Разлучи нас, смерть!

      Робертсон вышел из душа и тяжело опустился на кровать. Хотя он прилетел с восточного побережья, и там уже была глубокая ночь, спать не хотелось: он чувствовал, что, несмотря на усталость и привычку спать не когда хочется, а когда нужно, не сможет быстро уснуть.       Он всю дорогу до отеля думал о Джейсоне Коллинзе. Робертсон был готов к встрече с ним и представлял, с кем предстоит иметь дело, и, тем не менее, всё равно не знал, с какой стороны подступиться. Странная двойственность сбивала с толку: Джейсон находился на неудобной грани между взрослым и ребенком, и это было вопросом не возраста, а взрослости.       О Коллинзе им рассказал доктор Ванштейн, знавший Линдхельма много лет и бывший его приятелем.       Робертсон вспомнил, как в его кабинет с победным видом вошла Джудит Эванс, которая должна была искать соавтора Линдхельма:       – Ты не поверишь, что я узнала!       – То есть, ты его нашла? – никакие другие новости о ходе поисков Робертсона не интересовали.       – Пока нет. Он пропал, но история тебе понравится, – с предвкушением пообещала Джудит.       – И тебе потребовалось целых четыре дня, чтобы её раскопать? Я, кажется, просил заняться этим в понедельник.       – Я все узнала ещё в понедельник. В базе данных статей у этого Коллинза одна-единственная работа и больше никакой информации, поэтому пришлось делать запрос в издательство. Оно гигантское, куча журналов и отделов, там сказали, что пришлют официальный ответ через несколько дней. Тогда я, чтобы не терять времени зря, созвонилась с университетом и очень плодотворно побеседовала с профессором Ванштейном. Но я подумала, что вас заинтересуют детали. Сегодня я обедала с профессором, он их как раз и добавил.       – Он специально приехал сюда из Бостона, чтобы посплетничать?       – У него конференция в Вашингтоне.       – Ну, и что за история?       Джудит рассказала, как, дозвонившись до университетской кафедры, попала на новую сотрудницу, которая не могла с ходу ответить на все вопросы и пообещала найти информацию в течение недели – точь-в-точь как в издательстве, а ещё посоветовала обратиться к профессору Ванштейну, близкому другу Линдхельма.       – Финансы? – удивился он, услышав вопрос. – Линдхельм никогда этим не занимался… Хотя постойте, года два назад, действительно, была статья…       – Да, – подтвердила Джудит, – скорее всего, именно она и есть. В журнале опубликовали общий обзор результатов исследования, а нас интересует, как оно было проведено. Сейчас для нас ищут информацию в архивах Линдхельма, но, возможно, вы могли бы помочь. Что это за Дж.М. Коллинз, который не числится ни среди сотрудников университета, ни среди аспирантов, ни среди студентов? Могут быть данные по работе Линдхельма у него?       – Знаете, – кашлянул Ванштейн, – я бы не стал называть то исследование работой Линдхельма, его вклад в него составил процентов десять-пятнадцать. Он сформулировал тему и задачи и немного помогал с матмоделями.       – Вы хотите сказать, что исследование было проведено Коллинзом?       – Именно.       – Кто он? Где он работает?       – Вы не знаете? – насмешливо спросил профессор Ванштейн. – Я подозревал, ваша организация должна быть лучше осведомлена о подобных вещах.       – Я отправила запрос недавно, и теперь у меня несколько десятков файлов на самых разнообразных Дж.М. Коллинзов. Облегчите мне участь, профессор.       – Это его сын.       – Чей сын?       – Линдхельма, кого же еще…       – Его сын?.. Я даже не знала, что Линдхельм был женат.       – Он не был женат. Это долгая история.       – Хорошо, тогда мы, полагаю, сможем договориться с ним. Вы мне очень помогли, профессор Ванштейн.       – Что ж, если вы сможете его найти, – с оттенком язвительности произнёс Ванштейн, – будьте так добры, сообщите мне, я хотел бы поговорить с мальчиком.       – Он куда-то исчез?       – Да, после смерти отца. Я знаю Джейсона с детства и очень беспокоюсь о нём. Я не уверен, что он в состоянии сам о себе позаботиться.       – А что с ним не так?       – С ним всё в порядке, просто Дэвид… профессор Линдхельм, я хотел сказать, воспитывал его несколько спорным образом. К тому же, ему едва исполнилось восемнадцать, а вы знаете, что у них творится в голове в таком возрасте…       – Господи, я понятия не имела…       – Знаете, я бы не хотел обсуждать такие вопросы по телефону. Я ведь даже не знаю, на самом ли деле вы из АНБ.       – Я понимаю.       – Если вас этот вопрос интересует – а меня он очень интересует – мы могли бы встретиться лично. Вы в Форт-Миде работаете?       – Да.       – Я прилетаю в Вашингтон в четверг. Мы могли бы встретиться.       – Хорошо. И я обязательно захвачу своё удостоверение, – пообещала Джудит.       Перед встречей с Ванштейном Джудит Эванс успела узнать многое о Джейсоне Коллинзе – гораздо больше, чем того требовало задание шефа. Даже те сухие факты, что она смогла собрать, выглядели более чем любопытно.       Судя по всему, выходило, что Линдхельм сам занимался образованием сына: тот посещал школу на протяжении всего лишь одного года, а всё остальное время учился дома. И Джудит могла себе представить, как именно он учился, хотя бы по тому, что в одиннадцать лет он сдал SAT , a в шестнадцать провёл исследование, которое вызвало интерес у аналитиков в АНБ.       – Даже если вы найдёте Джейсона и он согласится сотрудничать, не ждите, что он легко впишется в вашу организацию, – предупредил профессор Ванштейн. – Он не из тех, кто легко вливается куда бы то ни было. Одаренность сама по себе – тяжелое испытание для ребенка; а Дэвид не стремился облегчить сыну жизнь. Он был очень требовательным, я бы даже сказал, авторитарным. Понимаете, у него самого были плохие отношения с отцом. Тот хотел, чтобы Дэвид продолжил его дело, занялся семейным бизнесом, а Дэвид к этому был абсолютно равнодушен. Его интересовали только математика и физика. Иметь такой ум, как у него, и заниматься поставками кирпича… Невозможно представить… Если вы посмотрите на достижения Джейсона и Дэвида в одном возрасте, вам покажется, что сын превосходит отца, но это не так. Просто Дэвид дал Джейсону всё, способствовал его развитию, как только мог, тогда как ему самому препятствовали. Он говорил, что многое упустил в юности из-за отца. Потерял целые годы. Он не хотел, чтобы Джейсон упустил свой шанс, и поэтому постоянно подгонял его, заставлял заниматься. Не думайте, он не запирал его в комнате без еды за невыполненное задание. Джейсону самому было интересно. Но Дэвид не понимал, что детям нужны игры, дурачества, просто безделье. Вернее, он все это понимал – в отношении других детей, но не в отношении Джейсона. Как только стало понятно, что у него есть способности, Дэвид перестал считать его обыкновенным ребенком. Но если он и давил на него, то только потому, что хотел лучшего.       – Благими намерениями можно оправдать что угодно, – заметила Джудит.       – Да что там оправдывать? Он не держал Джейсона взаперти с учебником алгебры. Всё было хорошо. Проблемы начались пару лет назад. Возможно, это какие-то проявления подросткового периода…       – Линдхельм с сыном не ладили?       – Я бы не сказал, что не ладили. У них иногда возникали разногласия, вот и всё.       – Тем не менее, за четыре месяца до смерти Линдхельм изменил завещание.       – Это самая безумная часть всей истории, – вздохнул Ванштейн, качая головой.       – Вы знаете, что произошло?       – Я могу только догадываться. Джейсон сдал экзамены уже давно, но никуда не отсылал заявления о зачислении. Тем не менее, несколько факультетов из разных университетов были готовы его принять, когда он подрос. Знаете, у многих вузов есть правило не брать студентов до шестнадцати или семнадцати лет, какими бы талантливыми они ни были, из-за проблем с совместимостью… Линдхельм был известной фигурой, и о математической одаренности Джейсона тоже знали. В наших кругах, конечно же… Но Джейсон отказался поступать в университет.       – Почему?       – Я точно не знаю. Я не разговаривал с ним об этом. От Дэвида я слышал разные варианты, но не знаю, были ли это действительно идеи Джейсона. Там были отдых от занятий и поездка в Европу, было поступление в музыкальную школу.       – Неожиданно, – заметила Джудит.       – Джейсон неплохо играет на фортепиано. Инструмент был в доме, когда они туда переехали, и как-то так сложилось... Музыка – это практически единственное, чем Джейсон занимался для себя. Лично для себя, понимаете? Или, может, назло отцу. Дэвид считал музыку пустой тратой времени и не позволял много играть. Даже грозился вывезти фортепиано из дома, – Ванштейн тяжело выдохнул и задумчиво пожевал нижнюю губу. – Вы должны понять... Для Линдхельма всё это было потерей времени и сил. Он считал непростительным так растрачивать свои способности, поэтому и переписал завещание, когда ему поставили диагноз: чтобы оставить Джейсона без денег и вынудить учиться дальше ради стипендии. Джейсон мог оспорить завещание в суде, тем более что он на тот момент был несовершеннолетним… Есть организации, которые могли бы оказать юридическую помощь. Ему про это говорили. Не думайте, что кто-то пытался его обмануть. Но он просто сбежал.       – Может быть, у вас есть идеи насчет того, куда он уехал?       – Абсолютно никаких.

