***
31 августа 2022 г. в 13:46
— Тупой Деку, опять ты мешаешься под ногами! — крикнул Кацуки, пихая придурка плечом. Тот дернулся так резко, будто его не ткнули легонько, а двинули со всей силы. — Придурок!
Задрот затравленно поглядел в ответ — глаза огромные и наполненные страданием, — а потом неуклюже отвернулся, так ничего и не ответив. Покрытые шрамами пальцы сжались на длинном рукаве водолазки, из которой он не вылезал в последние дни.
Кипя от ярости, Кацуки продолжил свой путь к выходу из аудитории. Он налетел на еще пару одноклассников, которые посмели не убраться с его дороги вовремя, рявкнул им что-то нелицеприятное, и, наконец, оказался снаружи. Там он только увеличил скорость, почти перейдя на бег. Ученики, которым не посчастливилось оказаться в том же коридоре, изумленно шарахались в стороны, в испуге от злобного раскрасневшегося лица. Тупые статисты! Как же они его бесили.
Шагая широко, кулаки в карманах, он глядел перед собой, а видел лишь раздражающий взгляд. В последнее время Деку вел себя еще более невыносимо, чем обычно, и это взрывало ему мозг. Тот больше не разговаривал с ним, даже не огрызался и не смотрел с вызовом, а просто позволял измываться над собой. Почему задрот не отвечал на подначки? Куда подевалась его хваленая уверенность? Они, в конце концов, больше не учились в школе, и тот мог за себя постоять. По какой причине Круглолицая и Очкастый молчали тоже? Кацуки прекрасно видел их гнев, но те сдерживались изо всех сил, чтобы не сказать что-нибудь в ответ.
Что, мать его, происходило?!
Когда теплая рука опустилась на плечо, он вздрогнул от неожиданности. Даже и не заметил, что рыбы-прилипалы последовали за ним. Дерьмоволосый лыбился, выглядя как всезнающая акула, и чуть ли не светился от радости.
— Чего еще?!
— Да ничего. Какая муха тебя укусила?
Каминари нагнал его и зашагал с другой стороны:
— Мидория, понятное дело. Хотя он и не умеет кусаться. Ведь не умеет же?
Эти двое идиотов обменялись многозначительными взглядами и расхохотались: и так уже гадкое настроение Кацуки упало ниже плинтуса. Он дернул плечом, скидывая чужую ладонь, и свернул к лестнице в попытке избавиться от их компании. Не помогло.
— Он тебя волнует, Бакубро, признай это.
— Волну-ет, — пропел Пикачу тоненьким голосом.
— Признай это, и я расскажу тебе секрет.
Кацуки притормозил так резко, что те сделали еще пару шагов, прежде чем остановиться. Он смотрел, как они оборачиваются и озадаченно моргают, и чувствовал, как злость в груди сменяется липкой тревожностью. Снова перед внутренним взором вспыхнуло знакомое лицо с посеревшей от недосыпа кожей. Всклокоченные волосы и мешки под глазами, которым позавидовал бы и Аизава-сенсей.
— Что за дерьмо? — Кацуки не мог помочь беспокойству, просочившемуся в голос. — Он сказал вам что-то?
Киришима ухмыльнулся его реакции:
— Не-а, он с нами не разговаривает. Но вот Урарака…
— Она обещала не говорить тебе. Но мы — не ты, так что Мидория может расслабиться, — хитрый смешок.
— Ты слышал о соулмейтах?
Нахмурившись, Кацуки посмотрел сначала на одного, а потом на другого. Вроде его мать упоминала нечто подобное: соулмейты были уникальным, едва встречающимся явлением, которое считалось скорее проклятьем, нежели благословением. Люди, отмеченные им, оказывались настолько близки, что могли почувствовать боль друг друга. Только вот Кацуки искренне не понимал, почему эти двое заговорили о подобном.
— Немного.
— Ну, это вроде фишки, когда даже слова могут ранить, такая вот хрень, — Пикачу повысил голос в попытке объяснить.
— Слова? — Кацуки припомнил дурацкие темные одежды, в которых в последнее время ходил Деку. Одежды, закрывавшие все его тело от посторонних глаз. — О чем ты говоришь?
Киришима смотрел на него неожиданно серьезно, словно пытаясь взглядом вложить что-то в его голову. В следующую секунду ошеломительная догадка пронзила все его существо. Тупой задрот был его соулмейтом? Серьезно?
— Но я ничего не чувствую! — рявкнул он, совсем сбитый с толку. — Если ему больно, то почему я в порядке?
Они продолжили молчать, и Кацуки застонал от раздражения. Глупые россказни подружки Деку могли оказаться враньем, но что-то внутри него екало, подсказывая, что это не так. Что тот действительно страдал от дурацких насмешек и подколов больше, чем показывал.
Больше ничего не говоря, он сорвался с места и помчался обратно к кабинету. Наверняка Деку еще не ушел: у того была идиотская привычка задерживаться после урока и болтать о пройденном материале с очкастым старостой. Тем более, со скоростью Кацуки, который первым выбежал из класса, никто бы не смог его опередить.
Как он и думал, глупый задрот только-только вышел из кабинета, что-то рассказывая своим друзьям и оживленно махая руками. Но стоило ему увидеть, кто именно к ним приближался, как улыбка мгновенно увяла, а ладони безвольно опустились вниз.
— Эй, говна кусок!
Тот сморщился и попытался спрятаться за спинами друзей, но Кацуки бесцеремонно схватил его за запястье и поволок прочь от удивленных взглядов. В соседнем коридоре он втолкнул его в одну из пустых классных комнат и захлопнул за собой дверь. Встав около двери, словно вратарь, он скрестил руки на груди. Деку стоял там, где его оставили — прямо напротив: глаза в пол, упрямо поджатые губы.
