Такую Россию ты выберешь?

Была некая неуловимая ирония в том, что оба Сониных отца носили птичьи фамилии. Соня рисовала их цветными карандашами по бокам от себя: справа — Ваня, слева — папа, который еще совсем недавно был «дядей Игорем», дарящим дорогие подарки, но не показывающимся на глаза. Соня не спрашивала, почему он не мог смотреть на неё раньше и почему теперь смотрел на неё совсем не так, как Ваня. Но она была неглупой девочкой и интуитивно догадывалась, что это как-то связано с её матерью. Поэтому в один из вечеров, когда Ваня, привычно подоткнув ей одеяло и сев в кресло рядом с кроватью, читал ей «Мэри Поппинс», она спросила: — Я похожа на маму? Ваня резко замолчал и посмотрел на Соню как-то беспомощно. В отличие от папы, который всегда подговаривал её на какую-то авантюру и улыбался, даже если глаза у него были грустные, Ваня всегда относился к ней трепетно, как к фарфоровой, и смотрел на неё одновременно нежно, обеспокоенно и уязвленно — совершенно не умел ей врать. Тени от ночника бегали по стенам и ретушировали погрустневшее Ванино лицо, заостряя его и без того острые, как скалистые выступы, скулы, когда он наконец ответил: «Да, очень похожа», и Соня закрыла глаза, удовлетворенная вымученным ответом, болезненным, как спазм. Ваня продолжил читать, но в тот вечер она уже не вникала в историю, слушая только его мягкий чуть задушенный голос. Её воображение было занято другим — она представляла, как мама лежит рядом поверх одеяла и гладит её по голове, обещая, что завтра они все вместе пойдут в парк аттракционов и Соня сможет выбрать себе самый большой шар сахарной ваты или карамельный попкорн, а может, все сразу, несмотря на запрет есть много сладкого, потому что у них праздник — они наконец собрались все вместе и никто не ругается, не плачет, не лежит неподвижно с пустыми глазами и окоченевшими пальцами. И Ваня посадит Соню себе на плечи, а папа выберет самый страшный аттракцион, потому что ничего не боится, и устроит какой-нибудь бедлам, а мама с Аней будут призывать их к порядку, ворча и закатывая глаза, но на самом деле будут прятать улыбки за напускной строгостью. Фантазия была сладкой и обволакивающей, как призрачное облако сахарной ваты, которую обещала мама, и такой же эфемерной, но засыпать с ней было приятно. Где-то далеко-далеко Ваня целовал её в лоб, шепотом желая спокойной ночи, и тихо уходил из комнаты, выключив ночник, а во сне Соня уже с криком неслась по рельсам американских горок на бешеной скорости, и небо над нею было лазурное и ослепительно-яркое от весеннего солнца. * Иногда у Сони возникали резонные вопросы, на которые отцы отвечали расплывчато и реагировали по-разному. Как-то утром, кажется, в субботу, под шумок пытаясь скормить хомячку свою порцию каши, Соня спросила медитировавшего над чашкой кофе Ваню, что ему снилось. — Не помню, а что? — удивился он и на мгновение метнулся взглядом к Игорю поверх Сониной головы. Соня успела заметить, что чем дольше они жили под одной крышей, тем чаще переглядывались, будто это позволяло им синхронизироваться мыслями. Иногда ей очень хотелось узнать, что же они такое без слов обсуждают, что ей слушать нельзя, но пока это было за гранью её понимания. — Просто ты кричал, я подумала, что тебе кошмар снится. У Вани подскочили брови и проступили пятна на скулах, а папа вдруг закашлял и начал стучать себя по груди, будто подавился. Соня с любопытством переводила взгляд с одного на другого, не понимая, чего они вдруг так переполошились. — Кошмар-кошмар, — ответил за Ваню папа. — Я тоже слышал, пришлось даже зайти проверить, не надо ли его спасать, мало ли, убивает кто. — Врешь, ты пришел бы меня разве что добить. — Ты так это называешь? — ухмыльнулся Игорь. Ваня гневно сверкнул глазами, а Соня спросила: — Вы о чем? — Не слушай его, — ответил Ваня. — Игорь уже идет прогревать машину, верно, Игорь? — А куда мы поедем? — тут же переключилась Соня. — На каток, ты же хотела, помнишь? Но сначала надо доесть кашу. Соня грустно вздохнула и подперла щеку кулаком. — Но я не хочу кашу. Можно Чудик её доест? — Чудик лопнет, а тебе полезно. Ешь, а мы пока с Игорем выйдем поговорим. — Пап, можно я не буду есть кашу, — предприняла последнюю попытку Соня, жалобно глядя на Игоря. — Конечно, — легко согласился тот. — Я тоже никогда её не любил, смывал в унитаз, пока родители не видели. — Игорь! — рявкнул Ваня, а Соня отзеркалила отцовскую улыбку и, отодвинув тарелку, бодро спрыгнула со стула. — Тогда я одеваюсь! — заявила она и побежала в спальню под аккомпанемент Ваниного возмущения и папиного смеха. Потом было много снега, раскрасневшиеся от мороза щеки и жаркий шарф, громкая музыка в машине и вдавленная в пол педаль газа, скользкий шуршащий под лезвиями коньков лед и четыре теплые мужские руки, не позволяющие упасть. Ваня учил Соню кататься, а Игорь ему упорно мешал, зачем-то пытаясь ухватить его за зад. Наверное, это была такая взрослая игра, о которой Соня пока не имела представления, а может, Игорь просто тоже не очень хорошо стоял на коньках и должен был за что-то держаться. Но Соня не видела в этом ничего странного. Это было куда нормальнее того, что прямо на их кухне тётю Аню убил зверь, которого она ошибочно считала волшебником. Зверь, которого они считали другом семьи и пускали в дом, обманываясь его человеческой маской. Так что то, что Сонины отцы больше не ругались всерьез и периодически выходили утром из одной спальни, по сравнению с этим было абсолютно нормально. Тем более, папа сказал, что за границей так можно, а Россия чем хуже? Соня считала, что ничем. * — Ты уверен, что Соня спит? — Уверен. — На сто процентов? — На сто двадцать. Или ты сомневаешься в моих навыках усыпления детей? Да у меня талант от Бога! — А огромное самомнение от кого? — Прошлой ночью ты по-другому пел. — Ты меня с кем-то путаешь. — Ба, так это незнакомец в моей спальне? Тогда мне придется немедленно арестовать вас за незаконное проникновение на частную территорию. Вы имеете право… — Игорь! Ты охренел? Отстегни! — …получать удовольствие от процесса, стонать и просить ещё. Сопротивление бесполезно. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. — Придурок…точно спит Соня? — Да точно. Расслабьтесь, товарищ-правонарушитель, от вас сегодня уже ничего не зависит. — Ладно, товарищ-мент. Приводите уже в исполнение, что вы там собирались. — Есть приводить в исполнение.