, а потом уже на ребенка или на близсидящего человека. С ментальным здоровьем и благом точно так же. И Светлые не исключение. Ты должен быть в порядке, чтобы помогать быть в порядке другим. Это не эгоизм, это здравый смысл, Антон, ты и без меня знаешь, что случается, если человек, не обязательно даже Светлый, забывает о себе в погоне за счастьем для других. Так что это очень хорошо, что девочки пропагандируют ментальное здоровье. Антон подобрался. Они практически никогда не разговаривали с Гесером про это, и сейчас это выглядело…странно. Будто Антон узнавал шефа с другой стороны. И она ему определенно нравилась. И нравилось то, что Гесер не пытался обвинить его в этом недопонимании. — В общем, думай, Антон. Если тебе не хочется заниматься оперативной работой или… — Ну уж нет, Борис Игнатьевич, — нахохлился Городецкий. — Спасибо конечно, но обратно вы меня уже не загоните. Мой Модус не проблема в работе, совсем. Единственное что, освободите меня от бумажной волокиты, а? — Это, насколько я понимаю, твоя хотелка, а не четкое «нет»? — прищурился Гесер. Антон кивнул: он и правда мог этим спокойно заниматься, но иногда хотелось выть от скуки, а иногда — выть от того, сколько ему всего надо оббегать. И он просто обязан был попытаться, раз уж разговор к этому пришел. — Если для тебя оперативная работа не наказание, то оставайся, конечно. Но ты же понимаешь, что это в какой-то степени опасно? Никто не знает, какая ситуация может случиться и… — Я служу в Ночном дозоре тридцать лет и ничего такого пока не было. Я отлично справляюсь, Иные не имеют на меня какого-либо влияния, от слова совсем, даже прямым приказам способен не подчиняться. А оперу уж точно никто не станет приказывать. — Да, ты очень хорошо справляешься…как знаешь, Антон, я не собираюсь тебя переубеждать, — пожал плечами Гесер. — А с бумажной работой что-нибудь придумаю. От всего освобождать не собираюсь, не обессудь, но кое-что переложу на девчонок. Кажется, Ире нравится с этим возиться… — Ура, — хмыкнул Антон. Вот и первые плюсы открывшегося положения. — Теперь с Максимом, — сказал Гесер вставая. Он открыл окно, и Антон не удержался: — Это чтобы я выпрыгнул? Гесер помолчал немного, а потом закрыл окно обратно. Провернул ручку и открыл его вертикально. — Ты в порядке из-за него? — спросил он, пропуская фразу Антона мимо ушей. — Нет, ещё с девяносто восьмого, — хмыкнул Антон. По ногам прокатился ветерок. — Все хорошо, Гесер. Он не первый Дом, который приказывает мне и которому я не подчиняюсь. — Но вероятно это первый Высший Дом? — предположил Пресветлый, усаживаясь на подоконник. — Ну я не сказал бы… — Антон вспомнил, как сбежал от Завулона на квартире, игнорируя приказ. Гесер нахмурился, поэтому Городецкий поспешил успокоить его: — Завулон ничего такого не приказывал, просто я сам по себе приказы исполняю плохо, — он хмыкнул. — Ты уверен, что тебе с ним…комфортно? — мягко спросил Гесер. — Если дело в ломке, то… Антон покачал головой: — Нет, дело совершенно не в ней. И с ним мне максимально хорошо, и не только как Сабу. — Ты знаешь, из-за чего я беспокоюсь. Как бы чего плохого не случилось. — Не думаю. Пусть только попробует, — Антон хмыкнул, вспоминая сегодняшнее утро. — Твое дело. Если что, я рядом, Антон. Городецкий кивнул, шикая на собственное чувство благодарности, которое вот-вот вырвется из него какой-нибудь неловкой фразой или действием. — Спасибо, — просто сказал он. — Максим метится повыше, и более того — к более секретным материалам, поэтому ему нужно что-то особенное, чтобы его заметили. — «Что-то особенное» — это я? — «Что-то особенное» это ты, — кивнул Гесер. — Я перед ним на колени встану, только если он мне их сломает, — буркнул Антон. — Сплюнь, — Гесер поморщился. — Он к тебе и близко не подойдет, мы проконтролируем, — кто именно «мы» в уточнении не нуждалось. — Но ничего против него нет, поэтому придется действовать по-особому. Но что с ним делать я и так уже знаю, так что не переживай. — После ваших слов самое время начинать, Борис Игнатьевич. — Антон прищурился. — И что делать? — Тебе — ничего. Ты дома восстанавливаешь силы и послезавтра я жду тебя на работе согласно расписанию, — Гесер пожал плечами. — А с Максимом я сам разберусь. Не сразу, мне нужно будет попросить кое-кого о помощи, но тем не менее, могу тебя заверить, что к тебе он больше не полезет. — Красиво стелите, — хмыкнул Антон. — Надеюсь, и за базар отвечать будете. — Если у тебя все, то иди отсюда, фраер, — фыркнул Гесер, обводя фигуру Антона взглядом. — Мне