***

      Информации по Джейсону Коллинзу было собрано уже достаточно, но Робертсон всё равно испытывал сомнения. Джейсон был из тех, кто мог бы работать в его ведомстве и имел к этому способности, но блестящий ум, к сожалению, поставлялся в комплекте с непредсказуемым поведением. Робертсон допускал, что всё может с возрастом измениться, но с Джейсоном работать нужно было сейчас. Поэтому утром Робертсон снова отправился в медицинский центр, рассчитывая, что разговор на этот раз выйдет более продуктивным.       Он сразу приступил к делу:       – Джейсон, я думаю, тебе нужно принять решение или хотя бы никуда не исчезать, пока ты не примешь его.       – Я так и не услышал, что конкретно мне предлагают. Я, конечно, догадываюсь, но всё же... – Джейсон замолчал, вопросительно глядя на Робертсона.       – Я предлагаю тебе работать на правительство Соединенных Штатов. Не с завтрашнего дня, разумеется. Сначала надо пройти курс обучения. Я бы хотел, чтобы в будущем ты стал одним из наших аналитиков, но вполне вероятно, что ты выберешь для себя какую-то другую сферу.       – Вы серьёзно думаете, что я смогу у вас работать?       – У меня есть сомнения, но они возникают насчет каждого нового сотрудника.       Джейсон смотрел недоверчиво:       – Мне восемнадцать, у меня нет образования, кроме школьного, и я несколько месяцев бродяжничал.       – Я постараюсь донести до руководства, что мы имеем дело с исключительным случаем. И ты рано или поздно повзрослеешь. Но тебе, разумеется, придется пройти кое-какие тесты…       – Зачем вам все эти сложности?       Робертсон подошёл ближе:       – Потому что нам нужен твой ум. Потому что, – Робертсон протянул руку и коснулся пальцами лба Джейсона, – я не могу допустить, чтобы вот это пропадало зря.       Робертсон почувствовал, как Джейсон вздрогнул от неожиданного физического контакта, но всё же не попытался его прервать, лишь опустил глаза.       – Мне больно видеть, что человек, чьи мозги стоят миллионы долларов, живёт на улице и ни к чему не стремится. И да, я в чём-то похож на твоего отца, я считаю, что тратить свои...       – Вы понятия не имеете, каким был мой отец, – оборвал его Джейсон, так и не подняв глаз.       – Он был сложным человеком, и он несправедливо поступил с тобой.       Джейсон дёрнул головой и ответил резко, почти враждебно, словно защищая отца:       – Вы не знаете, почему... – он замолчал и пробормотал: – Это вас не касается.       – Наоборот, это меня касается, если ты решишь принять моё предложение. Что ты думаешь о нём? Ты наверняка ещё вчера догадался, что я скажу, и всё обдумал.       – Догадывался, но я... Я никогда не знал, кем хочу быть, чем заниматься… Я позволял отцу принимать за себя решения, и когда решил, что дальше так продолжаться не может, то не знал, куда идти и... И я до сих пор не знаю. Если я соглашусь на ваше предложение, то не потому, что хочу работать на АНБ, а просто потому, что это готовое решение. Когда мне и не надо ничего решать.       Робертсон не знал, что ответить. В этот момент он почти ненавидел Линдхельма, который не растил, а дрессировал собственного ребенка в надежде получить гениального ученого, копию себя. Он построил вокруг сына стены, чтобы не дать ему убежать в настоящий мир и найти опору там или в самом себе.