— Какого черта ты молчал про тупых соулмейтов? Язык отсох сказать мне?
Дернувшись, будто от пощечины, тот попытался оттолкнуть Кацуки в сторону, чтобы выйти, но не смог даже сдвинуть: кажется, эта хрень здорово высасывала из него силы. Когда же задрот осознал, что ничего у него не получится, запыхтел недовольно, отошел вглубь класса, к ровному ряду парт, и заходил туда-сюда. Какое-то время Кацуки наблюдал за его перемещениями, а потом отлип от двери и подошел ближе. Снова преградил ему дорогу, теперь уже не давая шанса на отступление.
Пойманный в ловушку около стены, Деку кинул на него гневный взгляд:
— Чего ты хочешь?
Его голос оказался слабым и сиплым, как у простуженного. Кацуки придвинулся к нему ближе, сканируя красные прожилки на белке глаз и воспаленные веки, а потом резко поднял руку и оттянул край водолазки. Задрот, кажется, не ожидал подобного, а потому не смог среагировать вовремя, только пискнул «эй», попытался отшатнуться, но дело уже было сделано. Кацуки увидел сеть порезов, похожих на паутину, покрывавших бледную шею задрота. Отвратительные раны подбирались к линии челюсти, так что Деку не смог бы скрывать их дальше.
— Это, — тошнота подкатила к горлу. — Что за?..
Он сжал ткань ворота сильнее, даже не осознавая, что делает. Против воли наклонился еще сильнее, приближая лицо к порезам, отмечая едва подсохшую сукровицу и воспаленные края. Задрот нервно сглотнул, и взгляд Кацуки мгновенно переметнулся на его кадык. Медленно он приподнял лицо и оказался очень близко к изумленным распахнутым глазам, к пухлым губам, дрогнувшим в попытке сказать что-то.
К своему удивлению Кацуки почувствовал, что краснеет. Вспыхивает как дерьмовый факел от того, что растерянная физиономия Деку оказалась в паре сантиметров от его собственной, а губы почти коснулись чужого рта.
Он все еще держал задрота за водолазку и только сейчас понял это.
— Придурок! — рявкнул он, расстроенный собственной реакцией. Уже хотел отпустить, но вдруг увидел, как резко ранки на шее закровоточили, странная пульсация прошла под кожей, словно что-то жило под ней. Деку, кажется, увидел тень отвращения на его лице и с неожиданной прытью вырвался, оттолкнув прочь.
Оба раздраженно сверлили друг друга взглядами. Кацуки ничего не понимал и от этого бесился еще больше.
— Ты — мой соулмейт? Отвечай мне!
Деку закусил губу, видимо, сдерживаясь из последних сил.
— Какого черта ты молчишь?!
И вдруг того прорвало, он заорал еще громче Кацуки:
— Да, Каччан, я твой дурацкий соулмейт, доволен?!
Тогда он впервые испытал это — режущую боль во всем теле, его словно облепили металлической сеткой и попытались сделать фарш. Впрочем, ощущение резко пропало, стоило задроту замолкнуть. Кацуки открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. И это Деку чувствовал день за днем? Чувствовал и терпел?
Увидев его реакцию, тот невесело улыбнулся. В любой другой момент Кацуки бы уже ударил задрота в живот, но сейчас, когда тот приподнял его футболку, лишь посмотрел вниз, на собственное кровоточащее тело. С пугающей ясностью он осознал, по какой причине Деку не позволял себе срываться, сносил все подначки и не отвечал ему. Тот не хотел ранить своего соулмейта.
— Почему ты… не сказал мне?
Его рука, будто живущая своей собственной жизнью, поднялась и накрыла чужие дрожащие пальцы. Это, наверное, было глупо, но вместе с болью он почувствовал и чужое расстройство. На какое-то время они словно стали одним целым, и отголоски этого все еще жили внутри Кацуки. Он же мог допустить этот бессмысленный жест, мог ведь, правда?
Казалось, Деку только этого и ждал: сжал его ладонь в ответ, и тяжесть вдруг исчезла из груди, сдулась как воздушный шарик. Все вдруг стало хорошо и правильно, как и всегда при минутной слабости.
— Ты ведь не изменишься, — тихо ответил тот, — так зачем страдать и тебе тоже?
— Какого черта ты так уверен, дерь… — начал он было, но увидел чужую боль, заткнул собственные эмоции. — Почему ты так уверен? — попробовал он снова.
— Потому что, — рука Деку дрогнула. Тот посмотрел на него со всем отчаянием. — П-потому что только я испытываю к тебе… То, что испытывают соулмейты. Т-ты бы никогда… Не принес в жертву…
Кацуки ухмыльнулся: он ненавидел, когда кто-то решал, каким он мог или не мог быть. Да, конечно, злобная натура была его второй кожей, но первой все же оставалась чувствительность к происходящему, да такая сильная, что приходилось прятать под раздражительностью. Он вполне мог опустить защиту для одного веснушчатого задрота, только для него, потому что… Просто потому. И нет, его сердце не пустилось галопом от одной этой откровенной мысли.
— Я не злодей, Деку, — он отпустил чужие пальцы, но все еще чувствовал их призрачное прикосновение.
Веснушчатое лицо осветилось надеждой, тот улыбнулся — широко и солнечно — совсем, как раньше. Возможно… Да, возможно они могли что-нибудь с этим сделать. Они с Деку оказались соулмейтами, а это точно было не просто так.