сейчас твой суженный будет на мозги капать по поводу стычки на Маяковской, так что иди пока есть возможность. — А мне с вами нельзя? — взбодрился Антон. Было интересно, чем закончится дело с Темным ведьмаком, потому что благодаря светлым и совершенно ненасильственным методам на подстрекателей все-таки вышли. Ну и дело перешло уже в ряд важных. — Нельзя, тебя там внизу Лас ждет с новой идеей. Да и выходной у тебя сегодня. — За что? — удивился Антон. — За все хорошее, — Гесер похлопал Городецкого по плечу, оставил там руку, заглядывая в глаза. — Я надеюсь, что все из сегодняшнего диалога ты услышал, Антон. — Гесер потянулся к нему, Антон уже пугаться хотел, как руки начальства легли ему на спину, а само начальство сжало его в объятьях. Совсем на немного, практически тут же отстраняясь и добавляя: — Ты хороший мальчик и я очень хочу, чтобы ты был в порядке. Все, иди. Кстати, в понедельник принимаешь экзамен у стажеров. Антон уже забыл про свое смущение, когда услышал последнюю фразу. Простонал: — Ну за что? — и сразу же добавил, думая, что ему это поможет: — Я им всем дам списать, Борис Игнатьевич. — Ну значит потом этот экзамен будешь сдавать мне лично. Аргумент был хороший, поэтому Антон просто состроил несчастное лицо, театрально выдохнул и выскользнул из чужого кабинета, пожелав хорошей игры в шахматы.***
После того, как Антон забежал в дежурку поздороваться со всеми, назло Гесеру (просто чтоб не расслаблялся) он одобрил какую-то сомнительную идея Ласа, которая на это раз касалась общего корпоратива Московских дозоров. Пока Лас цвел, как цветок, Антон сбежал из родного Дозора, решив прогуляться до дома пешком. Плеер выдал для прогулок под солнцем абсолютно наглый выпад в его, Антона, сторону. «Ты мне нужна, чтоб я не хулиганил Чтоб я был я, чтоб я был тобой управляем» Ну хоть в женском роде. Хотя и манер, и музыка, казались Антону «любовным» издевательством, почему-то характерным Завулону. Тот тоже подначивал именно так, в характере музыки: явно, но обижаться или злиться на него за это было нельзя — с такой нежностью он всегда это делал. «И только ты можешь меня успокоить Только ты меня взрываешь» Антон улыбнулся, не особо заботясь о том, как это выглядит со стороны. «Что бы я ни натворил — я твой Что бы кто ни говорил — я твой Я твой, я твой, я твой»«Пусть я хулиган, но я твой
Только твой!»
***
Наличие Завулона в своей квартире Антон ощутил ещё не заходя во двор, а поэтому решил завернуть в магазин, чтобы купить чего-нибудь к столу. Его не вызванивали, не торопили — значит, время есть. А постоять пятнадцать минут над выбором алкоголя — дело практически святое. Зашел он домой с двумя пакетами в руках, которые у него тут же отняли. — Спасибо, — улыбнулся Антон, думая, насколько неловко будет поцеловать Завулона прямо тут. Долго думать не пришлось: чужие губы сами накрыли собственные. — Ты как-то долго рефлексировал ваш с Гесером диалог, — протянул Завулон, относя пакеты на кухню. Он был без пиджака и в простых брюках. — Да я не его рефлексировал, а скорее справлялся с ужасом от новой идеи Ласа. Скажу тебе по секрету: я её одобрил. Во-первых, потому что вам не надо расслабляться, а во-вторых, у меня уже отпускные на конец месяца подписаны, — Антон расплылся в улыбке. Всегда было приятно натворить чего-то, а потом слинять. — Городецкий, я удивляюсь твоей жестокости, — хмыкнул Завулон. — С кем поведешься, — пожал Антон плечами. — Что вы обсуждали с Гесером? Тебе-то он рассказал, как собирается с Максимом справляться? — А тебе он разве не сказал? — Нет. — И мне нет, — нахмурился Завулон. — Задумал что-то, старый интриган. — Не против нас и слава Богу, — махнул рукой Городецкий, помогая расставить продукты по полкам. — Не против тебя, Антон, это важное уточнение. Мне-то прилететь может — Гесер у нас шибко талантливый. Умение раздавать всем тумаков с одного действия у него на высоком уровне, — он хмыкнул. — Что приготовить на ужин? — Я не буду, — пожал Антон плечами. — В дежурке перекусил. — Чего-то наверняка вредного, — хмыкнул Завулон. — Вообще-то, «Цезарь»! — встрепенулся Антон. Говорить, что под Цезарем имелась в виду пицца с салатом, он не собирался. Городецкий потянулся, чтобы засунуть печенье в верхний ящик, и ощутил на ребрах неожиданное прикосновение. Он дернулся, испугавшись, но когда повернул голову и увидел Завулона, перевел дух. — Тебе колокольчик на шею надо, — неловко пошутил он, все ещё находясь в чужих руках. Они прошлись по ребрам, спустились к животу, оглаживая тонкую кожу, и прижимая ближе к себе. По позвоночнику пробежались искры тока, запуская по телу табун мурашек — от ушей и до пят. Ногти невесомо царапнули бока, заставляя Антона вздрогнуть, задержав дыхание. Как говорится, вечер переставал быть томным. — Что за новая Ласовая идея? — мурлыкнул Завулон так, будто ничего не происходило. Будто он не прижимался сзади, одной рукой обхватив за талию, а второй властно не проходясь по затылку, заставляя голову опуститься ниже, чтобы провести по позвонкам и…о…. — Да там…про кроп…корпо-ратив, — рвано выдохнул Антон, подчиняясь. Перед глазами теперь был только пакет с овсяным печеньем, но если честно, было совсем не до него. — Корпоратив? — переспросил Завулон, одновременно даря сотню каких-то новых ощущений по всему телу: теплая рука в перстнях провела и царапнула где-то в районе живота, пробираясь ниже, но потом неизменно возвращаясь обратно к ребрам, ногти царапнули макушку, немного оттягивая волосы вбок, заставляя опасно открыть шею, будто для укуса. Его ждать долго не пришлось: теплые губы просто прикоснулись, но Антон, который на нервах практически всегда, ощутил это очень остро. Городецкий угукнул, поддался назад, к Завулону, откидывая голову. Тот мягко рассмеялся куда-то Антону в висок, пробираясь одной рукой по шее, другой — к члену. — Не отвлекайся, расскажи мне про неё, — рука сместила свое направление, и опять метнулась куда-то на талию. Антон разочарованно застонал: — Ты серьезно? — Городецкий перехватил руку Завулона, попытался вернуть её в более интересное место. — Абсолютно, — шепнул Завулон, одним уверенным движением освобождая одну руку и второй немного сжимая Антоново горло. — Твои стоп-слова? — Зеленый — все хорошо, Желтый — что-то не так, Красный — остановка, — прошептал Антон, прикрывая глаза. Громче он, кажется, не смог бы говорить, даже если бы попытался — горло все ещё сжимала чужая рука. Не сильно, воздуха хватало, просто вдыхать его было чуточку сложнее. Это все равно сносило крышу очень сильно. — И? — И если я хочу прекратить практику, я говорю словами Желтый и что хочу прекратить… — сбивчиво пролепетал Антон, когда рука сжалась ещё чуть сильнее. Думать получалось с трудом, а Завулон хотел, чтобы он ещё и говорил! — Принимается, — хмыкнул Завулон, убрал руку с шеи. И только в этот момент Антон осознал, как у него стучит в висках сердце. — Ну так расскажешь? — Завулон, — жалобно протянул Антон, желая развернуться и посмотреть мучителю в глаза — казалось, тот просто издевается над ним. А ещё немного и Антон либо взорвется, либо расплачется — так обламывать просто преступление! Преступление, которое Антону никогда не нравилось. Он дернулся в чужих руках, но те достаточно резко прижали его к столешнице, не давая пошевелиться. — Стой так, — сильные руки прошлись по бокам, спине, к плечам, с них — вниз до запястий, беря их и прижимая к поверхности стола, фиксируя. Антон рвано выдохнул звуком, похожим на стон, ком в груди болезненно закрутило — хотелось так много всего. Бросило в жар, по позвонкам бежали мурашки, каждое прикосновение он принимал за удары тока. — Ты такой взвинченный, — заметил Завулон, целуя его куда-то в шею. Антон поддался назад бедрами. — Но все такой же наглый. Завулон отошел так же резко, как и подошел. Антон вздрогнул, обернулся одной головой, оставаясь в том же положении. Когда до Антона дошло, что его оставили, взгляд начал метать молнии. Назревала какая-то буря — Темный ощутил это слишком отчетливо. По-хорошему, Антона бы сейчас каким-нибудь физическим воздействием ввести в состояние адреналина, чтобы спровоцировать взрыв эмоций в безопасном для него варианте, а с другой стороны, на ум приходили только два таких способа: порка и секс. Первое они не обсуждали, а второе не хотелось опять-таки из-за взвинченного и не совсем адекватного состояния. Можно было бы сейчас его ввести в сабдроп, чтобы спровоцировать наконец полноценный взрыв, который Городецкий глушил в себе последние напряженные месяцы, и того дальше, но делать это с и так уже расшатанной в разные стороны психикой не хотелось. Все-таки это воздействие психическое, и Завулон не мог знать заранее, как Городецкий отреагирует на это. Поэтому Завулон выбрал меньшее из зол. — Все, Антон, дыши, я тут, — Темный снова оказался рядом, пальцами забираясь под футболку, ведя по напряженным плечам, груди, поднимаясь к шее, без труда нащупывая бешеный пульс. Надавить немного — и будет готовенький, но за такое давление Завулону такой откат прилетит — будь здоров. Зато его состояние практически на пике можно хорошо использовать. Главное, чтоб выгорело. Городецкий напряженно прикрыл глаза. Сейчас Артур практически вел руками по оголенному проводу, одно неверное движение и…все. Но, как и провод, Антон все ещё подчинялся его рукам. Мягко потянув Антона на себя, Завулон окружил Городецкого буквально со всех сторон: то он сбоку, но касается где-то со спины, то спереди, — Антон просто не мог уследить за всеми его действиями с закрытыми глазами. Но открывать не хотелось, будто разрушится что-то важное или что-то произойдет. Завулон оказался перед ним: это Антон понял по тому, как его прижали к себе ближе, провели губами по лбу, губам, сцеловывая тяжелое дыхание. — Сейчас мы пойдем в спальню, — мягко, но уверенно сказал Завулон куда-то в губы. — Ты в безопасности, ты можешь сказать свои стоп-слова когда угодно, и я остановлю все. Я хочу, чтобы сейчас ты был таким тихим, каким сможешь. Не потому что я хочу тебя унизить, а потому что так ощущения будут острее, а я хочу, чтобы тебе было хорошо. Это не приказ, это просьба. Кивни, если понял. Антон, все так же тяжело дыша, кивнул. Голос Завулона сейчас сводил с ума: будто вводил в какой-то транс, Антон концентрировался на нем и только на нем. Страшила неизвестность, резкость, но пока Темный рядом с ним именно такой и разговаривал с ним именно таким тоном — страх утихал. Возможно, он испытывал большую долю облегчения от осознания того, что этот тон уверенный и спокойный. Завулон знал, что делает, и Антон ему доверял. Верилось, что если станет слишком страшно, его не оставят, а вытащат. — Иди за мной. Завулон потянул Антона за собой. Тот открыл глаза и, не особо смотря, куда идет, шел. Как они с Завулоном добрались до спальни он не особо запомнил, будто был под алкоголем — все смешалось в один комок. Внутри все клокотало, требовало уже наконец выхода. Вот-вот. Завулон держал его крепко и Антону это определенно нравилось. Сегодня, сейчас, почему-то хотелось именно так — чтоб крепко, чтоб до синяков, чтоб не думать, а просто выбросить все из головы, забивая себе мозг только ощущением наполненности с легкой тяжестью боли по всему телу. Каким-то магический образом (Что вполне было возможно, просто Антон про это забыл) в руках Завулона оказался моток красной веревки. Что Городецкий к этому чувствовал, он пока сказать не мог: наверное, в какой-то степени разочарование, потому что бондаж всегда был пассивной практикой, скорее успокаивающей. А хотелось чего-то… активного. Но Завулон не был обычным Домом. Он был Домом со стажем не в одну тысячу лет, поэтому разбирался в желаниях Сабмиссивов больше, чем они сами, наверное — об этом подумал Антон, когда одним властным движением был опрокинут на кровать, а его руки зафиксировали у него над головой. Антон выдохнул в чужие губы в попытке дотянуться до них, но Завулон напомнил, что играют они по его правилам, поэтому отстранился и в качестве ответной реакции сжал Антоновы запястья сильнее — не так сильно, чтобы было по-настоящему больно, но достаточно, чтобы по ним прокатился теплом болезненный гул. Завулон сидел сверху, точно так же как и в их первый раз, так же наклонился, так же вел губами по шее, только на этот раз все было более страстно. Кожу прикусывали, бока царапали, на тело давили — так, как надо, шикарно, позволяя голове быть пустой. Когда Завулон отстранился, Антон дернулся в его сторону, но был прижат обратно к постели за шею. И если совсем недавно его бы это действие совсем немного напугало, то сейчас — нет, в крови бурлил адреналин, помогая забыть о страхе. Антон немного потянулся вперед, перекрывая себе чужой ладонью ещё больше воздуха, за что поплатился: ладонь нажала ещё сильнее, уже по-настоящему перекрывая воздух и прижимая голову к кровати. Антон принял правила игры и больше самодеятельностью не занимался, наслаждаясь и этим головокружением — тело мгновенно расслабилось, собирая все сознание только в одной точке — на шее, на ощущении тяжести головы, на невозможности вздохнуть. Пока Антон расслабился — слишком быстро, слишком нездорово переходя от абсолютного напряжения к абсолютному полету — Завулон решил, что самое время, и перешел к обвязке рук, спрашивая одновременно на обе практики: — Цвет? — Зеленый, — тихо ответил Антон с прикрытыми глазами, все ещё наслаждаясь гулом в голове. Завулон подумал, что, возможно, это не совсем правда, просто Антон этого не осознает. Именно поэтому работал только в полсилы, стараясь нажимать только там, где он был уверен в реакции. Веревка быстро обвязала запястья вместе, надежно скрепляя, но, к сожалению, не причиняя особой боли. Все это было как в прострации, Антон дернул бедрами вверх, но это не вызвало никакой реакции Дома. Жаль, но терпимо. Судя по началу, Антона ждало что-то мощное сегодня, поэтому он не особо переживал по этому поводу. — Поднимайся. Антон вздрогнул от прозвучавшего приказа. Вопрос «Зачем?» повис в воздухе, но Антон не сопротивлялся. Немного неловко поднялся, поддерживаемый руками Завулона. Сел на колени на диване, снова потянулся к Дому, чтобы вернуть на тело его руки. Завулон не дался, легко перехватывая узел и оттягивая руки Антона в сторону, но ничего не говоря по поводу поведения Городецкого. Того это уже начинало совсем немного раздражать: хотелось уже почувствовать немного грубые прикосновения, зубы на теле, томный и властный шепот, а его обламывали, не давали даже обычных прикосновений, буквально будто оставляли одного. Тело начало совсем немного потряхивать от накопившегося возбуждения и желания. — Я хочу сделать обвязку на твоей груди, Антон. Как это звучит? Антон проморгался, совсем немного нахмурился: — Это не будет лишним? — Он прокашлялся: теплые руки провели по бокам. — Я просто… — Антон тяжело задышал и потерялся в мыслях, когда чужие руки начали расстегивать ремень. — Что-что? — переспросил Завулон спокойно, глядя Антону в глаза, будто не обращая внимания на извивающегося Городецкого в его руках. — Блять, — Антон дернулся, когда пальцы сжали его бедра, удерживая на одном месте, сжимая относительно свежие последствия жизни, посылая по телу электрический заряд боли — такой желанной и невероятной. Поднял умоляющий взгляд: — Просто трахни меня? Завулон немного улыбнулся, но не отреагировал так, как хотел бы Антон. — Ещё успеется, — сказал он. — Сиди так. Завулон начал обвязку, закидывая веревку, прижимаясь, водя сильными пальцами по мышцам, затягивая узлы сильно и хорошо: именно так, как хотел Антон. Веревки немного сдавливали грудь, но это было то, что надо: совсем немного головокружения даже не из-за потери воздуха, а из-за самого факта таких невероятных давящих ощущений. Антон вздрагивал, когда Завулон проходился пальцами, царапал, иногда неожиданно хватал за волосы — аккуратно, но крепко, направляя голову, оставляя зубами след на коже, проводя языком по позвонкам, вызывая мурашки и дрожь по телу, заставляя испытывать эмоции так ярко, что перед глазами темнело, а дыхание и без того ограниченное веревками, сдавливало ещё пуще. Когда Завулон закончил, Антон был уже на взводе, мокрый и дрожащий: ему не требовалось особо много, чтобы кончить. Ограниченность движений и Завулон, который делал с ним все это время только то, что хотел, просто сводили с ума, Антон уже мало что понимал и чувствовал, сосредотачиваясь только на своем ощущении: на каждой из веревок, что оттягивала кожу, на своем дыхании, на приятной тяжести в голове, на запястьях, на каждом из горячих прикосновений к нему Завулона. Казалось, что вот сейчас они перейду к сексу, и Антон растворится совсем, может даже в Сумрак уйдет от ощущений — мало ли, просто не верилось, что настолько много можно испытывать за один раз. Это требовало выхода, вырывалось, очень сильно хотелось кончить, тело потряхивало от адреналина, мокрая рубашка прилипла к телу. — Слезай, — приказал Завулон, придерживая Антона. Тот сначала растерялся, потому что сложно было вынырнуть из собственных ощущений. А когда вынырнул, подумал, что сегодня, видимо, секс будет на полу — иначе зачем ещё просить Антона слезть с кровати? Антон подчинился: ему сейчас было абсолютно все равно, где и в какой позе его будут трахать, лишь бы сбросить внутреннее напряжение, растянуться, как пружина, отдающая механическую энергию. Завулон остался сидеть на диване, Антон устроился у его коленей. Антон уже потянулся к чужой ширинке — и плевать, что руки связаны, можно что-нибудь придумать — Антон сообразительный. Его схватили за волосы в абсолютно правильном и властном жесте. Антон застонал от удовольствия, немного приподнимаясь за рукой и расслабляя голову и плечи. Рука опустила Антона обратно на колени, прижала к своему бедру, в бок, провела по волосам. Саб не посмел отстраниться, хотя очень хотелось. Он поднял полный эмоций взгляд на Завулона, тяжело дыша, подрагивая и надеясь уже на окончание сессии: в паху болезненно давило, хотелось свести ноги, струна внутри натянулась до боли — взрыв был неизбежен. — Все, — сказал Завулон, проводя ещё раз по волосам. Антон сначала не поверил, подумал, что ослышался, да и что это вообще могло значить — «все»? — Что? — С тебя хватит на сегодня, — объяснил Завулон, смотря Антону в глаза. До того очень долго доходило: напряжение во всех мышцах отвлекало на себя, потом Антон подумал, что Завулон его опять провоцирует, шутит, но Завулон держал его крепко и смотрел абсолютно серьезно. — Что? — спросил он хрипло, начиная дышать более сбивчиво. Это же шутка, да? Завулон его сейчас ведь не оставит? — Я больше не собираюсь использовать какие-либо практики, мы просто посидим сейчас, — объяснил он вкрадчиво. Антон дернулся, не особо заботясь о том, вырвет ли он себе волосы чужой рукой или нет — внутри его клокотало все, что сейчас должно было найти выход. — Ты издеваешься? — зло прошипел он, пытаясь встать. Веревки теперь сдавливали неприятно, не интригующе, а удерживающе — захотелось избавиться от них, сделать что-то, лишь бы вся накопленная энергия вышла. — Нет, — абсолютно спокойно отозвался Завулон, наклоняясь и дергая узел на запястьях Антона на себя. Городецкий попытался сопротивляться, но его осадили: — Не дергайся, — продолжили играть, как с куклой, притягивая ближе. — Ты сидишь тут со мной, понял? Пока не успокоишься. Я не дам тебе уйти сейчас, Антон. — Завулон с силой сжал волосы Городецкого, укладывая его голову себе на колено. Завулон очень надеялся, что сделал все правильно. Когда бушующую энергию не получалось направить вовне, Антон направлял её на себя, отмывая после этого полотенца от крови. Но сейчас ему буквально запретили двигаться, он не мог сделать ничего, чтобы как-то унять то, что чувствует. На смену возбуждению пришла клокочущая обида, какая-то смесь гнева и отчаянья, слишком сильного, будто даже не от всей этой ситуации: будто она копилась так долго внутри, скрываясь по разным углам, бегая от сознания, скрываясь в подсознании. Резко стало как-то трудно дышать, на этот раз абсолютно неприятно, Антон хотел вздохнуть глубже, открыть рот, чтобы послать Завулона, хотел встать, несмотря на прямой приказ. Вместо этого только ощутил, как у него безумно защипало глаза. Хотелось сморгнуть, хотелось уйти, хотелось просто не чувствовать. Но Завулон слишком мягко, слишком нежно провел по Антоновым волосам, идя вразрез со всем, что сейчас так остро чувствовал Саб, и эта разница свела его с ума — по крайней мере, именно так это ощутилось. Грудь сдавило, по щекам потекли слезы, дышать было просто невозможно — слишком сильными были всхлипы. Только Завулон служил хоть какой-то опорой для него, и рука удерживала его голову, не позволяя биться о колено, потому что тело трясло в приступе неконтролируемого рыдания. Завулон что-то мягко говорил, Антон уже не мог ни разобрать, ни понять — всё накопленное напряжение выливалось через слезы через силу, потому что плакать Антон никогда не умел — сдерживался, кусал губы, царапал себя, но никогда не рыдал. А сейчас ничего из этого нельзя было сделать — он остался один на один с этими эмоциями, которые необходимо прожить, необходимо принять, не скрывая и не заглушая их болью, потому что сейчас он в безопасности, сейчас можно не скрываться, не стыдиться, а просто чувствовать, внутренне позволяя себе и обиду, и гнев, и все то, чего навалом было в нем, позволяя выходить им через задушенные всхлипы, тяжелое дыхание. Антон не особо понял, сколько он вот так сидел, прижавшись к Завулону, как к единственному оплоту тепла и безопасности, капая слезами на свои штаны, на чужие брюки. В какой-то момент, когда пик истерики прошел и она перестала накатывать волнами снова и снова, вырывая новые глухие судорожные рыдания, Антон ощутил, что обвязки на его груди не было, видимо, Завулон завязал так, что можно было её снять, потянув лишь за один узел. Рука в волосах медленно шевелилась, поглаживая, перебирая пряди. — Посидим так ещё, пока тебе не станет легче, — сказал Завулон, второй рукой мягко стирая слезы с лица. Завулон наконец расслабился, позволяя своим рукам просто гулять в чужих мягких волосах: у него получилось, все сыграло точно так, как он и хотел. Срыв случился с минимальным ущербом для Антона и его здоровья, это было хорошо, Завулон вполне мог собой гордиться. Антон глубоко вздохнул, попытался расслабить тело, чтобы дрожь прошла. Резко стало холодно, резко стало как-то очень странно, будто он обнажил всего себя, до самых сокровенных уголков души — это было не особо приятно, это тяготило, это тревожило. — Желтый, — выдохнул Антон неуверенно. Прекращать все прямо сейчас не нужно было — он вполне осознавал, что он в порядке, просто это «но»… Завулон моментально соскользнул с дивана к Антону. — Я могу тебя обнять? — спросил он мягко, сидя перед ним на коленях. — Пожалуйста, — прошептал Антон, сам поддаваясь в чужие объятия и падая Завулону на грудь. Темный быстро обнял его, будто укрывая собой, провел рукой по волосам, поцеловал в лоб. Антон чуть ли не калачиком свернулся, принимая тепло. — Все хорошо, Антон, я рядом, ты очень хорошо справился, я горжусь тобой, — шептал Завулон, поглаживая все ещё подрагивающего Антона. — Ты это специально? — Да, — не стал скрывать Темный. — Если бы я не подвел тебя к срыву мягко сейчас, это могло бы случиться в других более неприятных обстоятельствах, я не хотел бы, чтобы ты пострадал, — поцелуй куда-то в макушку. — Ты в порядке? — Да, просто… — Антон сглотнул, чтобы дышалось чуть легче. — Побудь немного со мной рядом. — Я больше не буду таким эмоционально отстраненным на сессиях, как сейчас, Антон. Это было необходимая жертва ради достижения результата сейчас. В остальное время все будет в порядке, — пообещал Завулон. Антон вздохнул облегченно. Да, это была именно та причина, из-за которой он сказал «Желтый». — Да. Пожалуйста, — Антон сам не до конца понимал о чем просит, просто его успокаивало ощущение близости к Дому. — Ты умница, Антон, ты все отлично выдержал, это нормально, что сейчас ты чувствуешь себя немного разбито, но я тут и я позабочусь о тебе. Как ты себя чувствуешь? — Сейчас намного легче, — выдохнул Антон. Понимание того, что Завулон все ещё эмоционально вовлечен, успокаивало. — Зеленый. Теперь на место моральным переживанием пришло осознание того, что у Антона сильно болела голова после истерики. Завулон аккуратно помог Антону подняться, помог улечься на подушки. — Сессия окончена, — сказал Темный, накрывая ноги Антона одеялом. — Но я хочу, чтобы обвязка на твоих руках осталась ещё на некоторое время, хорошо? Если тебе не нравится это, я сниму её сейчас, — он внимательно посмотрел на Антона. — Нет, все в порядке. — мотнул головой Городецкий. Обвязка на руках ему совершенно нравилась. С помощью Завулона, Антон выпил таблетку парацетамола (потому что на нурофен привыкание — помнил Дом) и целый стакан воды. Все это уже было заранее на тумбочке, потому что оставлять Саба одного после сессии было очень нежелательно. А после такой эмоционально насыщенной, как у Антона, это было запрещено — явление Сабдропа возникало неожиданно и очень быстро. После этого Завулон одним жестом снял мокрую футболку с Антона, заменив её другой — теплой и сухой, потому что после сессии мог начаться озноб. Укрыв Саба одеялом, Завулон подлез поближе к нему. — Надеюсь, ты собираешься откусить мне голову, — болезненно хмурясь, простонал Антон, безвольно кладя голову на чужое плечо. Рука тут же зарылась в волосы. — Настолько плохо? Наложить Авиценну? — Не стоит, все нормально, парацетамол скоро сработает, — Антон прижался ближе. Связанные руки ощущались интересно, но никаких негативных чувств Антон к этому не испытывал: это просто было. — В следующих сессиях такого не будет, — пообещал Завулон, целуя Антона в висок. — Не думаю, — фыркнул Антон. — Она у меня по любой фигне болеть начинает. Ну ладно, проверим, — улыбнулся он, увидев возмущенный взгляд Завулона. Темный вздохнул. — В настоящем сабспейсе ты не заметишь, болит у тебя голова или нет. — Ну так меня до депрессии проще довести, чем до сабспейса, — задумчиво протянул Антон. Он надеялся, что Завулон сейчас не станет вспоминать случай на квартире: шутка как раз и была в том, что Антону до депрессии объективно ближе, чем до сабспейса, даже если он падает в него за минуту. — Я собираюсь доказать тебе в ближайшее время обратное, — хмыкнул Завулон напротив. — О… — удивленно похлопал глазами Антон, поднимая взгляд на Завулона. Тот, кажется, был абсолютно серьёзен.***
Мы с тобой вдвоём вторую неделю,
Антон, будучи эмоционально выжат, заснул у Завулона под боком совсем быстро, чтобы начать следующий день со звонка Ласа, который орал в трубку о каких-то шашлыках на выходных. Заявив, что ещё один звонок и шашлыком станет сам Лас, Антон отключился, чтобы под хихиканье Завулона измученно простонать, укладывая голову Тёмному на грудь.Вторую неделю не страшно нам жить,
Всё входило в норму. Договор подписали тем же утром: Завулон отказался выпускать Антона из постели, пока тот не даст окончательное и утвердительное согласие. Согласие Антон давал несколько часов кряду, и только после этого они выбрались на кухню, потому что приехал юрист.Когда мы с тобою вместе.
Антон начал заинтересованно поглядывать на Темного, когда юрист начал собираться. Провожал его Завулон, а Антону тем временем в гостинной думалось, что, возможно, ему сейчас надо сесть на колени и опустить голову, чтобы встретить своего Дома, как должный Саб?Прокричал «отбой», и мир зевает
Делать он этого не стал по одной простой причине: не успел. Но только хотел что-то сказать, как Завулон осадил его, заявив, что после вчерашнего и сегодняшнего сессию пока проводить не стоит. Антон вздохнул, но послушался, лукаво улыбаясь: все-таки, надо пытаться быть хорошим Сабом, но сколько будет стоить его «хорошесть» одному Богу известно.До сих пор живой в нашей постели,
Завулон на настрой Городецкого чуть ли не перекрестился, с улыбкой заявляя, что если Антон будет пугать его своей «хорошестью» и дальше — он просто догонит юриста и попросит расторгнуть контракт. Антон засмеялся — открыто и искренне. Впервые с тем, кого правда любит.В нашей постели на то, что ломало
Твоё наступило сердце.
Вопрос с Максимом решился без участия Антона, как Гесер и говорил. Антон только через неделю узнал, что Максим и правда начал официально заниматься вопросом Модусов в Инквизиции — с подачки Гесера. И сейчас он очень активно исследует возможность Иных с однополярным Модусом вступать в сессию.Дохнет Третий Рим у светофора,
Антон попросил объяснить, что это значит, на что получил достаточно интересный ответ: Максим познает все прелести положения Саба с другим Домом и все это абсолютно легально, потому что это одна из сторон эксперимента. Антон никогда не был злопамятным и над чужим незавидным положением никогда не смеялся, но искренне расхохотался, узнав, кто осмелился взять Дома-Инквизитора на себя.У светофора бессилен, хоть тресни,
Ею оказалась старая знакомая Антона с слета: глава Ночного Дозора Сибири. Оказывается, хрупкая и приятная девушка была Домом, а по рассказам Гесера (И более того — по его нервно бьющими по столу пальцам) ещё и достаточно жесткой.Когда мы в одном все вместе.
Завулон, когда узнал, хохотал не меньше, заверяя Антона, что «Де Сад в юбке» сможет сделать так, чтобы Максим не то, что о экспериментах теперь не думал, он в ближайшее столетие вообще может из Инквизиции в монастырь уйдет. Но месть Гесера оценил, говоря, что после этого будет сторониться Пресветлого поактивнее.Мелочи горы, мелочи горы в душном чаду
Такое странное отношение к этой милой с виду Светлой у двоих Великих Антона напрягло, но Завулон отмахнулся, говоря, что основное достается Гесеру, а значит переживать нечего. Антон хмыкнул, но спорить не стал.Так приятно вредят моторы.
— А мы любовью напившись, глядим под водой на неясные тени, — напевал Городецкий, вторя Шевчуку в наушниках и крутившись у плиты.Кораблей, проплывающих мимо домой – Все в ракушках и пене.
Надя, приехавшая погостить, была за отца счастлива.Где оливы вцепились В рассветы-базальт и зелёные клёны,
Антон тоже был счастлив, ощущая чужие руки на своей талии, дыхание — на шее, и искрящуюся томным светом нежность — в глазах.Это море вокруг всё решило За нас солёных.
Все шло своим чередом: на кухне цвел букет незабудок, механизмы вселенной работали, а сложности — взаимодействовали. Ну а что им ещё оставалось делать?end.